...Воскресенье. Улицы пустынны и тихи. Люди спят, сегодня им некуда торопиться. Подходит машина с крытым [137] кузовом. Доносятся веселые голоса. Алексея подхватывают несколько сильных рук. Курсанты шутят и смеются, не зная, какое горькое известие ожидает их на аэродроме.

Полеты в тот день не состоялись, хотя машины были расчехлены, моторы опробованы. Командир первого отряда капитан Сиволоб, низкорослый крепыш, построил весь летный и технический состав и отдал рапорт начальнику аэроклуба майору Ивашкину.

Товарищи, — глухо заговорил майор, — сегодня на рассвете на нашу страну напала Германия...

Война.

Фонтаны разрывов, пожары, люди с перекошенными от страха лицами, затянутое дымом небо, пикирующие самолеты с крестами на крыльях... «Год 1941». Так назвал он свою первую картину о войне.

...Аэродром. Чистое небо. Замерли в строю курсанты. Перед ними — высокий человек в темно-синей гимнастерке и таких же бриджах. Курсанты повторяют за командиром слова клятвы. «Клятва на верность Родине».

...Черное небо, иссеченное лучами прожекторов. В перекрестии — силуэт самолета и рядом разрывы. «Конец стервятника».

...Широкая река с длинной лентой понтонного моста, по которому, как черные жуки, ползут машины, танки, самоходки с крестами. А над ними — два краснозвездных самолета в крутом пике. Еще миг — и участь фашистов решена. «По переправе».

...Багряное небо. Один за другим, будто стая ворон перед ненастьем, кружатся самолеты. Желтые трассы тянутся от одного к другому. Один крестоносец уже закончил бой и с черным шлейфом несется к земле. «Схватка»...

Картины, картины, картины. Все, что Алексею доводилось видеть, он запечатлевал на полотне. Небо, самолеты. Самолеты, небо. Где бы Алексей ни был, он не расставался с кистью, рисовал и рисовал. Рисовал, когда после окончания аэроклуба вместе с товарищами учился в военном летном училище. Рисовал, когда летом 1942 года попал на фронт под Сталинград. Трудное было это время. Армады фашистских стервятников днем и ночью бомбили город, передний край наших войск. Советским истребителям приходилось делать по пять-шесть боевых вылетов в сутки. [138]

Молодых летчиков на задания пока не посылали, обучали их искусству боя над своим аэродромом. Алексей выкраивал свободные минуты и рисовал. Его картины висели в столовой, в штабе, в землянках. Командир полка майор Стародубов, служивший ранее под началом отца Алексея, благоволил к сыну командира, юному и застенчивому сержанту, способному художнику. Он создавал ему благоприятные условия для творчества и старался как можно меньше загружать служебными, кроме полетов, делами. А когда настало время лететь на боевое задание молодым, майор включил Алексея в резерв. Алексей запротестовал.

— Сержант Верба, в армии приказ командира не обсуждают, — отрезал майор.

— Но я в настоящее время военный летчик, а не художник. И в таком случае с сегодняшнего дня не возьму кисть в руки.

Стародубов понял, что характер у этого юноши отцовский. И он изменил тактику.

— Пойми, мне нужны резервные летчики. Успеешь, навоюешься еще.

— Что толку рисовать картины воздушных боев, надо самому участвовать в боях! — не сдавался Алексей.

Майор промолчал.

— Хорошо. Я сам проверю, чему ты научился в небе, и тогда приму решение...

Первым взлетел Алексей. Набрал высоту над аэродромом и увидел, как начал разбег

самолет командира. Алексею была дана полная инициатива атаковать из любого положения и на любом этапе, даже на взлете. Но сержант не пошел на это, решил драться на равных. С земли за ними наблюдали все, кто находился на аэродроме, и желание победить еще больше овладело Алексеем. Он выждал, когда истребитель командира достиг равной с ним высоты и пошел в атаку, в лобовую. Но Стародубов энергичным маневром уклонился и боевым разворотом продолжал набирать высоту. Алексей погнался за ним. Небольшой доворот, и хвост истребителя командира показался в прицеле. Но не успел Алексей поймать его в перекрестие, как самолет, сверкнув на солнце, перевернулся. И камнем понесся вниз.

Алексей был готов и к этому — он знал, что командир мастер на неожиданные маневры, и неотрывно следил за его самолетом.

Они носились друг за другом, то выписывая петли и [139] полупетли, то переходя на виражи и боевые развороты. От перегрузки у Алексея потемнело в глазах, но он еще настойчивее бросался в атаки, от которых Стародубов каждый раз уходил и атаковал сам. И тоже безуспешно.

Затем командир покачал крыльями. Бой закончен. Алексей еле сдерживал радость, когда шел получать замечания.

Лицо Стародубова было суровым, но блеск глаз выдавал, что он доволен.

— В общем, ничего. Готовься к заданию. Полетишь моим ведомым...

Они взлетели на рассвете двумя нарами — Стародубов с Алексеем и командир первой эскадрильи капитан Пронюшкин с лейтенантом Тенадзе. Все, кроме Алексея, опытные фронтовые летчики, имеющие боевой счет. Алексею было и страшно, и любопытно. Каким будет этот его первый, а может, и последний бой? Майор Стародубов любивший пошутить перед вылетом, в то утро был хмур и молчалив. Лишь перед тем, как сесть в кабину истребителя, подошел к Алексею и сказал с улыбкой:

— Ну вот, летим... за сюжетами для картин. Смотри, не отрывайся от меня.

Внизу показалась Волга, а за ней — затянутый дымом Сталинград. Издали он походил на извергающийся вулкан: то там, то здесь тянулись к небу клубы дыма с языками пламени и долго не гаснущими искрами. На высоте дым растекался и, перемешиваясь, образовывал грязные облака. Город горел, обстреливаемый и бомбардируемый днем и ночью.

Едва перелетели реку, Алексей заметил над облаками самолеты. Стародубов качнул крыльями и, продолжая набирать высоту, повел четверку к заходящим на бомбежку «юнкерсам». Их было много, около сотни. Шли плотным строем. Вокруг них вспыхивали шапки разрывов, по самолеты продолжали идти ровно, как на параде. и разрывы снарядов не причиняли им никакого вреда.

Расстояние между четверкой истребителей и «юнкерсами» быстро сокращалось. Алексей чувствовал, как напряглись нервы и замерло сердце.

Фашисты открыли огонь по истребителям. Но то ли было уже поздно, то ли Стародубов умело выбрал маневр, ни одна трасса не угодила в цель.

Вот уже отчетливо видны желтые концы крыльев вражеских самолетов, головы стрелков и летчиков. Стародубов [110] нацелился на ведущего группы. Алексей решил атаковать его правого ведомого и поймал силуэт в перекрестие. Уже можно было открывать огонь, но пулеметы командира молчали, и Алексей, держа палец на гашетке, ждал сигнала. Вдруг откуда-то сверху ударила очередь. Алексей мгновенно метнул туда взгляд и увидел несущегося наперерез командиру «мессершмитта». Он рванул на себя ручку управления, истребитель круто взмыл вверх. «Мессершмитт» шарахнулся в сторону. Но мимо Алексея пронесся второй фашист, и Алексей бросился за ним, чтобы не дать ему возможности атаковать командира.

Ведущий «юнкере» уже горел, а Стародубов боевым разворотом заходил на повторную атаку. «Мессершмитт» не отставал, выжидая удачного момента. Надо было помешать ему. Алексей поймал силуэт в перекрестие прицела. В это мгновение справа и слева сверкнули трассы. Сзади враг. Ручка управления от себя — и истребитель выйдет из-под удара. Но тогда впереди летящий «мессершмитт» откроет огонь по командиру. И Алексей нажал на

гашетку. Он видел, как кучно и точно пошли трассы его пулеметов, но что стало с фашистом, досмотреть не успел. Спину и ногу обожгло, в глазах поплыли желтые круги. Истребитель падал, переворачиваясь с крыла на крыло, будто ввинчиваясь в грязные облака, набегающие слой за слоем. Мотор работал с перебоями, то захлебываясь, то завывая от натуги.

Алексей отклонил ручку управления и педали против вращения. Истребитель стал медленно выравниваться. Мотор заработал ритмичнее. «Курс девяносто градусов, — словно сквозь сон неслись мысли. — Строго на восток. Перетянуть через Волгу, а там свои».

Мотор снова поперхнулся. Чтобы не потерять пространственное положение, Алексей стал пилотировать по приборам и только тут обнаружил, что многие из них не работают.