— Слушай, а он не поймет, что мы с тобой задумали?

— Может, и не поймет. Так ведь деньги-то забрать все равно надо. Пошли

Они выбрались из челнока и ушли в надстройку.

Дверь ее за ними из-за крена парохода сама захлопнулась, и ровно через половину секунды я был уже в ялике, а за мной в него и Джим свалился. Я выхватил нож, перерезал веревку — и мы поплыли!

Весел мы не тронули, и не говорили, и не перешептывались, мы и дышать-то почти не дышали. Тишина стояла мертвая, течение пронесло нас мимо торчавшей из воды верхушки колесного кожуха, мимо кормы и через секунду-другую мы оказались уже ярдах в ста от парохода, и он без следа скрылся во тьме. Мы спаслись и понимали это.

Отплыв от него ярдов на триста-четыреста, мы увидели, как в двери палубной надстройки вспыхнула на секунду-другую словно бы искорка — фонарь — и поняли: злодеи хватились лодки и сообразили, что теперь им придется так же худо, как Джиму Тернеру.

Джим сел на весла, и мы погнались за нашим плотом. А я начал вдруг тревожиться о том, что будет с бандитами — раньше у меня на это как-то времени не хватало. Стал думать, как это все-таки неприятно, даже если ты убийца, попасть в такой переплет. Думаю: заранее же ничего не скажешь, а вдруг я когда-нибудь и сам убийцей заделаюсь, понравится мне тогда такая штука, а? Ну и говорю Джиму:

— Как только увидим где огонь, давай пристанем ярдов на сто ниже его или выше, в таком месте, где и тебя, и ялик укрыть можно будет, а я придумаю какое-нибудь вранье и пошлю людей забрать грабителей с парохода, вызволить из беды, чтобы их хотя бы повесили по-человечески, когда срок придет.

Однако осуществить эту идею мне не удалось, потому что опять началась гроза, еще и почище прежней. Дождь так и хлыстал, а огней никаких видно не было — все, я так понимаю, давно уже спать завалились. Мы летели вниз по течению, высматривая огни — ну и наш плот заодно. Дождь, наконец, прекратился, хоть и не скоро, однако тучи остались на небе, и молнии посверкивали, — и одна из них высветила впереди что-то черное, и мы поплыли туда.

Это был наш плот и до чего ж мы обрадовались, снова оказавшись на нем. А тут и огонек завиделся — на правом берегу. И я решил плыть на него. Ялик был наполовину заполнен добром, которое грабители собрали на разбившемся пароходе. Мы кучей свалили его на плоту, и я сказал Джиму, чтобы он плыл дальше, а как решит, что отплыл мили на две, пускай зажжет фонарь и следит, чтобы тот не потух, пока я не появлюсь. А после взялся за весла и погреб на огонек. Вскоре показались еще три-четыре — на верхушке горы. Стало быть, городок. Я подплыл поближе к тому огоньку, что на берегу светился, и перестал грести, дальше меня течение понесло. А когда проплывал мимо огонька, увидел, что это горит фонарь, висящий на носовом флагштоке двухкорпусного пароходика, который переправу обслуживает. Я пристал к берегу, залез на пароходик и принялся искать сторожа — должен же он был где-то спать, — и в конце концов, нашел: сидящим на носовом кнехте, свесив голову между колен. Я раза два-три потряс его за плечо, а сам тем временем слезу пустил.

Он испуганно дернулся, но, увидев, перед собой всего лишь меня, от души зевнул, потянулся и спрашивает:

— Здорово, ну, в чем дело? Да не плачь ты, браток. Что у тебя стряслось?

— Папа, мама, сестренка и…

Я заревел. А он говорит:

— Вот черт. Ты не переживай так, неприятности со всеми случаются, а после ничего, обходится. Так что с ними такое?

— Они… они… вы ведь сторож этого парохода?

— Ну да, — говорит он, и довольным таким тоном. — Я и капитан, и владелец, и помощник капитана, и рулевой, и сторож, и палубный матрос; а иногда и груз, и все до единого пассажиры. Я не такой богатый, как Джим Хорнбэк, деньгами не сорю и не могу платить точно он, всем подряд, но я ему сто раз говорил, что местами с ним не поменялся бы, потому как, говорю, быть матросом — это в аккурат по мне, черта лысого стал бы я жить в двух милях от реки, в вашем городе, где и не случается-то ничего, да ни за какие ваши деньжищи и ни за что угодно в придачу. Нет уж…

Я перебил его и говорю:

— Знаете, с ними такая ужасная неприятность произошла, и…

— С кем это?

— Ну как же, с папой, мамой, сестренкой и мисс Хукер; и, если вы не подниметесь туда на вашем пароходе…

— Поднимусь? А они где?

— На обломках.

— На каких еще обломках?

— Так там только одни и есть.

— Погоди, это ты про «Вальтера Скотта» что ли?

— Ага.

— Бог ты мой! Да как же их туда занесло, господи помилуй?

— Они не нарочно.

— Да уж наверное, не нарочно! Но, коли они оттуда не уберутся сей же миг, им всем крышка, это как бог свят! Как же они попали-то в такую беду?

— А очень просто. Значит, мисс Хукер, она гостила в городке, там вверху…

— Ага, в Бутс-Лендинге — ну и что?

— Гостила она, значит, в Бутс-Лендинге, а под вечер и поплыла со своей негритянкой на конском пароме, хотела заночевать у подруги, мисс Как-ее-там — не помню я имени, — и они потеряли рулевое весло, паром развернуло, пронесло мили две по течению кормой вперед, а после он врезался в тот разбитый пароход и все потонули, и хозяин парома, и негритянка, и лошади, одна только мисс Хукер успела ухватиться за что-то и забраться на пароход. Вот, а через час после того как стемнело, приплыли и мы на нашей барке со всяким товаром, а темно было так, что мы парохода и не заметили, и тоже врезались в него, однако все спаслись, кроме Билли Уиппла, — а он, он такой хороший был! — лучше бы я вместо него потонул, честное слово.

— Ну и ну! Отродясь таких ужастей не слышал. А потом что вы сделали?

— Ну, мы кричали, кричали, да только река там широкая, никто нас не услышал. Вот папа и говорит, кто-то должен доплыть до берега и привести помощь. А плавать-то никто кроме меня не умеет, ну я и вызвался, а мисс Хукер сказала, чтобы я, если быстро помощь не найду, шел в ваш город и отыскал ее дядю, он, дескать, все как есть устроит. На берег я выбрался на милю ниже парохода, ходил там, ходил, уговаривал людей сделать что-нибудь, но все отвечали: «В такую-то ночь да при таком течении? Ничего не выйдет, иди к переправе, там пароход есть». Так что, если вы теперь поплывете туда…

— Видит бог, я и рад бы помочь, да, и придется, видать, но кто же мне, пропади оно все пропадом, за это заплатит? Как ты думаешь, браток, твой папа…

— А, насчет этого вы не беспокойтесь. Мисс Хукер, она мне прямо так и сказала, что ее дядюшка Хорнбэк…

— Мать честная! Так он ее дядюшка? Ты вот что, иди вон на тот огонек, а как дойдешь до него, поверни на запад и через четверть мили увидишь постоялый двор, попроси там, чтобы тебя к Джиму Хорнбэку свели, он уж точно за все заплатит. И не мешкай у него, он тебя обо всем расспрашивать начнет, так ты скажи, что я его племянницу доставлю сюда в лучшем виде, раньше, чем он до города добраться успеет. Давай, топай, а я побегу моего механика будить, он тут за углом живет.

Я потопал, конечно, на огонек, но, как только этот дядя свернул за угол, вернулся, сел в ялик, отплыл от переправы ярдов на шестьсот и затесался между дровяными барками: мне хотелось посмотреть, как паромный пароходик вверх пойдет. За все про все, мне было радостно, что я так расхлопотался насчет спасения тех негодяев — ведь мало кто стал бы заботиться о них. Я жалел только, что вдова ничего об этом не прослышит. Я так понимал, что она загордилась бы мной, узнав, как много я сделал, чтобы спасти этих прохвостов, потому что и вдову, и прочих добрых людей хлебом не корми — дай им только о прохвостах да сущих мерзавцах позаботиться.

Ну вот, и прошло совсем немного времени как я увидел разбитый пароход, темный, тусклый, течение несло его! Меня аж холодная дрожь пробрала, я ударил по воде веслами, подплыл к нему. Он сидел в воде очень низко, и я сразу понял, что людей на нем нету. Я обошел его по кругу, покричал — никто не ответил, тишь стояла мертвая. Тяжело у меня стало на сердце, но не так чтобы очень, — ладно, думаю, если эти бандиты никого не жалели, стало быть, и мне их особо жалеть не приходится.