Светлело затянутое легкими облачками небо, В четыре часа трубач дал сигнал, возвещая о прибытии Фрунзе. Раздались слова команды, и начальник отряда охраны Мартон Шаркёзи доложил о готовности поезда к отправке. Выслушав рапорт, Фрунзе разрешил трогаться.

Впереди тысячекилометровый путь. И ныне это немалое расстояние, а для техники, которая была 40 лет назад, — тем более. Состав мчался мимо зеленеющих лесов, холмов и гор. В пути часто приходилось останавливаться, чтобы набрать воды или запастись дровами для паровоза.

На следующий день около полудня подъехали к Москве. Поезд сбавил скорость: то и дело попадались стрелки. Бойцы с удивлением смотрели на огромный город, бегущий навстречу. Поезд шел по окраине Москвы. Справа стали видны огромные корпуса завода Гужона.

— Посмотрите, какой гигант, — сказал Геза Рабикар.

— Завод как завод, — отвечали бойцы.

— У него своя история. В семнадцатом году с марта по ноябрь я, будучи военнопленным, работал в слесарных мастерских этого завода. Здесь нас и застала Великая Октябрьская социалистическая революция, здесь познакомился с Фридешем Карикашем. Он повел нас с завода на баррикады Москвы.

Пока Геза Рабикар делился своими впечатлениями об уличных боях московского пролетариата в ноябре 1917 года, поезд медленно подкатил к платформе Казанского вокзала. Шипя и пыхтя, паровоз остановился, бойцы охраны повыскакивали из вагонов, чтобы занять свои места по обеим сторонам состава. Всероссийский Реввоенсовет прислал для командующего Южной группой армий две мапшны. Кроме Фрунзе и Сиротинского, с поезда сошли Игнац Агош-тон и Пал Вайда.

Большой, с открытым верхом «форд», миновав Красную площадь, въехал в ворота Кремля и остановился перед большим желтым зданием. Фрунзе и Сиротинский вошли в здание, а двое сопровождающих остались ждать их в кремлевском саду.

— Постой-ка, дружище. А чем мы займемся?— спросил Вайда своего товарища, когда они остались одни.

— Тебе доводилось бывать в Кремле?

— Нет, но я много слышал о нем.

— Хорошая мысль пришла мне в голову.

— Что за мысль?

— Пойдем посмотрим!

— Успеем ли?

— Думаю, да. Товарищ Сиротинский сказал, что раньше чем через час они не вернутся, и мы можем походить по территории Кремля. Но если ты не хочешь, будем стоять по стойке «смирно». Тоже неплохое занятие.

— Ну и ядовитый же человек ты, приятель! Тебя и подразнить нельзя.

Оба рассмеялись, затем Агоштон шутливо скомандовал:

— На рекогносцировку местности шагом марш! Раз — два!

Насвистывая, они пошли по большому парку.

— Видишь эти купола, похожие на огромные луковицы, с резьбой?—в изумлении произнес Вайда. — Вот это да! Такое не каждый день увидишь.

— Привет, старина! — поздоровались они с мужчиной, похожим на садовника, который что-то делал в парке. — Трудишься?

— Я — да, а вот вы что здесь делаете и кто еы такие?

— Мы красноармейцы, интернационалисты. Из личной охраны товарища Фрунзе.

— Это хорошее дело. Смотрите, смотрите, в Кремле есть что посмотреть.

— Посмотреть-то есть, да некому показывать и объяснять.

— Я охотно помогу, если хотите, — ответил садовник и тут же начал объяснять: — Вы находитесь в Кремле, каждая башня которого — сама история. Каждый камень здесь говорит о славном прошлом русского народа. Все создано трудовыми руками русских мастеров, напоминая об их славе, хотя цари полагали, что собранные в Кремле сокровища увековечивают их царские имена. Кремль так же древен, как и наша столица Москва. Слово «кремль» означает крепость. Крепость эта была построена для защиты. Потом ее не раз перестраивали.

Кремлевские башни и стены, которые и по сей день сохранились в своем первоначальном виде, были неприступным препятствием. Внутренние постройки Кремля, дворцы светских и духовных представителей власти, эти монументальные соборы — все вместе создает единый замечательный архитектурный ансамбль. Присмотритесь к царь-колоколу, — продолжал садовник. — Раньше он стоял недалеко от колокольни Ивана Великого на огромном каменном постаменте. Такого колокола вы нигде не увидите. У него своя история. Мы, русские, называем его царь-колоколом. Первый колокол был отлит во время царствования Бориса Годунова, весил тот колокол около ста тридцати тонн. Во время большого московского пожара колокол

АЛ

упал и разбился. Это был предок царь-колокола. Позже русские мастера приступили к отливке нового колокола, используя обломки старого. Новый колокол — самый огромный колокол в мире, весит он более двухсот тонн, толщина его стенок более шестидесяти сантиметров, высота — более шести метров.

Отлитый колокол стоял на подставках в отливочной яме, когда в 1737 году в Москве опять вспыхнул пожар.

— Ну и много же пожаров было в Москве, — заметил Агоштон.

— Что верно, то верно. Дома в столице прежде сплошь были деревянными, и москвичам крепко доставалось от пожаров.

Ну я продолжаю... Под колоколом загорелись деревянные подставки. Раскаленный колокол сорвался и упал в яму с водой. От неожиданного охлаждения он треснул, и от него отпал кусок. Этот колокол, на который вы сейчас смотрите, девяносто девять лет пролежал в яме. В 1836 году его вынули из ямы и установили на постамент.

Рассказав историю царь-колокола, садовник сказал, что ему нужно заниматься своими делами. Прежде чем распрощаться, он обратил внимание Агоштона на царь-пушку, которая стояла перед Оружейной палатой.

Венгры, поблагодарив садовника, сердечно распрощались с ним и направились к царь-пушке, отлитой в 1586 году.

— Действительно, удивительная пушка. Длина ствола, наверное, метров пять, — проговорил Пал Вайда.

Любуясь царь-пушкой, они заметили, что через парк в их сторону идет товарищ Фрунзе.

Рядом с ним шагал невысокий человек с: острой бородкой. Их сопровождали Сиротинский и еще двое незнакомых венграм мужчин.

— Посмотри-ка! Ведь это товарищ Ленин! Тот, что справа от Фрунзе. Я его сразу узнал,— прошептал Агоштон.

Когда Ленин и Фрунзе подошли к венграм, те браво откозыряли. Ленин обратил внимание на их новенькую форму: черные хромовые сапоги, кителя красного цвета и малиновые шаровары.

— Кто эти товарищи?—спросил Ленин, обращаясь к Фрунзе. — Из какой части?

— Из моей охраны, Владимир Ильич... — начал Фрунзе.

— Что? Телохранители? Вы шутите...

— Нисколько. Я как-то вам говорил, что при подвижной группе штаба имеется комендантский взвод.

— Да, да, я помню, но кто они?.. — Ленин

лукаво улыбнулся и с любопытством оглядел бойцов.

— Зто венгры, — пояснил Сиротинский.

— Венгры?—удивился Ленин. — Действительно венгры? —спросил он Вайду и Агошто-на, подходя к ним.

— Так точно, товарищ Ленин.

— А почему воюете здесь? По убеждению?

Венгерские товарищи опешили от неожиданного вопроса. Первым нашелся Агоштон. Преодолевая робость, он сказал:

— Разумеется, по убеждению. Наш путь сюда был нелегким. Без убеждения не станешь рисковать жизнью, товарищ Ленин. Я простой венгерский рабочий и не очень-то разбираюсь в политике. Но когда двадцать третьего мая двенадцатого года в Венгрии выступил рабочий класс, я сразу пошел с ним. Принимал участие в рабочем движении. Попал в тюрьму. Откровенно скажу, разделали меня там основательно. То синим, то зеленым был от побоев. Из тюрьмы вышел с твердым желанием расплатиться за все. Об этом вспоминал я в октябре семнадцатого, когда боролся за победу Октябрьской социалистической революции, вспоминал и в апреле восемнадцатого, когда стал солдатом Третьего Оренбургского интернационального полка.

— Слышал я о вас, венгерских интернационалистах, — сказал Ленин. — Вы хорошо воюете. Помните, что здесь <вы сражаетесь не только за свободу русских рабочих и крестьян, но п за свободу своего народа.

Агоштон вспомнил, с каким воодушевлением восприняли они весной прошлого года известие о том, что в Венгрии провозглашена республи-