— Какая огромная задница!

Я увел их. Предполагалось, что все будут пить чай в доме Салли. Но мы оставили чай для дам, а сами, забрав Эда Бейса, Чифи и некоторых очень старых друзей, пошли ко мне, где, сидя на солнце, укрывшись от ветра, пили виски, пока все не начали плакать.

В последующие дни ветер не стихал и море ревело вокруг Зубьев. Телефон в офисе молчал, только журналисты звонили, ожидая сообщений по поводу того, что теперь называлось "катастрофой с «Эстетом».

Отец после похорон впал в буйство, и его невнятные крики, доносившиеся до меня, делали атмосферу в доме угнетающей. Кроме того, я знал, что надо платить сестре Боллом, и денег мне хватит всего лишь на двухмесячное жалованье ей. Путешествие в Кинсейл, которое сначала выглядело как неприятная обязанность, представлялось мне теперь солнечными каникулами.

Я договорился, что заеду за Салли в субботу в половине девятого. Мелкий дождичек сыпал со стороны моря, и сводки погоды предсказывали понижение давления над Атлантикой. Несмотря ни на что, Салли радостно помахала мне с порога и запрыгнула в машину со счастливым — приятно смотреть — предвкушением. На похоронах она выглядела привидением, а сегодня утром была свежа, как стакан только что выжатого апельсинового сока. Ее удивительная кожа светилась, глаза блестели, и короткие черные волосы отчетливо и ярко выделялись на фоне белоснежной шеи.

— Итак, — сказала она, — каков наш план?

— Встречаемся в аэропорту Плимута в десять часов, чтобы выпить кофе и обменяться нечестивыми взглядами. Состав: Арчер, Брин, Миллстоун, Поллит — первый класс. Обслуга: ты, я, Джорджия, Скотто... Даем ленч для Просероу, чтобы он мог послушать сплетни. Затем идем под парусом, подвергая лодку жесткому и необычному испытанию.

— Что ты имеешь в виду?

— Как гид я хотел бы кое-что интересное оставить про запас.

— Хорошо. Дальше, пожалуйста.

— Выпивка и обед у моего друга Просероу, торговца лошадьми и владельца «Аэ».

— А мы должны участвовать?

— Контакты с общественностью обязательны, — сказал я. — Просероу интересуется новым рулем. Другие станут ему завидовать, а ничто так не способствует ведению дел, как зависть.

— О! — сказала она. — В данном случае, вероятно, так. Остаток пути мы провели в бодром расположении духа, несмотря на занудный дождик и угрюмость окраин Плимута, расположенных вдоль дороги к аэропорту, и вылезли из машины в исключительно хорошем настроении. К сожалению, это настроение не сумело выжить в атмосфере заказанного мной отдельного помещения.

И пассажиры первого класса, и обслуга уже пребывали там. Фрэнк беседовал с Арчером и Подлитом. Брин бросил взгляд из угла, где он золотым пером делал заметки на полях «Файнэншл таймс». Он был небольшого роста, коренаст, с копной волнистых седых волос.

— Чарли, — окликнул он и вышел, чтобы пожать мне руку. Затем я почувствовал, что меня оттесняют в угол. Брин ничего не делал без причины.

Прижав, к стене, он вынул сигару и уставился на меня холодным взглядом.

— Чарли, — сказал он, — я обязан сказать, что меня пришлось уговаривать согласиться на эту поездку. Давай присядем. — Мы сели и таким образом уравнялись в росте. — Я приехал потому, что считаю тебя хорошим специалистом и хочу, чтобы ты прошел полосу невезения. Кроме того, я считаю, что надо поддерживать таланты. Но до тех пор, пока это дает результат. Ладно? — Он улыбнулся и хлопнул меня по спине. — Это все, — заключил он и вернулся к газете.

Я пошел заказать кофе.

Поллит ухмыльнулся.

— Доброе утро, Чарли, — поздоровался Арчер и вновь приблизил свое ухо дипломата к Поллиту.

Миллстоун пожал мне руку излишне крепко и промолвил мягким, доверительным тоном:

— Я кое-что хочу сказать тебе, Чарли. Для чего ты так сделал? — Его глаза представляли собой два голубых осколка в лучах морщин, а рот — бесчувственную прорезь, набитую зубами.

— Что — сделал?

— Мы сожалели, что не смогли тебя увидеть после похорон.

— В самом деле? — сказал я, совершенно не понимая, к чему он клонит.

— Да, — подтвердил он, — очень сожалели. Знаешь, в какой-то мере смерть — это... событие общественное. А в обществе, подобном Пултни, где все тесно связаны, мы должны держаться вместе.

— Правда? — Я чувствовал, что начинаю злиться.

— Да. Все мы любили Хьюго, — сказал Фрэнк. — Мы все хотели... собраться. Но тебя там не было. Эми Чарлтон тоже потеряла мужа, в конце концов, однако приехала. А вот Салли ты уговорил поехать с тобой.

— Фрэнк, — напомнил я, — Хьюго был мужем Салли и моим братом. Салли была и останется моей невесткой. Не думаешь ли ты, что тебе лучше заниматься собственными делами?

— Пултни — это как раз мое дело, — возразил он. — Чем бы он был без меня?

— На деньги можно купить дома. Некоторые дома. Но люди не продаются, Фрэнк, — сказал я. Произнеся это, я понял, что зашел слишком далеко. Миллстоун пронзил меня своими ледяными глазами, сильно задышал, и его могучий торс от этого стал подниматься и опускаться, подниматься и опускаться. Потом он налил себе чашку кофе и выпил одним махом, как водку.

Контакты с общественностью! — подумал я. Эгаттер, ты настоящий идиот.

— Сюда, пожалуйста, — сказала стюардесса.

В самолете Салли, сжав мою руку, спросила:

Ты ужасно выглядишь. Что случилось?

Я рассказал ей.

— Претенциозный кретин, — отрезала она. — Не обращай внимания.

«Твин Оттер» ускорил бег по стартовой дорожке и подпрыгнул в воздух. Мы поднялись на пять тысяч футов, и я успокоился. Когда достигли максимальной высоты полета, я прошел в салон, где сидел первый класс, и сказал:

— Прежде чем доберемся, есть ли у кого-нибудь вопросы?

— Некоторые подробности относительно «Аэ», пожалуйста, — сказал Брин.

— Это копия «Эстета». То же число часов на плаву, та же конструкция и оборудование, включая рулевое управление. Я хочу, чтобы вы как владельцы...

— Потенциальные владельцы, — подчеркнул Миллстоун, сердито заерзав на сиденье.

— Как потенциальные владельцы увидели сами работу системы. Естественно, Гектор расскажет об этом читателям.

— В радости и в горе, — сказал Поллит и захихикал.

Глава 8

Возвращение на яхту, которую вы сами построили, вызывает странное чувство. Вода стояла высоко, и «Аэ» была пришвартована у причала — огромный серый ивовый лист из пластика на фоне грязно-зеленой воды Кинсейла. Палуба гоночной яхты почти плоская. В кормовой части — кокпите — длинная щель глубиной в половину человеческого роста и трап с расположенными по бокам втулками лебедок, на которые наматываются фалы и шкоты, управляющие парусами. Внизу — каюта с маленьким камбузом, радио— и навигационная аппаратура, десяток складных коек из нейлоновой ткани, натянутой на алюминиевые трубки, множество чехлов для парусов. Одной какой-нибудь деталью больше или меньше, а так все гоночные яхты имеют одинаковое устройство.

Салли совсем притихла, когда сошли вниз, сложили снаряжение и вернулись на палубу. «Аэ» была копией «Эстета», все это напоминало моей невестке то, что лучше было бы забыть.

Просероу пришел, чтобы проводить нас и еще дать рукам возможность пройтись разок по Джорджии. Это был высокий, мрачноватого вида человек с холодными глазами и наглядным свидетельством о любви к выпивке — красным носом.

Стоя на палубе, с руками, засунутыми в карманы, он объявил:

— Ну, я скажу, вы ведь знаете маршрут. Так не сломайте ее, голубушку. Мы проверили систему управления позавчера, на верфи Хегарти.

Вымолвив это, он спустился по железному трапу на причал.

Мотор заурчал, и «Аэ» медленно отклонилась. Затем она подхватила носом приливную волну, развернулась и направилась в сторону открытого моря. Ее фалы шлепались о металл мачты. Ветер попытался пробраться под носовую часть и развернуть яхту. Она слегка накренилась на зыби. Прошло двадцать минут, прежде чем мы добрались до последнего буя в конце фарватера. Указатели скорости и направления ветра показывали: 26 узлов, юго-запад. Ветер гнал низкие серые массы облаков через горб Олд-Хеда у Кинсейла в трех милях отсюда и прочерчивал полоски пены на тусклых волнах Атлантики.