— Привет, Инвалид, — сказала Настя.

— Здравствуй. А я о тебе тут вспоминал, — ответил Инвалид, нисколько не удивившись. Он увидел Настю раньше, чем она его заметила, и спокойно ждал, когда та подойдет. И не ошибся.

— Пойдем поговорим, — сказал он, с трудом поднимаясь. — И друга своего бери.

— У меня времени мало. Нас ждут, — заметила Настя, зная, что все равно пойдет с Инвалидом.

— Ничего. Подождут.

Настя махнула Димке рукой, и он подошел, не задавая вопросов. Инвалид кивнул и направился к эскалатору, но, не дойдя до него, стукнул кулачком в стену. Так, во всяком случае, показалось Насте. Оказалось, что это не стена, а маленькая железная дверь, не заметная на каменном монолите, она приоткрылась, и Инвалид юркнул в щель.

— Сюда, — буркнул он не оборачиваясь и исчез, словно растворился в стене.

Настя с Димкой последовали за ним и оказались в крохотной комнатке, которые называют каптерками. Здесь стоял древний письменный стол, стул и шкафчик для одежды. В каптерке тоже была дверь. Инвалид молча открыл ее и вывел их в тамбур, более просторный, чем первое помещение, уже с тремя дверями. Инвалид по-хозяйски толкнул одну и стал спускаться по винтовой лестнице.

Она привела ребят в какой-то тоннель. Временами из-за стен, по которым змеились кабели, доносился ровный плотный шум проезжающих электричек. В тоннеле было сухо, тепло и светло от редких, но ярких ламп на потолке.

— Присядем, — сказал Инвалид, когда они, пройдя метров пятьдесят, свернули в боковое ответвление. Здесь стояла деревянная лавка и такой же шкафчик для одежды, как и в верхней каптерке. — Ну, рассказывай.

Инвалид говорил с таким видом, словно был в курсе Настиных дел.

— Что рассказывать-то?

— Ну, я вижу, у тебя проблемы. Да и Любка мне кое-что насвистела. Что ты ей в несознанке, обдолбанная выдала.

Настя посмотрела на Димку. Она просто была не в силах снова рассказывать все.

— Давай, братан, я тебе расскажу. А девочка погуляет пока. Тяжело ей.

— Обратно найдешь дорогу? — спросил Инвалид.

— Да.

— Посиди наверху, там, в каморке. Спросит кто, скажешь, Инвалиду передачку принесла. Ждешь, мол. Усекла?

— Все нормально.

Настя еще раз посмотрела на Димку, тот ободряюще ей кивнул.

— Иди, Настя, я скоро.

Она поднялась по узкой лесенке в каптерку и села на единственный стул. Куда девалась прошлая жизнь со всеми ее радостями, друзьями, концертами, пластинками, компьютерными играми, вкусной едой, танцами, музыкой, роликовыми коньками, модными джинсами и красками для волос? Она сидела в крошечной комнатке с выкрашенными зеленой масляной краской стенами, наводящими своим видом такую тоску, что даже выть не хотелось. Вся жизнь словно замкнулась в квадратном, два на два, помещении, и выхода из него не было.

Или был? Наверное, есть выход. Надо пробить стену, пролезть в образовавшуюся брешь и начать новую жизнь. Ей только шестнадцать, самое время начинать. Без родителей, самой, самостоятельно. Весь мир будет принадлежать ей. Она им всем покажет. Только надо пробить эту стену. Решиться. Да она, собственно, и решилась.

Назад пути нет. После всего, что с ней случилось, разве сможет она ходить в школу и слушать идиотские, хоть и милые, веселые, но такие на самом деле детские рассуждения приятелей и подружек? Ее детство кончилось позапрошлой ночью.

Настя теперь смотрела на все совершенно другими глазами. Ощущения, мысли, даже запахи и звуки отличались от тех, что были раньше. В детстве.

Скрипнула дверь, в каптерку вошел Димка, а следом за ним Инвалид, который с деловым видом отомкнул замок на шкафчике, достал радиотелефон и, набрав номер, сказал:

— Винт? Я счас приеду. Срочное дело. Жди.

— Ну, бывайте, ребятки. Мне переодеться нужно, — сказал он им, убрав трубку в шкафчик. Где вас найти сегодня? Я позвоню.

Настя оставила ему номера телефонов Куза — служебный и домашний, продиктовала свой.

Они кивнули Инвалиду, вышли, поднялись на эскалаторе наверх и оказались в толчее Сенной площади, заполненной ларьками, торгующими дешевыми продуктами. Чуть ли не половина города съезжалась сюда каждый день, чтобы закупить еды, сэкономив несколько рублей. Здесь всегда, в любое время дня, колыхалась толпа хмурых и озлобленных женщин с огромными сумками, пихающих друг друга и перемещающихся из одной очереди в другую.

— Ну, что он? — спросила Настя.

— Поехал к бригадиру своему. Советоваться. Сказал, что подумает и назовет сумму.

— Подумает над чем?

— Над тем, возьмется ли он за это дело.

— Какое?

— Убрать Калмыкова.

— А он сможет?

Настя спрашивала это скорее для Димки. Чтобы выяснить, насколько он уверен в успехе. Ей-то казалось, что Инвалид и не на такое способен.

Димка подумал.

— Много я видел крутых. Не скажу, что этот самый мощный, но парень конкретный, это точно. По разговору видно даже. Человека всегда по разговору можно просчитать. Этот — зверь. Покруче Мони.

— Ладно, — задумчиво сказала Настя. — С ним ясно. Кузу что будем говорить?

— А что за Куз?

— Господи... — Настя даже остановилась. Ей казалось, что они с Димкой знакомы уже тысячу лет. А ведь он ничего не знал о ее жизни. Прошлой жизни.

— Слушай, я и забыла, что вы не знакомы. Ладно, ты сиди молчи, я сама с ним разберусь.

Пропуск в редакцию им был выписан, они поднялись на третий этаж и вошли в кабинет.

Димка, как и договорились, помалкивал, а Настя рассказывала о последних событиях. Пока она говорила, Куз несколько раз тайком наливал себе в маленький стаканчик из стоящей под столом бутылки.

— В общем, я думаю так, — сказала Настя, осмелев напоследок. — Вы, Марк Аронович, позвоните Калмыкову и скажете, что папа оставил вам письмо, из которого вы кое-что узнали. О деньгах, например. И назначите ему встречу на лесопилке.

— А почему ты думаешь, что он поедет на лесопилку, а не пошлет меня подальше? И не грохнет потом?

— Видите ли, дело в том, что без него мы не найдем этих денег. Можете сказать, что хотите купить лесопилку или что отец отписал ее вам, что вы пайщик, ну, я не знаю, придумайте что-нибудь, вы же писатель. Журналист.

Куз помолчал, снова вытащил из-под стола бутылку, налил себе стаканчик, выпил и наконец произнес:

— Так... Значит, ты, Настя, организуешь преступное сообщество. И вы, молодой человек, и я — бойцы. А ты, Настя, пахан. Ну-ну, всю жизнь мечтал о живом деле.

Он подумал еще, посмотрел в пустой стакан.

— С этой сволочью надо, конечно, рассчитаться. Только ты представляешь себе, чем все это может кончиться?

— Представляю. Все будет нормально, — ответил за Настю Димка. — Я в этом варюсь уже не первый год. И не такое на моих глазах проделывали. А этот ваш Калмыков — за ним никого нет. Он — одиночка. Не мы, так другие его прищучат.

— Одиночка... А ты уверен?

— Да.

Куз хотел что-то еще спросить, но телефонный звонок оборвал его на полуслове.

— Алло, — сказал он. Потом, растерянно взглянув на Димку, передал ему трубку. — Это вас.

— Я слушаю, — ответил Димка, молча выслушал то, что ему говорили, сказал «Окей» и отключил связь.

— Ну что? — Настя схватила его за руку. — Это он?

— Он. Сегодня вечером приедет к тебе. Сначала позвонит, надо будет его встретить. Он согласен.

Настя посмотрела на Куза.

— Ну, что? Едете с нами?

— Да, — ответил журналист, — еду, — он выкатил из-под стола пустую бутылку. — А то иначе мне, пожалуй, это дело не бросить.

Вечером у Насти состоялся «военный совет». Инвалид приехал с охраной. Здоровенный лоб, которого хозяин называл Геной, молча сидел возле дверей, не участвуя в беседе. Инвалид был одет очень прилично: брючки, рубашечка. Все, как заметила Настя, дорогое, но не броское. Просто хорошая, добротная одежда.

— Ну, что... — Инвалид внимательно оглядел собравшихся. — Я готов взяться за это дело. Мы выяснили кое-что. Разберемся, короче. Как вы это себе представляете?