– Да, они тоже связаны с Артуром. – Берт коротко и резко рассмеялся. – Он едва не возглавил мой список, сэр.

– Потому что пытался шантажировать доктора Пелхама? – как бы невзначай спросил Джерико.

Ясные маленькие глазки тут же сверкнули в сторону Джерико.

– Сэр, откуда у вас появилась эта идея?

– Давайте договоримся, Берт, что она у меня просто появилась. А вас я искал потому, что, как мне казалось, вы сможете просветить меня в этих делах. Все говорят, что доктор Пелхам рассказывал вам такое, о чем он никогда даже не заикался в семье.

– У Капитана была чистая душа, сэр. Сейчас мертвая, но белая и чистая. Никто не мог иметь против него чего-либо. Но подстрелили именно его, а не какого-то шантажиста.

– Возможно, потому, что Старик угрожал изобличением этому шантажисту?

Берт устало покачал головой:

– Вы просто гадаете, чем я занимался целых десять лет.

– Это не совсем так.

Распухшие суставы рук Берта побелели.

– Вы занимаетесь догадками, сэр, но это ложный путь. В жизни Капитана не было ничего такого, за что его кто-то мог бы упрекнуть.

– Не уверен, что могу сказать то же самое даже о своем лучшем друге, – заметил Джерико.

– Вы еще не достаточно повзрослели, чтобы вот так, день за днем, на протяжении сорока лет наблюдать жизнь своего друга. Уж за эти-то годы можно было бы разглядеть в человеке что-то порочное.

– Расскажите мне, Берт, как получилось, что вы настолько сблизились со Стариком?

Берт достал из кармана сигарету и прикурил ее. Зажатая в одном из уголков его рта, она придавала Берту смешливое выражение, схожее с комиком в музыкальной комедии.

– Была война, сэр, – заговорил он, и сигарета каждый раз подпрыгивала в уголке рта. – Капитан и я всегда называли это «Войной». Возможно, для вас, молодых, которых призвали на вторую, это не имеет особого значения, но для нас та, первая, была «Войной» – с большой буквы. Этим летом будет пятидесятилетняя годовщина, когда мы повстречались с Капитаном. И если не считать первых трех лет, мы с ним больше не расставались. Можно сказать, что формально я был его слугой, но на самом деле мы являлись друзьями.

– Пятьдесят лет. Это получается одна тысяча девятьсот пятнадцатый год.

Берт кивнул:

– За рубеж он отправился с самой первой группой канадских военных. В Канаде его назначили капелланом. Оставался с ними до тех пор, пока американцы в 1917 году не разобрались с ситуацией. Мне был двадцать один год, когда мы повстречались с ним в реабилитационном госпитале в Хантингтоншире. У меня тогда удалили порядочно шрапнели из кишок, да и газа я тоже надышался. Капитан никогда не подчеркивал свою конфессиональную или национальную принадлежность. Все, кому была нужна помощь – будь ты белый или черный, – могли обращаться к нему. Я вспоминаю один вечер, когда он сидел с негром из Южной Африки, а у того была громадная рана в груди. Так он и просидел всю ночь, разговаривая с негром на его наречии. По-голландски, если мне не изменяет память. Капитан всегда имел склонность к языкам. Он мог «парле-ву» как настоящий лягушатник. Мог даже с вандалом каким-то переговорить, причем сделать так, что тот его поймет.

– Он был добрым человеком?

– Для большинства из нас он был воплощением Иисуса Христа, сэр. Однажды ночью скончался один негр – отошел умиротворенный, все время держась за руку Капитана. Он, Капитан, вообще был переполнен всевозможными шутками и хохмами, которые поддерживали тебя в минуты уныния. Когда я впервые познакомился с ним, меня не особо беспокоил вопрос, как обстоят дела в школе. Гораздо важнее для меня было то, что теперь я устроен до конца своих дней, а я считал, что их осталось не так уж и много. Капитан снова бросил меня в борьбу. У него был друг, хирург в канадской армии, и тот с его подачи заинтересовался мной. В гражданской жизни этот доктор был специалистом по желудочным болезням. Он так меня подтянул, что я при желании мог есть жареные гвозди. Я всем сердцем обязан Капитану за участие, помощь и поддержку. И найдутся еще тысячи, которые за все эти годы могли бы сказать: «Я обязан ему этим».

– Именно там, в больнице, вы и сдружились?

Берг кивнул:

– Да он никогда не знал, как позаботиться о себе. Мог целыми днями проходить в расстегнутом халате. Я стал приводить в порядок его одежду, заботиться о ней, смотреть за тем, чтобы она не развалилась на нем. Когда он решил переместиться к американцам в Лондоне, я подумал, что это конец нашим отношениям. Однако он пристроил меня к себе своим ординарцем. И я поехал с ним в Лондон, а затем в окопы, на передовую, где проходили самые жаркие бои.

Берт помолчал и опустил окурок своей сигареты в чашку с кофе.

– После перемирия мы с ним снова распрощались. Ему надо было возвращаться в церковь, которая ждала его. Я был уверен в том, что это конец, но тремя годами спустя он вернулся в Лондон, чтобы возглавить там кафедру одной из модных церквей. Первое, что он сделал, сохрани Господь его душу, это позаботился обо мне. Я тогда работал в пивной в Челси. У него уже была Мадам, беременная к тому же. Из-за неполадок со здоровьем – беременность протекала тяжело – ей пришлось на лето перебраться в Швейцарию, подальше от городской грязищи. Капитан последовал за ней, чтобы быть рядом, когда родится мисс Луиза. Пока он был одинок, я заправлял всем хозяйством в доме, но предполагал, что, когда вернется Мадам, она установит свои порядки. Но я готов был остаться с ними несмотря ни на что. – Берт нахмурился и прикурил очередную сигарету. – Временами мне приходилось работать нянькой у детей, и я занимался всем, что вы можете себе представить. И все это время Капитан говорил со мной как с братом – о детстве, об отце и матери, об учебе в школе и колледже, о своих запоях и о том, как он решил «завязать», борясь с этой заразой. Как потом стал священником. Он рассказывал мне о детях и связанных с ними проблемами, о своем разочаровании в тех парнях, которых девушки выбирают себе в мужья. Даже о холодности Мадам рассказывал. Лично я считаю, что она просто уродилась фригидной, тогда как сам он был полон силы и страсти. – Берт глубоко вздохнул. – В жизни Капитана не было ничего такого, чем бы он со мной не делился, сэр. И если бы кто-то вздумал его шантажировать, он обязательно сказал бы об этом мне. От меня он ничего не скрывал. Никакого шантажиста не было, сэр. Я уверяю вас в этом.

Джерико посмотрел на свою остывшую трубку, которая лежала на столе перед ним:

– Именно в те давние военные дни, Берт, Старик и познакомился с Марго Стэндиш.

На короткий момент он поднял глаза и увидел гнев, промелькнувший во взоре маленьких черных глаз Берта.

– Она – единственная, кто была участницей того скандала.

– Скандала? – воскликнул Берт. – Все это бред церковных дьяконов с их хитрыми и лукавыми подходами.

– Расскажите мне о Марго Стэндиш.

Лицо Берта смягчилось.

– Это была настоящая леди, сэр. Она и ее молодой муж, лорд Чиллингем, смотрелись просто идеально. Изящная пара.

– Она была красива?

– Сногсшибательно, – сказал Берт. – Впрочем, под стать ему.

– Лорду Чиллингему?

– Да, сэр.

– Старик в те годы, наверное, тоже неплохо выглядел?

– О, сэр, в нем было нечто особенное. Похожих на него я не встречал.

– Я слышал о них троих от Луизы, – сказал Джерико, – и она сказала, что узнала об их отношениях от вас.

– К сожалению, нет. Она все узнала, когда была еще ребенком. Ох уж эти церковные прихожане, – с горечью проговорил Берт. – Обсуждают всякие гнусные сплетни при детях. Кто-то из тех детишек и сказал Луизе правду.

– И в чем же она заключалась?

– В том, что никакой правды там не было. Все было выдумано людьми, сознание которых было затуманено страстью начать какой-нибудь скандал. Если вы считаете, что в дружбе Чиллингемов и Капитана было нечто, возможно, заинтересовавшее шантажиста, то вы глубоко заблуждаетесь.

– Берт, я снова и снова продолжаю возвращаться к тем временам, потому что это единственный фрагмент во всей истории, который может ее прояснить.