— Может, и Гребенщиков замолвит словечко, — сказал я.

— Да, возможно. «Мои друзья» ему нравятся.

— А как насчёт названия? — спросил Олег.

— Да, это очень важно, — оживился Витька, — нужно что-нибудь броское, чтобы сразу заинтересовало. Нужно здесь не ошибиться.

— Только давайте без помпезности этой, — сказал я, — а то уже достало — подтексты всякие, глубокие смыслы… Гигантомания какая-то. И в то же время, нужно, чтобы название цепляло. Такое название, как «Аквариум», нам не подойдёт — очень уж неброское. Гребенщиков — фигура сам по себе, он может играть и под таким именем, а мы пока…

— Да, пока — никто, — сказал Цой. — Давайте подумаем, вспомним разные группы — может быть по типу старых битников что-нибудь придумаем. Давайте так, начнём с того, что решим: одно слово будет, или несколько?

— Мне кажется, нужно одно, — сказал Олег.

— Мне кажется, несколько, — сказал я. — Вообще-то я считаю, что лучшее название советской группы, которое я слышал в своей жизни, это «Фрикционные автоколебания как фактор износа трамвайных рельс». Была такая джаз-роковая команда в семидесятые.

— Ну, это слишком круто, — засмеялся Витька. — Давай попроще.

— Вот, вспоминай, — я стал перебирать любимые названия. — Из двух слов: «Роллинг Стоунз», «Джефферсон Эйрплэйн», «Джетро Талл», «Кинг Кримзон»…

— Давай по-русски, — сказал Витька.

— Давай — «Говорящие Головы», «Секс-Пистолеты», «Третий Мир», «Благородный Мертвец», «Герман и Отшельники»…

— Вот-вот, что-то такое.

— «Элвис Костелло и Аттракционы»… — продолжал я.

— «Гарин и Гиперболоиды», — сказал Витька. — По-моему, это то, что нужно.

— «Гарин и Гиперболоиды», — Олег засмеялся. — Да, весело. Крутое название.

— Смотри-ка, да. Крутое и энергичное. Как бы и битническое и нововолновое, — поддержал я.

— Ну что, нравится вам?

— Круто, круто, Витя. Давайте на этом остановимся, — решил Олег.

— Я согласен.

— Я тоже, — сказал Витька. — Вообще-то можно ещё подумать, потом. Но пока мне нравится.

— Отлично! «Гарин и Гиперболоиды». Поздравляю, товарищ Гарин, — я пожал Витьке руку. — От лица всего коллектива, поздравляю с началом творческой деятельности.

— Давайте поиграем теперь, — сказал новоиспечённый руководитель. — Нужно аранжировки делать.

— Есть, товарищ Гарин!

— А мне что делать? — спросил Олег.

— А ты пока так, постучи на чем-нибудь. Здесь ведь не нужно никаких барабанных сложностей. Ориентируйся на школу Ринго Старра, — посоветовал Витька. — Мы играем простой биг-бит.

— Сделаем, — сказал Олег и стал ладонями выбивать ритм на консервных банках.

Репетиция немедленно началась и продолжалась с перерывами на купание и выпивку все оставшиеся у нас полторы крымские недели. Каждый вечер мы давали концерт для непривередливых селян, что очень помогало оттачивать и чистить все песни — селяне орали, пили, болтались мимо нас взад-вперёд, что отвлекало от игры, но помогло нам научиться сосредоточиваться на музыке и уходить с головой в жёсткий ритм биг-бита.

Юг нам быстро надоел. Мы, как и всякие молодые люди, были ещё достаточно глупы для того, чтобы не скучать в одиночестве, и нам постоянно были нужны какие-то внешние раздражители, приток информации извне. Тем более, что у новой группы, которая родилась под горячем крымским солнцем и уже покорила сердца южан из Морского, были теперь грандиозные планы относительно завоевания Севера. Нам не терпелось вернуться в Ленинград и начать концертировать, ходить на собрания в рок-клуб — это сейчас они кажутся смешными и глупыми, а тогда всё это было чрезвычайно интересно, репетировать, покупать инструменты и аппаратуру, слушать новые пластинки. Хотелось удивить всех близких друзей новой группой, — в общем, тянуло домой.

Ленинградское небо, как ни странно, на этот раз не казалось нам серым и мрачным, хотя солнца не было и в помине. Мы были бодры и готовы к активным действиям, и мрачный серый город был для нас ареной, был одновременно и нашим зрителем, и инструментом, на котором мы собирались играть. Отсюда шли к нам темы новых песен — из этих дворов, квартир, подъездов, отсюда мы брали звуки нашей музыки — и нежные, и грубые, и назойливые, и печальные, и смешные, и ещё непонятно какие. Мы ничего специально не выдумывали — город был открыт нам весь, со всеми его прорехами и карманами, и мы с наслаждением обшаривали его, забирая всё то, что было нужно для музыки «Гарина и Гиперболоидов».

Репетировали мы на двух акустических гитарах и бонгах попеременно — у Олега, у меня, у Витьки — это зависело от того, есть ли дома родители или нет. Мы плотно трудились весь остаток лета и сделали программу минут на сорок, которую уже можно было кому-то показывать и при этом не стыдиться. Некоторые песни аранжировал Витька, некоторые — я, некоторые — все втроём, как, например, «Песня для Б.Г. (Осень)». Витька написал «Бездельника № 2» — просто переделал старого «Идиота» и придумал там классное гитарное соло, которое я никогда ни изменял и играл всегда в оригинальном варианте.

Нам ужасно нравилось то, что мы делали, когда мы начинали играть втроём, то нам действительно казалось, что мы — лучшая группа Ленинграда. Говорят, что артист всегда должен быть недоволен своей работой, если это, конечно, настоящий артист. Видимо, мы были ненастоящими, потому что нам как раз очень нравилась наша музыка, и чем больше мы «торчали» от собственной игры, тем лучше всё получалось. Олег, как более или менее профессиональный певец, помогал Витьке справляться с довольно сложными вокальными партиями и подпевал ему вторым голосом. Гитарные партии были строго расписаны, вернее, придуманы — до записи мелодии на ноты мы ещё не дошли — и шлифовались каждый день. Мы всерьёз готовились к тяжёлому испытанию — прослушиванию в рок-клубе.

Гена Зайцев, на которого мы уповали, был внезапно смещён с поста президента клуба за экстремизм. Но без боя он не сдался. Расставаясь со своей руководящей должностью, Гена выкрал из бывшего своего кабинета в Доме народного творчества всю документацию, так или иначе связанную с рок-клубом. Две огромных сумки с бумагами Гена увёз к себе домой — на улицу им. Степана Разина, но всем сказал, что спрятал документы в надёжном месте — видимо, опасаясь конфискации. Экс-президент лелеял мечту создать альтернативный клуб на демократической основе и как-то раз даже созвал своих единомышленников на собрание, которое проводилось почему-то во дворе дома, где жил Борис Гребенщиков, — на ул. Софьи Перовской. Был там и Жора Ордановский, были там и мы. Я сейчас думаю, что на самом деле, если бы идея Гены была бы реализована, то новый рок-клуб мог бы получиться очень даже неплохим, но, как всегда, помешала этому делу всеобщая извечная русская инертность. Собравшиеся поддержали Гену, поговорили и разошлись по домам, чтобы завтра собраться, как ни в чём не бывало, в старом, привычном уже клубе на Рубинштейна, 13.