Автобусы по выходным ходили нерегулярно, и Наташа приехала слишком рано. Желая оказаться сейчас где угодно, только не в доме собственных родителей да еще раньше времени, она убивала минуты, прогуливаясь по знакомому с детства району, мимо домов с орнаментами и узорами, которые не изменились с тех пор как она была ребенком, дошла до тупика, в котором еще подростками они с Анной слонялись без дела. Квартал так мало изменился с тех пор, что возникало странное ощущение, будто люди его просто покинули. Наташа проходила мимо домов, которые, как она вспоминала, принадлежали ее друзьям, друзьям родителей или просто знакомым. В ее памяти район этот всегда был полон жизни, хаотичного движения и интриг. Сегодняшним воскресным утром, если не считать пары проехавших мимо машин, здесь было пусто.

– Эй, есть здесь кто? – осмелилась закричать Наташа.

Ответа не последовало. Хорошо бы сейчас вернуться домой и рассказать Анне все о Джоффри. Все: ее опасения, связанные с его сдержанностью, и радость, которую доставляла ей его компания. Наташе хотелось рассказать о его неожиданной сексуальности. Ей столь многим хотелось поделиться. И вместо этого она обязана была торчать у родителей. «Если я услышу какую-нибудь чушь, я им отвечу. Я притворюсь, что знаю развязку сериала и открою им все!»

Наташа подходила к дому, с каждым шагом приближаясь к кошмару, в котором мать постоянно нападает на отца, отец неизменно молчит в ответ, а между ее сестрой и будущим зятем вспыхивают глупейшие споры.

Больше всего Наташу угнетал грядущий разговор с Брендой. Но та никогда этого не понимала. По ее мнению, они были сестрами и по определению должны быть близки. Бренда ждала, что Наташа будет с ней делиться сокровенным, ходить по магазинам и бывать вместе на людях, но таких отношений у них не было никогда, даже когда они были гораздо моложе. Неважно, сколько раз Наташа отказывалась, Бренда не оставляла попыток. Наташа никогда не искала общества Бренды, а если та оказывалась в ее компании, то чувствовала себя не комфортно.

Наташа остановилась. Она достала мобильный телефон. Сейчас она позвонит Анне и попросит, чтобы та перезвонила ее родителям и наврала, что Наташа заболела, так бывало, когда она хотела прогулять работу. Но мать может воспользоваться предлогом, чтобы ее навестить. Она убрала телефон.

Неподдельно больная, с опухшим лицом, измученная и с раскалывающейся головой, Наташа вошла в дом через кухню, сквозь жар и пар, кивнула отцу и без колебания шагнула в гостиную. Колебаться – значит думать о предстоящих нескольких часах, а это было мучительно.

Во время обеда Бренда не преминула спросить о Джоффри. С интонацией, которая не оставила Бренде сомнений – если она будет приставать дальше, Наташа ей ответит совсем по-другому, она сказала, что, к счастью, все еще встречается с ним.

Повисла тишина, как на поминках.

Кит не поднимал головы от тарелки с едой; он сооружал замок из пюре, со рвом, наполненным подливкой, расплющивая каждую зеленую горошину с ожесточением, словно это была голова его невесты. Бренда следила за его движениями. Затем она медленно закрыла глаза и качнула головой. Раздался вздох. Отец и мать сочувственно взглянули друг на друга: они со стыдом распознали на своих лицах ту же печаль и покорное выражение.

Наташа наблюдала за ними всеми, не привлекая внимания… Каждый из них был слишком поглощен своей собственной меланхолией. А Наташа ела с аппетитом, думая: «Так или иначе, моя жизнь изменится. Если я буду и дальше встречаться с Джоффри, я перестану приходить сюда по воскресеньям, я не позволю нашим взаимоотношениям так деградировать. Если мы перестанем встречаться – это тоже нормально – по крайней мере, я буду уверена, что меня не ждет такая жизнь, как у мамы с папой или у Бренды с Китом».

– А пудинг есть, папа? – спросила Наташа.

Все еще доедали второе. И пудинга тоже не было.

– В холодильнике есть мороженое, – предложил отец.

Наташа встала, улыбаясь как ребенок:

– Кто-нибудь еще хочет?

Она ела мороженое в одиночестве. Оно простояло в холодильнике слишком долго, так что кусочки льда хрустели на зубах.

– А вы слыхали, говорят, памятник королеве Виктории сгорел, – соврала она, чтобы разрядить обстановку.

Все оживились.

Джоффри опасался, что если в следующий раз он снова просто пригласит Наташу в гости вместо того, чтобы встретиться где-нибудь еще, девушка подумает, что он стыдится ее (что было недалеко от правды – она так и думала). Если Наташа спросит, почему он не хочет тратить на нее деньги, ему придется признаться, что у него их просто нет.

Джоффри позвонил ей рано вечером.

– Мы ведь встречаемся сегодня?

– Да, – ответила Наташа.

Он попытался, чтобы его слова звучали как можно естественнее:

– Давай мы опять встретимся у меня. Посмотрим телевизор, поболтаем. Согласна?

– М-м-м, да, отлично, – ответила она.

В этой крошечной паузе Джоффри прочитал ее сомнения и отсутствие энтузиазма; Наташа явно была разочарованна, что он не пригласил ее куда-нибудь в шикарное место.

На самом деле, пауза возникла лишь от замешательства. «Он снова хочет видеть меня в своем доме». Если бы он был женат и его жена уехала по делам или в отпуск, или болела, все равно он не стал бы приглашать чужую женщину в дом так часто, вдруг позвонит какой-нибудь родственник или подруга жены?

– Куда он тебя пригласил? – спросила Анна.

– Просто к себе домой.

– Правда? Удивительный тебе попался кавалер! – с сарказмом проговорила Анна.

Наташа приняла душ и переоделась в майку и джинсы. Несмотря на то что майка была новой и джинсы были самыми дорогими из всех, что у нее имелись, едва она подумала о предстоящем свидании, как одна навязчивая мысль сменилась другой.

Она спросила Анну:

– Помнишь парня по кличке Штанишки?

– Боже, конечно! Как, черт возьми, его на самом деле звали?

В свой последний учебный год Наташа и Анна занялись плаванием в смешанной группе. Все быстро нашли себе пару, оставив Наташу и еще одного мальчика – Виктора Швеллера наедине. Виктора дразнили с тех давних времен, когда мать заставляла его носить короткие штанишки, в то время как другие мальчики уже давно перешли на длинные брюки. Для своего возраста Виктор был слишком низкого роста и улыбался он, словно ребенок, казалось, ему лет на пять меньше. После бассейна ребята ходили в кафе – выпить кофе, съесть кусочек пиццы или чип-баттис.[4] Наташа посчитала, что Штанишки достаточно мил, и разрешила ему сесть рядом, но когда остальные одноклассники увидели их вместе, не зная, что они просто занимались в паре, она почувствовала себя пристыженной. Она стала избегать мальчика, но тот оказался настойчив. Чем дальше, тем грубее она становилась, ее ответы делались все короче, и, в конце концов, она просто начала рявкать на Виктора и сквернословить.

Это и была новая Наташина мания. Джоффри она нравится, но он почему-то не хочет, чтобы их видели вместе.

Наташа свирепо молчала первые две минуты, пока «ягуар» вез ее к дому Джоффри. Затем она выпалила:

– Слушай, если я работаю в обувном магазине, это еще не значит, что я тупица. Понимаешь, о чем я?

Она удержалась от того, чтобы не добавить: «Ты знаешь, что я имею в виду». Эта фраза звучала бы глупо.

– Думаешь, я необразованная, и это так заметно? То, что я выросла в муниципальном районе, еще не означает, что я не умею себя вести прилично! У меня никогда не было денег, и мне не представилось шанса преуспеть в жизни – но я не дурочка и я хорошая.

Джоффри хотел быть полностью уверен в том, что она высказалась до конца.

– Ладно тебе, – было все, что он смог произнести.

Молчание продолжалось до конца путешествия. Джоффри пришлось украсть две бутылки вина из бара Мелани и Стюарта, чтобы им легче было прийти в себя после вспышки Наташиного гнева. Они разговаривали под аккомпанемент телевизора.