— Так держать! — упрямо повторял замполит, следя за целью.

Слева со звоном что-то треснуло, в кабину ворвался поток воздуха.

— Так держать! — крикнул Казаринов, нажимая кнопку сброса бомб.

Облегченный самолет подбросило ввысь, и было похоже, что от взрывной волны.

Артемьев накренил машину и энергично толкнул штурвал от себя. Бомбардировщик скользнул вниз. Стрелка указателя скорости быстро пошла по окружности -скорость росла. Еще мгновение — и самолет окунулся в темноту. Вскоре глаза освоились с темнотой, и Казаринов Увидел объятую огнем косу. Пылала и баржа, по которой он целился. От нее во все стороны летели огненные брызги, по-видимому, там рвались снаряды.

Артемьев перевел бомбардировщик в горизонтальный полет. И тут же снова их ослепило. Летчик бросил машину в пикирование, крутнул штурвал в одну сторону, в другую.

Однако на этот раз прожекторы крепко держали самолет.

Снова рядом грохнули разрывы. [109]

— Курс девяносто пять! — крикнул Казаринов.

Сильный удар оборвал его голос. Бомбардировщики вздрогнул всем корпусом. Его швырнуло в сторону и выбросило из режущего глаза потока света.

Артемьев почувствовал недоброе, окинул взглядом приборную доску, едва различая зеленоватые стрелки. Потянул штурвал на себя. Но он не подался.

«Неужели заклинило управление?!» Летчик напряг силы. Тщетно. Он почувствовал, как по лицу и спине покатились холодные ручейки. Неужели конец?.. Самолет по-прежнему не подчинялся воле пилота, стремительно несся к земле. Стрелка высотомера угрожающе отсчитывала оставшиеся метры: 700, 600, 500... «Прыгать!»

Артемьев взглянул вниз. Цель осталась позади. Впереди — наша территория. Попутный ветер отнесет к своим...

— Товарищ капитан, — позвал он.

Ответа не последовало. «Потерял сознание...»

— Стрелки, прыгайте! — приказал Артемьев.

— Не могу, командир, ранен, — отозвался стрелок-радист.

Свист воздуха все нарастал, усиливалась вибрация. Выдержит ли самолет? Стрелка указателя скорости уже прошла красную запретную черту. До земли оставалось метров триста. Еще немного и прыгать будет поздно.

«Прыгай, прыгай!» — словно кто-то противным голосом зашептал в ухо.

«А экипаж? Бросить его?»

«Но ты имеешь на это право. У тебя нет другого выхода».

«Имею право? А замполит разве не имел права не лететь? Но он полетел. И теперь бросить его? Бросить экипаж?..»

Летчик убрал газ и поочередно нажал на педали. Нос самолета заходил из стороны в сторону. Руль поворота работал. Это приободрило Артемьева, и он снова потянул штурвал. За его колонкой зловеще светилась стрелка высотомера. 250, 200, 150 — безжалостно пробегала она цифры. Летчику казалось, что он уже ощущает холодное дыхание земли.

И вдруг Артемьев услышал тихий, но твердый голос Казаринова.[110]

— Спокойнее, спокойнее, держись, друг!.. Попробуй триммером...

Летчик схватился за маховик триммера и стал быстро вращать его. Почувствовав упор, Артемьев, собрав последние силы, рванул штурвал на себя. Невидимая сила придавила

его к сиденью. Самолет дрожал от перегрузки, медленно выходя из пикирования. Стрелка высотомера замедлила бег и наконец застыла. Летчик плавно толкнул сектора газа. Моторы, набрав обороты, потянули самолет ввысь...

Осень выдалась для Золотарева более щедрой и удачливой. Судьба будто бы расплачивалась с ним за его утраты и переживания, дарила ему новые успехи, новых друзей, новые награды.

В октябре его вызвал командир корпуса, тепло поздоровался и сказал:

— Хорошо воюете, Семен Павлович. И от командиров ваших большое вам спасибо, и от ваших земляков. Хоть и трудно им там, в тылу, а вот собрали денег и купили вам личный самолет. Поезжайте с экипажем на аэродром, забирайте и желаю вам новых побед...

Дорогие земляки! Немного их проживает в селе Баженово, всего 86 семей, а на фронтах погибло уже 88 человек; в некоторых семьях не вернется домой по два, три человека. А люди не пали духом, отдают последнее, лишь бы одолеть ненавистного врага, завоевать победу. И он, Семен Золотарев, тоже ничего не пожалеет.

Самолет земляков словно был заговоренный, его не брали ни истребители, ни зенитки. Он первым выходил на цель, освещал ее и фотографировал, а когда группа, нанеся удар, брала обратный курс, появлялся снова и фиксировал результат бомбометания.

Не раз самолет попадал в лучи прожекторов, не раз его атаковали истребители, опытные фашистские ночные летчики, но и у Семена теперь за плечами было около трехсот боевых вылетов, более двух лет войны: знал он, Как выскользнуть из лучей прожекторов, как сбить спесь с ночных истребителей-охотников.

В ночь на 5 сентября Золотарев обнаруживает на станции Волноваха скопление эшелонов. Нетрудно было догадаться, для какой цели они там сосредоточены: наступление наших войск на Украине вынудило фашистское командование срочно провести перегруппировку своих войск, усилить южное крыло и обеспечить его оружием [111] и боеприпасами. Полк почти в полном составе вылетает на бомбежку этой станции. Благодаря умелой организации, взаимодействия экипажей в первом же вылете удалось подавить средства ПВО противника и уничтожить 6 эшелонов с боеприпасами и горючим, вывести станцию из строя на несколько суток.

7 сентября Золотарев разведал еще большее скопление эшелонов на станции Пологи. Снова боевой вылет полка. Экипажи берут по две тонны бомб, совершают по два боевых вылета. Результат бомбометания — уничтожено 18 эшелонов с войсками, боеприпасами и горючим. Станция была охвачена морем огня, который экипажи наблюдали за 150 километров.

Потеря Донбасса аукнулась гитлеровцам и в Крыму: перегруппировка сил началась и там. Особенно интенсивно задействованы магистрали Владиславовка, Джанкой, Симферополь. Фашисты пытаются укрепить северное направление, в то же время вывезти все возможное и ценное из Крыма. На железнодорожной станции Джанкой круглосуточно сосредоточивается множество эшелонов. А чтобы отвлечь внимание советской авиации, фашисты создают ложную станцию. Но опытного разведчика Золотарева провести им не

удается: он привозит фотоснимки обеих станций, и бомбардировщики летят не на ложную, а на действующую.

В ночь на 19 сентября экипаж Аркатова совершает на станцию два боевых вылета. Во втором вылете Золотарев обнаруживает невдалеке от станции нефтяной склад и поджигает его. Экипаж возвращается на свой аэродром уже на рассвете. Штурмана удивило то, что на их самолетной стоянке собралось много народу, чуть ли не весь наземный состав полка.

«Что-то случилось», — Золотарев по лицам техников пытается понять, с хорошими или плохими вестями пожаловали к их экипажу однополчане. Улыбаются, о чем-то весело разговаривают. Похоже, с хорошими. И все равно с волнением отстегивает привязные ремни и с нетерпением ждет, когда командир зарулит на стоянку и выключит моторы. Едва обрывается гул, штурман открывает люк, ступает на лесенку и... попадает в руки товарищей. Его подхватывают, относят в сторону и начинают подкидывать вверх. Один раз, другой, третий. Он хочет вырваться, но руки друзей сильны и крепки. Смех, радостные возгласы. [112]

Омельченко подходит к Золотареву, обнимает его и тискает своими богатырскими ручищами.

— Поздравляю, Семен Павлович. От души поздравляю! Только что по радио передали: тебе присвоено звание Героя Советского Союза!

23

На войне год засчитывался за три. В сорок первом Семену Золотареву было двадцать семь. Значит, теперь, в сорок четвертом, — тридцать шесть. Старик! Нет, внешне он выглядел по-прежнему молодцом: высокий, стройный. Не одна девушка заглядывалась на него. А их по мере освобождения занятой фашистами нашей территории встречалось все больше. Напряжение с боевыми вылетами несколько спало, и у авиаторов появилось время заглянуть иногда на танцы, погулять по парку часок, другой. Жизнь брала свое: многие молодые однополчане завели знакомых, бегали к ним на свидание, а у Семена сердце словно окаменело, красавицы его не волновали, любовные вздохи казались ему кощунством — какая там любовь, когда льется рекой кровь, когда гибнут друзья, родные. Из села Баженове Семену сообщили: на братьев Михаила и Нила получены похоронки — погибли на Курской дуге, а старший, Георгий, сложил голову в самом начале войны в Карелии. Не забывалась ему и Анюта. И Семен, несмотря на то, что стал теперь заместителем главного штурмана корпуса и мог на боевые задания летать реже, наоборот, не пропускал ни одного вылета, напрашивался на самые трудные задания. Бить, уничтожать фашистов было единственным его желанием, и в груди кипела только ненависть, только жажда мщения. Командование, учитывая его большой боевой опыт, доверяло ему роль флагманского штурмана в составе лидирующего экипажа корпусной группы, а то и всего корпуса. Бомбардировщики наносят массированные бомбовые удары по Укреплениям и порту Севастополя, по железнодорожным Узлам, питающим фашистские войска техникой и боеприпасами, по аэродромам и военным объектам глубокого тыла.