По мере развития событий противники Сталина, наконец-то, открыли глаза и посмотрели фактам в лицо. До них, наконец-то дошло, что генсек целиком и полностью переиграл их по всем параметрам. Они стали лихорадочно искать выхода из создавшегося положения. Одним из таких выходов они сочли план восстановления того положения, когда всеми делами заправляла «тройка». Судя по имеющимся материалам, эту идею они попытались реализовать на практике. Но поезд, как говорится, давно уже ушел и вскочить даже на его подножку было невозможно. В партии и стране уже была совершенно иная политическая погода. И Сталин, как главный метеоролог, в значительной мере не только предсказывал ее изменения, но и контролировал эти изменения. Идея воссоздания почившего в бозе триумвирата напоминала попытку воскресить мертвеца. Она встретила решительное неприятие в кругах партийной элиты не только Москвы, но и провинции. Это подтверждает письмо членов партийного руководства Украины в адрес ЦК партии, датированное февралем 1925 года: «Нам сообщают, что т.т. Зиновьев и Каменев снова поставили вопрос о сформировании тройки для предварительного решения основных вопросов. Мы считаем это предложение в корне неправильным и неприемлемым. Идея тройки во всем активе партии достаточно непопулярна. Дискуссия с Троцким не на словах, а на деле поставила вопрос о ставке не на отдельных лиц (вождей), а на коллектив. Этим коллективом является пленум и его органы. Поэтому какое-либо умаление или оттирание существующих органов должно быть решительно отвергнуто. После Ленина нет вождей, которым партия единолично доверяла бы полное руководство, поэтому всякие попытки отдельных товарищей стать, по существу, единоличными руководителями, должны быть отвергнуты»[127].

Потерпев неизбежное и могущее быть предсказанным с абсолютной точностью полное фиаско с идеей «воскресения из мертвых» триумвирата, лидеры оппозиции лихорадочно стали искать какие-то другие способы «обуздания» Сталина. На этот раз они возвратились к отторгнутой ранее ими же самими мысли о замене Сталина на посту генсека кем-то другим. Но на дворе, как говорится, стояла совершенно другая политическая погода — время было упущено, и упущено безвозвратно. Его невозможно было вернуть никакими ухищрениями или закулисными маневрами.

О том, что такие попытки имели место, в период хрущевской десталинизации ходили разные слухи, назывались различные кандидатуры. Но каких-либо достоверных данных не было. А слухи, даже самые правдоподобные, не способны заменить фактов. Единственным и, на мой взгляд, вполне достоверным можно считать свидетельство А. Микояна, игравшего в то время активную роль во внутрипартийных схватках. Я позволю себе целиком привести данный пассаж, поскольку он не только уникален сам по себе, но и чрезвычайно интересен в плане раскрытия характера Сталина как политика.

Итак, как вспоминает А. Микоян в своих мемуарах, осенью 1925 года, на заседание собрались члены ЦК, кроме тех, кто поддерживал Троцкого. В ходе этого заседания председательствующий Рыков обрушился с резкими и грубыми нападками на Зиновьева, Каменева и их сторонников в связи с книгой Зиновьева «Философия эпохи». В этой книге Зиновьев писал, что «приложил ухо к земле и услышал голос истории». В то время этот мистический (а попросту шарлатанский) способ «узнавать ход истории» вызвал целый водопад насмешек над столь неудачливым теоретиком и способствовал не росту популярности его автора как политической фигуры и его престижа как теоретика, а скорее наоборот — привел к его еще большей дискредитации. Сам Сталин неоднократно высмеивал в своих речах столь оригинальный способ познания исторических закономерностей.

Но суть дела в данном случае в другом. Зиновьев, Каменев и их сторонники в ЦК демонстративно покинули заседание и пришлось посылать делегацию, чтобы уговорить их возвратиться на заседание. «После этого заседания, — рассказывает А. Микоян, — мы зашли к Сталину. В разговоре я спросил, чем болен Рудзутак[128], серьезна ли болезнь, так как на заседании его не было. Сталин ответил, что Рудзутак фактически не болен. Он нарочно не пошел на это заседание, потому что Зиновьев и Каменев уговаривали его занять пост Генсека. Они считали, что на этом заседании им удастся взять верх и избрать нового Генсека. По всему видно, что Рудзутак с этим согласился и не пришел на заседание, чтобы не быть в неловком положении, не участвовать в споре ни с одной, ни с другой стороной, сохранив таким образом «объективность», создать благоприятную атмосферу для своего избрания на пост Генсека как человека, входившего в состав Политбюро, а не «группировщика».

Я не уверен, — отмечает далее А. Микоян, — знал ли Сталин это или предполагал. Скорее всего, предполагал такой вариант. Однако в последующем Рудзутак держался старой позиции и поддерживал Сталина, не проявляя колебаний в борьбе с оппозицией. Я не помню, чтобы Сталин когда-либо делал ему упрек по поводу его «дипломатической болезни», когда он не явился на совещание»[129].

До конца 1927 года положение Сталина как Генерального секретаря ЦК партии нельзя было считать абсолютно прочным и незыблемым. При наличии политических сил, придерживавшихся прямо противоположных курсов в отношении важнейших вопросов экономического развития страны и внутрипартийной жизни, не исключалась возможность определенной перегруппировки сил в самом руководстве. Причем такая перегруппировка могла оказаться чрезвычайно опасной для Сталина. Ведь вопрос о замене его на посту генсека другой фигурой не был раз и навсегда снят с повестки внутрипартийной борьбы. Потенциальная угроза сохранялась, и с ней приходилось считаться, если не как с реальной, то по меньшей мере как с потенциально возможной. И такой тонкий стратег и тактик внутрипартийных политических игр, каким был Сталин, конечно, не игнорировал гипотетическую возможность подобного разворота событий. Он не был бы Сталиным — гроссмейстером внутрипартийных комбинаций — если бы исключал все вероятные и даже невероятные сценарии развития событий на политическом Олимпе в Советской стране. Отсюда железная твердость, последовательность и непримиримость ко всем своим политическим противникам, которыми характеризуется тогдашняя его линия поведения. Именно благодаря такой линии он добился в тот период доминирующего положения в руководстве. Для определения тогдашнего его места в партийной иерархии уже была неприложима классическая латинская формула «primus inter pares» — первый среди равных. Правильнее было бы сказать, что он был первым среди отнюдь не равных, ибо его позиции были уникальными. Уникальными, бесспорно. Но и пока еще могущими быть оспоренными. Это тоже бесспорно.

Глава 3

СТРОИТЕЛЬСТВО СОЦИАЛИЗМА В СССР: УТОПИЯ ИЛИ РЕАЛЬНАЯ ЦЕЛЬ?

1. Концепция строительства социализма в одной стране

Концепция строительства социализма в одной стране — это не просто одна из ключевых новаций во всей политической философии Сталина. Это, на мой взгляд, краеугольный камень, фундамент, на котором впоследствии сформировалась вся система государственных воззрений Сталина. К анализу содержания и важнейших особенностей этой концепции можно подходить под различными углами зрения. В литературе о Сталине превалирует подход к ней с точки зрения преимущественно борьбы различных группировок в партии в связи с существовавшими в тот период экономическими и международными проблемами, решить которые предстояло нашей стране. Акцент при этом делается на проблеме борьбы за власть как главным полем противостояния. Разумеется, такой подход имеет право на существование, но мне он кажется слишком приземленным, ориентированным не на раскрытие, так сказать, мировоззренческих аспектов проблемы, а на освещение лишь исторических обстоятельств, сопутствовавших разрешению возникших в руководящих кругах партии разногласий о путях и перспективах дальнейшего развития страны.