Признавая справедливость критического запала С. Коена, необходимо вместе с тем внести и некоторые коррективы в его оценку. Не вполне отвечает истине, что для коммунистов, и Сталина в их числе, фашизм представлялся неким расплывчатым явлением, связанным прежде всего с именем Муссолини. Ведь еще в программе Коминтерна, принятой не без активного участия генсека, относительно фашизма говорилось следующее: «Главной задачей фашизма является разгром революционного рабочего авангарда, т. е. коммунистических слоев пролетариата и их кадрового состава. Комбинация социальной демагогии, коррупции и активного белого террора, наряду с крайней империалистской агрессивностью в сфере внешней политики, являются характерными чертами фашизма. Используя в особо критические для буржуазии периоды антикапиталистическую фразеологию, фашизм, упрочившись у руля государственной власти, все более обнаруживает себя как террористическая диктатура крупного капитала, теряя по дороге свои антикапиталистические побрякушки.

Приспособляясь к изменению политической конъюнктуры, буржуазия использует и методы фашизма и методы коалиции с социал-демократией, причем сама социал-демократия в моменты наиболее для капитализма критические нередко играет фашистскую роль. В ходе развития она обнаруживает фашистские тенденции, что не мешает ей при другой политической конъюнктуре фрондировать против буржуазного правительства в качестве оппозиционной партии»[296].

Как явствует из приведенной выше характеристики фашизма, коммунисты, и Сталин в том числе, отнюдь не рассматривали фашизм как какое-то маргинальное движение, неминуемо обреченное только лишь на историческое прозябание. Нет, и еще раз нет! Сталин даже в то время видел в фашизме серьезную угрозу, хотя, разумеется, не мог в полной мере оценить колоссальный масштаб этой угрозы. Для него фашизм представлял одну из опасностей, но не смертельную опасность, каковой тот оказался в действительности. Корень ошибочной позиции Сталина заключался в неадекватной реальности оценки связи между фашизмом и социал-демократией. Он оказался не в состоянии распознать того, что фашизм не только коммунистов, но и социал-демократов рассматривал в качестве своих непримиримых противников. И этот просчет имел не только и не столько тактический, сколько стратегический характер. Подчеркивая роковой характер исторического просчета Сталина в данном вопросе, я тем самым не хочу создать впечатление, что вообще вся политическая философия Сталина зиждилась на зыбком фундаменте. Речь идет о другом: даже политики крупного формата не могут быть застрахованы от ошибок, в том числе и исторического масштаба.

Завершая этот краткий и несколько схематический обзор деятельности Сталина в сфере Коминтерна, мне хотелось бы коснуться еще одной темы — о роли Сталина в выработке программы этой международной организации. В западной советологии и в новейшей российской историографии сталинизма широко и почти повсеместно утвердился миф о том, что чуть ли не единственным и, безусловно, главным творцом программы был Бухарин. При этом подчеркивается, что Сталин сыграл в разработке программы более чем скромную роль, выступая всего лишь в качестве некоего помощника Бухарина, которому принадлежат все главные положения программы. Такой взгляд на проблему мне представляется явно однобоким и тенденциозным, с явным уклоном в сторону преувеличения вклада Бухарина и в принижении роли Сталина. Конечно, Бухарин, как один из главных теоретиков тех лет, сыграл весьма существенную роль в разработке основополагающих положений программы Коминтерна.

Однако сам характер документа, его объем и предназначение таковы, что разработать программу одному человеку было явно не под силу. Как известно, работала над программой целая комиссия, включавшая в себя представителей многих партий, преимущественно, конечно ВКП(б). Сталин был одним из членов этой комиссии и уже в этом качестве несомненно играл отнюдь не бутафорскую роль при ее разработке. Кроме того, в этот период он уже фактически приблизился к тому, чтобы считаться основным лидером партии, и в силу этого его взгляды и позиции не могли не быть отраженными в программе.

Имеющиеся документы подтверждают мои умозаключения. Приведу, в частности, замечания Сталина на проект программы, представленный Бухариным. В нем генсек писал: «Признавая в основном правильными «заметки» Бухарина (обращает на себя внимание сам термин «заметки», в котором в завуалированной форме проглядывает мысль о том, что проект Бухарина — всего лишь материалы к программе — Н.К.), считал бы необходимым дополнить их следующими замечаниями.

1) Я думаю, что придется заново (выделено мною — Н.К.) написать программу, ибо проект программы, принятый за основу V конгрессом, нельзя считать удовлетворительным с точки зрения нынешних потребностей Коминтерна.

2) Имеющееся «Введение» к проекту программы V конгресса неудовлетворительно. Лучше было бы обойтись без «Введения». Если нельзя обойтись, можно дать такое «Введение», которое бы обосновывало идею необходимости общей программы КИ наряду с отдельными программами секций КИ.

3) Программу следовало бы, по-моему, начать (первый раздел) с анализа мировой капиталистической системы в ее империалистической фазе развития, а не капиталистического общества вообще, проводя этот анализ под углом зрения развивающегося кризиса мирового капитализма. Дело идет, конечно, не о том послевоенном кризисе 1919–1921 гг. который в основном уже изживается, а о том более серьезном кризисе мирового капитализма, который начался еще во время войны и который получил свое наиболее яркое выражение в факте образования советской системы хозяйства. Ясно, что этот кризис будет существовать и развиваться, несмотря на частичную стабилизацию капитализма, пока существует советская система, развивающаяся наряду и за счет мировой капиталистической системы. Под углом зрения этого кризиса и следует, по-моему, изложить анализ мировой капиталистической системы. При этом хорошо было бы дать характеристику экономической и политической неравномерности развития, вскрыть основные противоречия внутри мировой системы капитализма, с неизбежностью военных конфликтов, обосновать идею возможности победы социализма в отдельных странах и т. д. в духе «заметок» Бухарина»[297].

Из письма Сталина явствует, что он высказывает по проекту не какие-то мелкие замечания, а затрагивает фундаментальные теоретические и политические проблемы. Причем в письме не проглядывает и тень какого-либо пренебрежительного отношения к работе, проделанной Бухариным (за исключением разве того, что они называются заметками). О степени личного участия генсека в разработке программы косвенным образом свидетельствует и тот факт, что сам Бухарин в период борьбы против сталинской политики признавал: «Я ставил перед Кобой вопрос о том, чтобы он читал доклад о программе, — он предложил мне искать еще кого-нибудь»[298].

Трудно предположить, что Бухарин, как говорится, с бухты-барахты вносил такое предложение. Конечно, можно предположить, что он тем самым хотел как-то сгладить таким способом нараставшую отчужденность между ними и потрафить амбициям Сталина выступить в роли главного коммунистического теоретика. Но почему тогда Сталин отказался от предложения Бухарина? Из-за чрезмерной скромности? Таковой генсек никогда не страдал, хотя не раз в публичных выступлениях подчеркивал свою скромную роль и отсутствие амбициозных претензий. Значит, дело было в другом. В чем же именно?

Я не хочу строить каких-либо догадок и предположений, а предоставлю возможность, чтобы сами факты объяснили всю эту историю с программой. Правда, факты эти озвучены были самим Сталиным, но их достоверность выглядит вполне убедительной. Так вот что говорил Сталин позднее, в январе 1929 года на заседании Политбюро (кстати, цитируемая мною часть не вошла в собрание сочинений Сталина):