Когда же к ним начали подбираться первые лучи солнца, на мальчиков напала сонливость и они, выйдя на песчаный берег, завалились спать. Но скоро солнце стало припекать всерьез, и они проснулись, и хмуро занялись приготовлением завтрака. После еды они помрачнели еще пуще, руки и ноги не слушались их и каждый снова затосковал по дому. Быстро заметивший дурные предзнаменования Том постарался, как мог, развеселить пиратов. Однако друзьям его не милы уже были ни каменные шарики, ни цирк, ни купание, ни вообще все на свете. Том напомнил им об их замечательной тайне, сумев немного поднять настроение друзей. И пока оно не упало снова, постарался увлечь их новой затеей. Состояла она в том, чтобы на время забросить пиратство и побыть, разнообразия ради, индейцами. Идея пришлась им по душе и скоро все трое, сбросив одежду, с головы до пят изукрасились полосками черной грязи, обратившись в подобия зебр — каждый, разумеется, стал вождем своего собственного племени, — и помчались по лесу, намереваясь разорить поселение англичан.
Затем они разделились на три враждебных племени и принялись, испуская ужасные боевые кличи, наскакивать один на другого из засады, убивая и скальпируя друг друга целыми тысячами. Кровавый выдался денек. А стало быть, и до крайности удовлетворительный.
К ужину мальчики вернулись в лагерь счастливыми и голодными. И тут возникло серьезное затруднение — враждующие индейцы ну никак не могут преломлять друг с другом хлеб гостеприимства, не заключив прежде мира, а заключить его без трубки мира дело решительно немыслимое. О других возможностях мальчики отродясь не слыхали. И двое из дикарей почти пожалели о том, что не остались пиратами. Однако иного выхода не было, и они, изобразив, насколько им то было по силам, радостную веселость, раскурили трубку и положенным образом сделали по затяжке каждый.
И нате вам — вскоре Том и Джо уже радовались, что подались в дикари, ибо это наделило их новым опытом: они обнаружили, что могут курить понемногу, не ощущая потребности отправляться на поиски посеянных ножиков: их, конечно, мутило, но не так уж и сильно. Упускать, по одной только лености, такую многообещающую возможность не следовало. И потому после ужина они осторожно попрактиковались еще раз — и добились порядочного успеха, так что вечер у них получился просто-напросто праздничный. Новое достижение наполнило их гордостью и счастьем, каких они не изведали бы, даже оскальпировав и освежевав всю Лигу ирокезов. Что же, оставим их ненадолго — пусть себе курят, болтают и хвастаются, нам они пока не нужны.
Глава XVII
Пираты являются на собственные похороны
В городке же тем же тихим субботним днем никакой веселости не наблюдалось. Семейства тети Полли и Харперов облачились, проливая горестные слезы, в траур. Необычная тишь пала на городок, бывший, сказать по правде, и так-то не очень шумным. Обитатели его предавались своим обычным занятиям с каким-то отсутствующим видом, разговаривали мало, зато часто вздыхали. Детям субботняя свобода показалась просто-напросто тягостной. Игры у них не задавались и вскоре были заброшены.
Бекки Тэтчер бродила после полудня по пустому школьному двору, изнывая от великой печали. А умерить эту печаль ей было нечем. Она сказала себе:
— Ах, если бы я сохранила ту медную шишечку! А теперь у меня ничего на память о нем не осталось, — и Бекки с трудом подавила рыдание.
А затем:
— Вот здесь это и было. Ах, если бы все повторилось снова. Я бы не сказала ему таких слов — ни за что на свете не сказала бы. Но его больше нет, и я никогда, никогда, никогда не увижу его.
Мысль эта сразила ее окончательно и Бекки, заливаясь слезами, покинула двор. Скоро в нем появилась стайка детей, девочек и мальчиков, друзей Тома и Джо, — они постояли, глядя на забор и делясь благоговейными воспоминаниями о Томе, сделавшем, в последний раз, как они видели его, то-то и то-то, о Джо, сказавшем такие-то незначительные слова (теперь дети хорошо понимали, какое ужасное пророчество крылось в его высказываниях!) — и каждый указывал точное место, на котором стояли в то время погибшие мальчики, и добавлял что-нибудь наподобие «а я вот здесь стоял — совсем как сейчас, а он там, где ты, — и я подошел к нему, — а он улыбнулся, вот так, — и на меня как будто что-то нашло — ужас такой, понимаете? — я, конечно, не задумался тогда, что бы это значило, но уж теперь-то мне все понятно!».
Следом затеялся спор о том, кто видел усопших мальчиков самым последним, на это скорбное отличие претендовали многие и предлагали тому доказательства, более или менее подтверждаемые свидетелями; и когда было, наконец установлено, кто именно последним попрощался с усопшими и обменялся с ними последними словами, эти удачливые ребятишки исполнились значения почти священного, а все прочие стали взирать на них с завистью. Один бедолага, у которого никаких иных притязаний на славу не отыскалось, не без скромной гордости поделился со всеми таким достижением:
— А меня Том Сойер однажды здорово вздул.
Однако это покушение на величие обернулось провалом. Похвастаться подобным успехом могло большинство мальчиков городка, и это сильно сбавляло его цену. И дети медленно покинули двор, продолжая пересказывать почтительными голосами все, что они помнили о падших героях.
На другое утро, по окончании занятий в воскресной школе, церковный колокол зазвонил не весело, как то бывало обычно, но погребально. Этот День отдохновения выдался очень тихим и скорбные звуки колокола казались вполне уместными в задумчивом безмолвии, осенившем природу. К церкви начали сходиться горожане, останавливавшиеся ненадолго у входа в нее, чтобы прошептать друг другу несколько слов о скорбном событии. В самой же церкви никто не шептался, безмолвие нарушалось здесь лишь траурным шелестом платьев, с которым рассаживались по своим местам женщины. Никто не помнил, чтобы в церкви когда-нибудь собиралось столько народу. И наконец, наступила полная ожидания пауза, настороженная тишь, и вошла тетя Полли, за нею Сид с Мэри, а следом и семейство Харперов, все в черном, — прихожане вместе со старым священником встали, как один человек, и стояли, пока скорбящие не опустились на первую скамью. Еще одна минута общего молчания, нарушаемого лишь приглушенными рыданиями, а затем священник простер перед собою руки и приступил к молитве. Прихожане пропели трогательный гимн, за ним последовала проповедь на тему: «Я есмь воскресение и жизнь».
Служба продолжалась, священник рисовал картины такой добродетельности, обаяния и редкостной одаренности усопших детей, что каждый из прихожан, признавая истинность этих картин, проникся горькими сожалениями о том, что не смог углядеть в бедных мальчиках всех названных достоинств, а видел одни лишь изъяны да недостатки. Затем священник стал пересказывать трогательные случаи из жизни покойных, также доказывавшие доброту их и великодушие, и у всякого, кто слушал его, открылись глаза, всякий увидел, сколько благородства и красоты содержали в себе поступки мальчиков, и укорил себя за то, что счел когда-то каждый из них шкодливой выходкой, заслуживавшей лишь хорошей порки. Прихожане умилялись все пуще, речи священника становились все более трогательными и, наконец, вся церковь соединилась со скорбящими родственниками мальчиков в хоре горестных рыданий, — да и сам священник дал волю чувствам и заплакал, склонившись над кафедрой.
Между тем, с хоров донеслись некие шорохи, коих никто не заметил; а миг спустя скрипнула дверь церкви. Священник отнял от мокрых очей носовой платок и ошеломленно замер! Одна, другая пара глаз последовала за взглядом священника, и вот вся паства в едином порыве вскочила на ноги и уставилась на троицу вышагивавших по проходу новопреставленных отроков — впереди шел Том, за ним Джо, а следом оробелый, весь в обвислых лохмотьях Гек! До этой минуты они прятались на пустых хорах, слушая посвященную им заупокойную службу!
Тетя Полли, Мэри, Харперы бросились к своим воскресшим детям и осыпали их поцелуями, вознося благодарения богу, а бедный Гек стоял тем временем в сторонке, сконфуженно переминаясь с ноги на ногу, не понимая, как ему поступить и куда укрыться от множества неприязненных взглядов. Постояв так немного, он совсем уж собрался улизнуть, но тут Том схватил его за руку и сказал: