Это уже выглядело как подготовительная стадия нового более масштабного процесса, ибо Сталин никогда не спешил опережать события. Он ждал, чтобы плод окончательно созрел и тогда он сам упадет тебе в руки. Необходимо было время для поэтапного развития зловещего процесса широкомасштабных репрессий. Здесь нельзя было допускать поспешности, чтобы не случилось какой-либо оплошности, противоречий в показаниях обвиняемых, в изложении ими фактов и событий, перечислений лиц и дат и т. д. и т. п. Словом, это был чрезвычайно трудоемкий и деликатный труд, требующий, к тому же, высокой квалификации. Но дамоклов меч уже был занесен и висел над теми, кто еще несколько лет назад считали Сталина своим младшим партнером и порой в разговорах между собой третировали и высмеивали его. Но их время прошло. Наступал его час — час мщения.

Одним из средств подготовки партии и широких слоев населения к неотвратимо приближавшимся новым волнам репрессивного вала явилось закрытое письмо ЦК ВКП(б) от января 1935 года. Подготовленное по указанию Сталина и лично им отредактированное, оно должно было объяснить причины произошедшего, назвать истинных виновников, а главное — политически и морально подготовить страну к акциям еще более широкого плана. Это было важное звено в идеологическом оправдании и обосновании сталинской политики в тот период[803]. В письме подчеркивалось, что идейным и политическим руководителем «Ленинградского центра» был «Московский центр» зиновьевцев, который не знал, по-видимому, о подготовлявшемся убийстве т. Кирова, но наверное знал о террористических настроениях «Ленинградского центра» и разжигал эти настроения. Отличаясь друг от друга настолько же, насколько могут отличаться вдохновители злодеяния от исполнителей злодеяния, оба эти «центра» составляли одно целое, ибо их объединяла одна общая истрепанная, разбитая жизнью троцкистско-зиновьевская платформа и одна общая беспринципная чисто карьеристская цель — дорваться до руководящего положения в партии и правительстве и получить во что бы то ни стало высокие посты[804]. Здесь интересно то, что пока Зиновьеву и Каменеву не ставилось в вину участие в убийстве Кирова — они, мол, не знали о подготавливавшемся убийстве, но были осведомлены о террористических настроениях. Последнее можно истолковать как намек на то, что прямое обвинение в их адрес вскоре последует.

Сравнительно мягким выглядели упреки в адрес органов внутренних дел. В частности, отмечалось, что недостаточная бдительность Ленинградской организации, особенно же невнимательное отношение и прямая халатность к элементарным требованиям охраны со стороны органов Наркомвнудела в Ленинграде, получивших с разных сторон за месяц до убийства тов. Кирова сообщения о готовящемся покушении на тов. Кирова и не принявших никаких серьезных мер охраны, — затруднили партии и правительству возможность предупредить злодейское убийство. Подобная либеральность оценки, видимо, и предопределила мягкость приговора по делу руководителей ленинградского НКВД во главе с Медведем — они получили довольно скромные сроки заключения, впрочем, в разгар репрессий в дальнейшем, они ответили, как говорят, на полную катушку.

В политическом аспекте главный огонь был направлен на зиновьевскую группировку. В письме подчеркивалось, что эта группировка оказалась единственной в истории нашей партии группой, которая сделала двурушничество своей заповедью и скатилась в болото контрреволюционного терроризма, маскируя свои черные дела неоднократными заявлениями в печати и на съезде партии о преданности партии. Партии и ее руководству трудно было предположить, что старые члены партии вроде Зиновьева, Каменева, Евдокимова, Бакаева могут пасть так низко и смешаться в конце концов с белогвардейской сворой. (В скобках заметим: последней фразой вождь как бы оправдывался, что своевременно не разглядел до конца бандитскую сущность этой группировки.) Далее в письме говорилось: но данный факт поддается объяснению, поскольку в такой большой партии, как наша, не трудно укрыться нескольким десяткам и сотням выродков, порвавших с партией Ленина и ставших по сути дела сотрудниками белогвардейцев.

Выводы, сделанные в закрытом письме, вновь концентрировали удар против Зиновьева и его сторонников: «История нашей партии знает немало фракционных группировок. Их отличительная черта состояла в том, что они не скрывали своих разногласий с партией, не скрывали своих взглядов и открыто отстаивали их перед партией. Только последние 7–8 лет, когда политическая победа партии и правильность ее линии стали слишком очевидными, а безнадежность позиции всех и всяких антипартийных групп — слишком несомненными, остатки старых фракционных групп стали скрывать свои взгляды и частично переходить на путь двурушничества. Зиновьевская группа является единственной группой, которая не только скрывает свои разногласия с партией, но открыто и систематически шельмовала свою собственную платформу и клялась в своей верности партии, лишь бы войти в доверие и обмануть партию»[805].

Особое внимание в письме обращалось на необходимость борьбы с двурушничеством, поскольку: «Задача состоит в том, чтобы вытравить и искоренить это зло без остатка. Двурушник не есть только обманщик партии. Двурушник есть вместе с тем разведчик враждебных нам сил, их вредитель, их провокатор, проникший в партию обманом и старающийся подрывать основы нашей партии, следовательно, основы нашего государства, ибо подрывать мощь нашей партии, являющейся правящей партией, значит подрывать мощь нашего государства. Поэтому в отношении двурушника нельзя ограничиваться исключением из партии, — его надо еще арестовать и изолировать, чтобы помешать ему подрывать мощь государства пролетарской диктатуры»[806]. Иными словами, борьба против оппонентов Сталина отныне переносилась из плоскости политической в плоскость открыто репрессивную, нормы политического противостояния уже заменялись нормами уголовного права. И это была серьезная новация, которую Сталин вводил в практику борьбы со своими противниками, да и вообще со всеми, кого он мог заподозрить в нелояльности по отношению к своему курсу.

Естественно, в закрытом письме снова и снова, как заклинание, повторялся излюбленный тезис Сталина об обострении классовой борьбы по мере роста успехов в строительстве социализма: «Надо помнить, что чем безнадежнее положение врагов, тем охотнее они будут хвататься за «крайнее средство», как единственное средство обреченных в их борьбе с Советской властью»[807].

Не довольствуясь чисто политическими выводами, Сталин посчитал крайне необходимым обратить особое внимание на коренное улучшение дела в партийном просвещении. Речь шла об углубленном изучении истории партии, в первую очередь, истории борьбы против различных внутрипартийных фракционных группировок. По мысли вождя, эта промывка мозгов окончательно выветрит из сознания членов партии всякие мысли и даже воспоминания о бытовавших прежде в партии нормах, допускавших разномыслие и свободу выражения своих взглядов. Короче говоря, туже завязывались не только политические и административные, но и идеологические узлы. Партия в целом должна была быть подготовлена к событиям еще более крупного масштаба — таков был стратегический и политический императив Сталина.

3. Причастен ли Сталин к убийству?

Наконец мы подошли к третьей версии, согласно которой убийца Кирова был просто слепым орудием в руках НКВД, которое действовало по указанию Сталина. Если формулировать смысл этой версии вполне четко и без всяких экивоков, то не кто иной, как Сталин предстает перед историей как фактический организатор убийства своего ближайшего соратника. Со всеми вытекающими из этого последствиями. Имеется в виду прежде всего то, что признанием этой версии в качестве достоверной и обоснованной открывается широкое поле для еще большей дискредитации Сталина как политического и государственного деятеля и сталинизма как системы, созданной им.