Отсутствие подлинника возбудило среди историков полемику, продолжающуюся до наших дней. Одни считали письмо подделкой, ссылаясь на некоторые, по их мнению, несообразности в его содержании. Известный историк прошлого столетия Н. Г. Устря-лов обратил внимание на то обстоятельство, что Петр не мог поручить Сенату избрать преемника в случае своей гибели, ибо у него был прямой наследник — царевич Алексей, отношения с которым к 1711 г. еще не достигли такой остроты, чтобы царь лишил его престола.
Крупнейший историк дореволюционной России С. М. Соловьев не согласился с доводами Устрялова и полагал, что нет оснований «решительно отвергать» достоверность завещания. Известный 'знаток петровского времени Е. П. Подъяпольская решительно встала на сторону тех, кто считает письмо достоверным.
Спор может продолжаться бесконечно, и утвердиться в мнении, что автором письма действительно являлся Петр, можно только в том случае, если будет обнаружен подлинник, ибо каждому логическому доводу в пользу достоверности письма можно противопоставить такой же логический довод в пользу его подложности.
Можно лишь ограничиться постановкой в известной мере риторического вопроса: мог ли написать (в точности не знаем — написал ли) такое завещание Петр, соответствует ли содержание письма его взглядам и представлениям о роли государя в государстве? Ответ можно дать только утвердительный. От Петра, много раз повторявшего, что бегство с поля боя ставит труса вне общества*, неоднократно подчеркивавшего, что он, царь, наравне с другими несет бремя службы и не жалеет «живота своего», заявлявшего, что «ему житие своего недорого, только бы жила Россия», такого письма можно было бы ожидать. И все же мы "склонны присоединиться к историкам, считающим письмо Петра подложным, сочиненным автором «Подлинных анекдотов о Петре Великом» Я. Штелиным, пустившим в обиход немало вымыслов о жизни и деятельности Петра.
Как бы там ни было, но Прутский поход закончился неудачей. Вместо победной реляции Петру пришлось отправлять предписания азовскому губернатору о передаче крепости османам и разорении Таганрога, а киевскому губернатору — о разорении Каменного Затона. Сенаторы, привыкшие получать с театра военных действий известия об очередных успехах, довольствовались на этот раз следующим посланием Петра: «Сие дело хотя и не без печали, что лишиться тех мест, где столько труда и убытков положено, однакож, чаю, сим лишением другой стороне великое укрепление, которая несравнительно прибылью нам есть». Под «другой стороной» подразумевалась война со Швецией, на которой теперь можно было сосредоточить все усилия и ресурсы.
ГАНГУТ. СТРОИТЕЛЬСТВО «ПАРАДИЗА»
Под Полтавой и Переволочной Швеция потеряла самую боеспособную часть своей армии. В кампанию 1710 г. в Прибалтике эти потери увеличились еще более. В распоряжении Карла XII, на много лет засидевшегося в Бендерах, находился лишь корпус, расположенный в шведской Померании, единственной территории на континенте Европы, все еще остававшейся за Швецией. И тем не менее коренные земли Швеции были неуязвимы для России, и это обстоятельство давало основание Карлу XII отклонять мирные инициативы Петра, а шведскому сенату безропотно и беспрекословно выполнять предписания короля, требовавшего от страны новых жертв.
Чтобы опровергнуть самоуверенность шведского короля, необходим был флот. Эту потребность России великолепно усвоил Петр, и поэтому едва ли не главную задачу ближайших лет после Прута он видел в создании мощного военно-морского флота.
Военно-морским флотом Россия к этому времени располагала, но он состоял не из тех кораблей, которые могли совершать наступательные операции в открытом море или успешно осуществить высадку десанта на шведскую территорию. Для этого необходимы были линейные корабли, вооруженные многими десятками пушек разных калибров. Таких кораблей в русском флоте насчитывались единицы, хотя мелких судов, предназначенных для каботажного плавания и оборонительных операций, было в избытке. Единственная верфь в стране, выпускавшая корабли крупных размеров, — Адмиралтейская в Петербурге — работала с огромным напряжением, численность занятых на ней работников в иные годы достигала 10 тысяч человек, но она не могла в ближайшие годы пополнить Балтийский флот необходимым количеством судов.
Был еще один способ комплектования флота новыми боевыми кораблями — приобретение их за границей.
Ради ускоренного создания флота Петр не пренебрегал и этим способом.
В 1711 г. царь отправил за границу своего агента — выходца из аристократической фамилии Федора Салтыкова, владевшего корабельным мастерством. Ему было велено «вести себя везде инкогнито за дворянина российского, в корреспонденции иметь надлежащую осторожность, обо всем писать цифирью (шифром! — Я. Я.)». Тайное поручение Салтыкова состояло в закупке кораблей в портах морских держав. Главное руководство операцией царь возложил на своего посла в Амстердаме Бориса Ивановича Куракина. Петр напоминал ему о важности поручения: «Прошу вас, чтобы гораздо трудились в покупке кораблей, ибо наша ныне война вся в том состоит».
Салтыков уже в 1712 г. сторговал 10 кораблей. Правда, осмотр части из них не привел царя в восторг. Глаз опытного кораблестроителя обнаружил в них существенные недостатки, по качеству они оказались хуже кораблей отечественной постройки. Они, по оценке Петра, «достойны звания приемышей, ибо… гораздо малы пред нашими», а главное, «тупы на парусах», т. е\ имели медленный ход.
Молодой Балтийский флот участвовал в Финской кампании 1712–1713 гг. Он обеспечивал как высадку десантов, так и снабжение их боеприпасами и продовольствием. Один из таких рейсов сопровождался потерями: корабли попали в лебывалой силы шторм, три галиота затонули, экипажи двух из них погибли. Сообщая об этих потерях, Петр писал: «Нептун некоторую пошлину взял».
Итак, Балтийский флот набирал силу. Своему детищу царь уделял исключительное внимание, он частый гость главной базы русского флота, расположенной на острове Котлине. Там он проводил целые недели, устраивал смотры, учебные сражения, упражнял офицеров и матросов в выполнении морских команд.
К 1714 г. Балтийский флот настолько окреп, что вооружил Петра уверенностью в способности его помериться силами с шведами на море. Царю приписывают слова: «Теперь дай боже милость свою! Пытаться можно». Такая попытка и была совершена летом 1714 г., когда у мыса Гангут на пути русского галерного флота, доставлявшего продовольствие в Або, встала шведская эскадра- в составе 16 крупных кораблей, 8 галер и 5 других судов.
После рекогносцировки местности и расположения кораблей шведской эскадры Петр разработал оригинальный план операции: было решено в узкой части полуострова Гангут устроить «переволоку» из бревен для перетаскивания легких судов на противоположный берег. Шведы попались на удочку. Для противодействия намерениям русских они разделили эскадру на две части. Смысл операции, задуманной Петром, как раз и состоял в том, чтобы принудить противника раздробить свои силы.
Штиль способствовал успеху операции. В то время как шведские корабли были лишены возможности маневрировать, русское командование «по многим воинским советам» беспрепятственно направило сначала 20, а затем еще 15 галер в тыл.
Шведы непрерывно палили из пу полезная трата пороха и ядер: галеры oi мости корабельной артиллерии неприятеля.
Знаменитое Гангутское сражение началось в середине дня 27 июля по сигналам, исходившим от адмирала Апраксина: на флагмане был поднят синий флаг и раздался пушечный выстрел.
Авангард русского флота под командованием контр-адмирала Петра Михайлова, т. е. царя, атаковал не всю шведскую эскадру, а блокированный отряд контр-адмирала Эреншильда, командовавшего эскадрой. В состав этого отряда входил фрегат «Элефант» и десять более мелких кораблей. Шведы располагали превосходством в артиллерии—116 пушками против 23, но это нисколько не смутило Петра.