— Как быть? В город прибыли казаки.

— Ничего. Не страшно. Казаки тоже люди,— ободрял Фрунзе. Он предложил во что бы то ни стало установить связь с казаками. Вскоре удалось познакомиться с казачьим вахмистром Воротинцевым. Через него установили связь еще с пятью — шестью казаками. Все они были люди малограмотные, отсталые, но интересующиеся политическими вопросами. Пропагандист предложил им для чтения листовки и попросил дать почитать эти листовки другим казакам.

Через несколько дней, на очередной встрече, казаки подняли много острых, злободневных вопросов, ответы на которые следовало дать осторожно и умело. Договорились, что в следующий раз Воротинцев приведет для беседы не пять, а двадцать пять казаков. Идти на это казачье собрание было очень рискованно, но Фрунзе решил встретиться с казаками сам.

Собрались на кладбище. Момент был очень опасный. Казаки могли прикинуться сочувствующими и, заманив Фрунзе в ловушку, захватить его.

Михаил пришел на кладбище один. Беседа началась туго, но потом вдруг развязались языки. Казаки высказывали свои жалобы. Михаил говорил тихо, вполголоса, но, как всегда, ясно и четко, так, чтобы все слышали. Он говорил долго, казаки слушали его внимательно. Под конец беседы казаки попросили Михаила написать письмо командиру их сотни с требованием, чтобы тот обращался с рядовыми казаками вежливо, по-человечески. Когда расходились, Фрунзе неожиданно, в упор, задал вопрос:

— Товарищи казаки, что сделаете, если вас пошлют разгонять рабочих?

— Поедем, но пороть рабочих не будем, — был единодушный ответ.

Постепенно связь с казаками укрепилась. Теперь казаки не только сочувствовали рабочим, но часто предупреждали большевиков о готовящихся налетах, засадах, провокациях.

Надо было готовиться к отпору. Нельзя было допустить, чтобы войска или полиция безнаказанно расправлялись с рабочими. Михаил Фрунзе взялся за организацию боевой дружины. Такие дружины были созданы и в Шуе, и в Иванове. Записывались в них многие, но Михаил отбирал только самых надежных, верных людей. Не хватало оружия. Чтобы добыть его, решили напасть на склад при управлении шуйского воинского начальника.

Сперва установили связь с караульной командой. Но намеченный план провалился. Либо власти догадались о подготовке дружинников к захвату склада, либо кто-нибудь выдал этот план. Караульная команда при управлении воинского начальника была заменена другой. Вывели из города и знакомых казаков.

Дружина все же вооружилась. Некоторое количество револьверов получили из Иваново-Вознесенска, кое-что добыли на месте. Друг Михаила рабочий Павел Гусев начал изготовлять порох.

Слух о существовании боевой дружины, видимо, дошел до полиции. Как она ни злобствовала, но расправляться с рабочими так, как это делала раньше, побаивалась.

Однажды на большом митинге, на который собралось около 500 рабочих, выступал Михаил Фрунзе. Во время речи ему сообщили, что район собрания оцепляют казаки и полиция. Михаил продолжал речь, как будто ничего не произошло. Он приказал группе дружинников задержать казаков до фабричных гудков (до конца работы оставалось минут 15—20).

Митинг продолжался. Когда раздались гудки, Михаил предложил собравшимся небольшими группами выходить на дорогу и там, смешавшись с рабочими, идти домой. Для того, чтобы отвлечь внимание казаков, сам он с группой товарищей громко запел революционную песню.

Вся эта операция была проделана так быстро, что, когда казаки окружили сараи, где происходило собрание, там уже никого не было.

Полиции стало известно, что «Трифоныч», «Арсений» и Михаил Фрунзе — одно и то же лицо. Полиция и жандармы принимали все меры к аресту «бунтовщика» и «подстрекателя». Особенно усердствовал полицейский урядник Перлов. Он поклялся, что изловит «Арсения».

— Накрою,— хвастал он.— Живым от меня не уйдет!

Не доверяя шпикам, Перлов сам выслеживал Михаила, но тот был неуловим. Рабочие как в Шуе, так и в Иванове охраняли и оберегали своего «Арсения»: прятали его, предупреждали о полицейских облавах.

Фрунзе не имел постоянного жительства. Чаще всего спал в рабочих бараках, на нарах, и очень редко ночевал дважды в одном и том же месте. Чтобы запутать шпиков, Михаил каждую ночь приискивал себе новую «квартиру».

Как-то заночевал он у шуйского рабочего Личаева, на 2-й Нагорной улице. Для безопасности лег вместе с детьми, под большим обеденным столом. Неожиданно ночью ворвалась полиция. Осмотрев взрослых, полицейские покрутились немного и ушли. Они разыскивали петербургского студента Фрунзе, важного «государственного преступника». Им не пришло в голову, что он может спать вместе с детьми, на полу, да еще под столом!

Спустя три недели Фрунзе, преследуемый шпиками, вновь оказался в районе 2-й Нагорной улицы. На этот раз опять у рабочего Личаева. По одежде Михаил был похож на приказчика: в жилете, надетом поверх рубахи, с толстой часовой цепочкой из фальшивого золота, но без часов. Паспорт у него был на чужое имя.

Легли спать. Перед рассветом в квартиру нагрянула полиция.

— Кто таков? Откуда! Зачем прибыл?

— К родственнику вот приехал, проведать, — спокойно ртветил Фрунзе.

Проверили паспорт — в порядке. Разговаривая с полицейскими, Михаил вежливо улыбался. И по одежде, и по обхождению он был так похож на приказчика, что полицейские поверили. Они ушли, а следом за ними ушел и Михаил.

Обстановка в стране, особенно в рабочих центрах, все больше накалялась. Революционное движение охватило самые широкие массы трудящихся. В Иванове было введено осадное положение. Полиция и войска получили строгие инструкции беспощадно подавлять волнения рабочих, арестовывать и физически уничтожать «подстрекателей» и активных участников рабочего движения. Нужно было всеми силами укреплять боевые дружины, отряды самозащиты рабочего класса.

Много времени и энергии отдает Фрунзе этому делу. Далеко от Шуи, в глухих лесах, а в Иваново-Вознесенске— за рекой Талкой, он обучает боевиков стрельбе из винчестеров и револьверов. Без устали учится сам и добивается того, что стал стрелять без промаха.

Но попрежнему не хватало оружия и патронов. Тогда по предложению Фрунзе дружинники решили разоружать полицию. Делалось это так. Поздно ночью к постовому городовому внезапно подходили три — четыре человека и, пригрозив ему револьвером, отнимали оружие, которое было при нем: револьвер, патроны, шашку. После нескольких таких случаев полиция в Шуе до того растерялась и была так напугана, что полицейские отказывались выходить на ночные дежурства. Разоружение полиции значительно обогатило боевиков оружием.

В сентябре 1905 года в Москве забастовали печатники; забастовка перекинулась в Петербург и в другие города. В Москве к печатникам присоединились рабочие других заводов и фабрик. Забастовка превратилась в мощную политическую стачку.

В начале октября забастовали рабочие Московско-Казанской железной дороги. Вскоре забастовкой оказались охвачены все железные дороги страны. Забастовали почта и телеграф, заводы и фабрики, служащие, учащиеся, адвокаты, инженеры, врачи. Началась всероссийская политическая забастовка. В ней участвовало около миллиона промышленных рабочих.

Северный комитет большевиков призвал ивановских текстильщиков выразить свою солидарность с рабочим классом России. Всероссийская политическая забастовка охватила все предприятия Иванова и Шуи. Казаки и солдаты разгоняли нагайками и прикладами собиравшихся на улицах рабочих, но это не помогало. В городе и на Талке ежедневно происходили митинги и демонстрации. Начавшись днем, митинги не прекращались и ночью — при свете костров и факелов.

Всюду, даже в самых глухих уголках страны, нашли отклик призывы большевиков к массовой политической стачке. Революционное движение всколыхнуло и крестьянство. По поручению комитета большевиков рабочие-агитаторы выступали на крестьянских собраниях. Летом 1905 года в Шуйском уезде было сожжено около десяти помещичьих усадеб.

Всеобщая политическая стачка показала несокрушимую мощь рабочего класса. Перепуганный насмерть, царь 17 октября 1905 года издал манифест, в котором обещал народу «незыблемые основы гражданской свободы». Это был обман народных масс, уловка для того, чтобы выиграть время.