Было бы неверным полагать, что такое положение стало результатом целенаправленной политики Сталина. Фундаментальные ее основы были заложены еще при жизни Ленина. Сталину принадлежит пальма первенства в том, что он такую систему довел до своего рода совершенства. Иными словами, сделал Коминтерн, а частично и входящие в нее партии, орудием реализации целей своей международной политики. Надо сказать, что такая трактовка роли и значения Коминтерна при Сталине отнюдь не равнозначна утверждению, будто во всем и по всем параметрам Коминтерн и входящие в него партии выступали как слепые и всегда послушные орудия его власти. Были здесь и трения, были здесь и серьезные проблемы и споры, прежде чем Сталину удалось установить свой контроль над Коминтерном.

Важной особенностью процесса «подминания» Коминтерна под власть Сталина являлось то, что сам этот процесс органически был связан с ходом и развитием внутрипартийной борьбы в коммунистической партии Советской России. С 1919 года, со времени основания Коминтерна, во главе его стоял Зиновьев. К середине 20-х годов, когда внутрипартийная борьба приняла особенно ожесточенные формы и по существу всеобъемлющий характер, Зиновьев стал считать себя чуть ли не вождем мирового революционного движения и крупнейшим теоретиком большевизма. В реальности, конечно, его подлинный вес и значение были абсолютно неадекватны его собственным представлениям о себе. Сталину предстояло, в числе прочих задач, не только развенчать авторитет Зиновьева в международном коммунистическом движении, но и в напряженной борьбе доказать несостоятельность политической линии, проводимой Зиновьевым в делах Коминтерна. Последний ревниво относился к тому, что генсек, начиная с 1923–1924 гг., стал проявлять самый пристальный интерес к вопросам Коминтерна. Зиновьев считал, что Сталин, не имея на то никаких оснований (ни в плане знания теории, ни в плане практического опыта в международных делах) вторгается в его вотчину. Однако по мере того, как генсек упрочивал свои позиции в высших эшелонах большевистской партии, у него появлялись вполне реальные шансы выступить в качестве активной — и отнюдь не второстепенной — фигуры на арене деятельности Коминтерна. Первые такие попытки относятся к периоду подготовки революции в Германии в 1923 году, оказавшейся на практике всего лишь политическим выкидышем.

Поражение германской революции и ряда выступлений в других странах не могло самым отрицательным образом не отразиться на репутации Зиновьева и тех, кто считал себя крупными специалистами по организации революционных выступлений (Радек и др.). Сталин умело использовал эти обстоятельства. В июле 1924 года он был избран членом Исполкома и Президиума Исполкома Коминтерна[283] (В скобках отмечу, что некоторое недоумение вызывает тот факт, что в биографии Сталина, написанной его секретарем И. Товстухой и опубликованной к 10-летию Октябрьской революции, это избрание автор относит к 1925 году. Хотя текст биографической справки был просмотрен самим генсеком[284]).

Пятый конгресс Коминтерна, состоявшийся в 1924 году, провозгласил курс на большевизацию коммунистических партий. Я не стану в деталях освещать смысл и цели этой кампании, поскольку из самой постановки вопроса вытекает и его истолкование. Скажу лишь, что Сталин был если не инициатором, то активным проводником процесса перестройки всей структуры и деятельности зарубежных компартий на манер российской партии. Цели при этом были очевидны, хотя и прикрывались благородными мотивами повышения революционного уровня компартий и обогащения их опытом РКП(б). Стоит упомянуть, что Сталин в тот период достаточно реалистично и даже, можно сказать, с долей либерализма характеризовал смысл большевизации. В частности, он подчеркивал: «Некоторые товарищи думают, что укрепить партию и большевизировать её — это значит вышибить из партии всех инакомыслящих. Это, конечно, неверно… Я решительно против вышибательской политики в отношении всех инакомыслящих товарищей. Я против такой политики не потому, что жалею инакомыслящих, а потому, что такая политика родит в партии режим запугивания, режим застращивания, режим, убивающий дух самокритики и инициативы. Нехорошо, если вождей партии боятся, но не уважают. Вожди партии могут быть действительными вождями лишь в том случае, если их не только боятся (выделено мной — Н.К.), но и уважают в партии, признают их авторитет. Создать таких вождей трудно, это дело длительное и нелёгкое, но абсолютно необходимое, ибо без этого условия партия не может быть названа настоящей большевистской партией, а дисциплина партии не может быть сознательной дисциплиной»[285].

Приведенное высказывание весьма примечательно для понимания Сталина и всей его политической философии. Еще не будучи общепризнанным вождем, еще находясь на начальной стадии борьбы за то, чтобы стать таким вождем, Сталин в качестве органического элемента власти вождя выделяет то, что вождя нужно бояться, испытывать к нему не только уважение, но и определенное чувство страха. Что же, весьма красноречивое понимание роли вождя! Сталин говорил это, когда его еще не боялись, когда он не внушал своим оппонентам чувства страха. До наступления таких времен было еще сравнительно далеко. Но очень показательно, что подобная интерпретация роли вождя вполне логически укладывалась во всю систему сталинского политического мышления. В последующем она разовьется и примет такие формы и такие масштабы, которые позволили многим не только его противникам, но и вполне объективным наблюдателям характеризовать систему власти Сталина как личную диктатуру. В дальнейшем мне еще не раз придется касаться данного сюжета. Здесь же я считаю уместным обратить внимание читателя на истоки, так сказать, зародыши системы власти, получившей впоследствии название сталинизма. При этом, мне представляется, в интерпретации сталинизма как системы власти акцент на личную диктатуру далеко не является универсальным, поэтому многое невозможно объяснить, руководствуясь лишь данным критерием.

Но возвратимся к проблематике Коминтерна как составной части общей борьбы Сталина за утверждение своего лидирующего положения не только в большевистской партии, но и в более широких рамках — рамках мирового коммунистического и революционного движения в целом.

Сталин вел борьбу за укрепления своих позиций в Коминтерне не только для того, чтобы поставить этот в то время весьма влиятельный инструмент реализации международных целей Советской России под свой прямой или косвенный контроль. В каком-то смысле Коминтерн и его аппарат, подобранный Зиновьевым, претендовал на роль своего рода центра по выработке и осуществлению внешнеполитических задач Советской страны. Естественно, что генсек не мог мириться с этим по целому ряду принципиальных соображений. Во-первых, его не устраивало то, что во главе Коминтерна стоит один из его основных политических противников — Зиновьев. Во-вторых, — и это самое существенное — Сталин считал недопустимым существование какого-либо двоецентрия в системе создаваемой им власти. Исходя из этих соображений, он и развернул широкую и планомерную кампанию по дискредитации Зиновьева, тем более, что сделать это было несложно, поскольку сам Зиновьев к тому времени себя уже достаточно скомпрометировал не только в рамках собственной партии, но и в глазах Коминтерна и его видных деятелей. В конце концов в октябре 1926 года наступила развязка: Зиновьев, к тому времени утративший доверие и растерявший последние остатки прежнего, хотя и дутого, но все-таки реального авторитета, был вышвырнут с руководящего поста в Коминтерне. Объединенный пленум ЦК ВКП(б) и ЦКК по инициативе Сталина постановил: «Ввиду того, что Зиновьев не выражает линии ВКП(б) в Коммунистическом Интернационале и в силу своей руководящей фракционной работы в КИ лишился доверия со стороны ряда коммунистических партий (германской, английской, французской, американской и т. д.), заявивших об этом в своих решениях, ЦК и ЦКК не находят возможной дальнейшую работу Зиновьева в Коммунистическом Интернационале»[286].