Памятуя об этом, думается, можно определить и верный ракурс для оценки партийной деятельности Сталина в тот период. С самого начала следует отбросить, как откровенно упрощенный, постулат, согласно которому стержнем всей партийной работы Сталина в Закавказье в тот период была непримиримая и неустанная борьба против меньшевиков. Разумеется, такая борьба имела место и этот факт находит красноречивое отражение в опубликованных работах Сталина, относящихся к тому времени. Более того, Сталин, в силу ряда свойственных его натуре черт характера, был более, чем другие, склонен выступать против концепций политической борьбы, отстаиваемых меньшевиками. Ему органически претили их умеренность и осторожность в выборе средств борьбы, акцент на экономические требования в ущерб методам боевой и наступательной тактики. Сталинский менталитет чуть ли не инстинктивно отторгал политическую философию меньшевизма, которую кратко, хотя и упрощенно, можно выразить ставшей крылатой фразой — «медленным шагом, робким зигзагом» — идти к цели. (Отнюдь не случайно, что автором этой емкой формулы был один из виднейших лидеров меньшевизма Ю. Мартов)

Вполне естественно, что в такой обстановке в среде закавказских социал-демократов развернулась борьба за преобладающее влияние на рабочие организации, за руководство ими. В известном смысле можно говорить в данном контексте и о борьбе за лидерство. Причем в силу ряда объективных исторических причин позиции меньшевиков в рабочем движении Кавказа, как и вообще во всем спектре антиправительственных сил, были гораздо более сильными, чем позиции большевиков. Поэтому феерическая картина непрерывных побед Сталина и большевиков над меньшевиками, которая красочно рисовалась официальной партийной историографией, конечно же, далека от реально существовавшей в то время[268]. Кобу, как явствует из воспоминаний современников, мало волновали или тревожили соображения, что меньшевики составляли тогда бесспорное большинство в социал-демократических организациях, да и среди рабочих они пользовались безусловным первенством в сравнении с большевиками. Фактор численного большинства был в его понимании отнюдь не решающим в политической борьбе. Вся его последующая деятельность служит как бы иллюстрацией такого отношения к понятию большинства.

А. Барбюс приводит следующий любопытный эпизод:

Конечно, эта ремарка Кобы говорит о его, мягко выражаясь, весьма своеобразном толковании известного постулата марксистской диалектики о соотношении количества и качества и переходе количества в качество. Но это все-таки еще и не откровенно жульническое понятие, получившее распространение в хрущевские времена. Я имею в виду понятие «арифметическое большинство», пущенное в обиход в интересах шельмования политических противников.

С оговоркой такого свойства, как мне представляется, и следует характеризовать деятельность Сталина в тот исторический отрезок времени. Видимо, следовало бы сделать еще ряд существенных замечаний, касающихся понимания и толкования молодым Сталиным норм, регулирующих внутрипартийные отношения меньшинства и большинства. Сами эти понятия — большинство и меньшинство — разумеется, не статичны, они весьма подвижны: сегодняшнее меньшинство завтра превращается в большинство и наоборот. Реальная картина российской политической сцены в тот период наглядно подтверждала эту простую истину. Но все-таки неоспоримым фактом является то, что меньшевики в Грузии на всем протяжении революционного процесса составляли большинство, а большевики всегда были в меньшинстве. И это предопределяло ход и перипетии всех внутрипартийных баталий. Естественно, данное обстоятельство накладывало и свою неизгладимую печать на формирование всей политической философии Сталина как революционера, на выработку им своих стратегии и методов этой борьбы.

История борьбы между большевиками и меньшевиками не только за влияние на рабочее движение, но и в целом за пути и перспективы развития революционного процесса в России, как мне представляется, сформировала в Сталине-политике сугубо прагматическое отношение к таким понятиям, как большинство и меньшинство. Фигурально выражаясь, большинством он считал тех, кто стоит, по его мнению, на правильных позициях. В своей дальнейшей политической и государственной деятельности он не раз подтверждал это. Вне зависимости от того, как относиться к Сталину-политику, такое псевдодиалектическое толкование понятий большинства и меньшинства, по меньшей мере, отдает откровенным цинизмом. Это — объективный факт и факт бесспорный.

6. Коба и меньшевики

Специального внимания заслуживает еще один довольно пикантный момент в политической биографии Сталина того периода. Речь идет о весьма распространенной среди исследователей жизни Сталина версии, согласно которой в первое время после образования двух течений он примыкал к меньшевикам и лишь впоследствии стал на позиции большевизма. Собственно, единственным аргументом в подтверждении данной версии служит опубликованный 23 декабря 1925 года газетой ЦК компартии Грузии «Заря Востока» документ — справка начальника Тифлисского охранного отделения Карпова, датированная 1911 годом. В ней говорилось, что «с 1902 г. он работал в социал-демократической организации, сначала меньшевиком, а потом большевиком». На него ссылается и Троцкий, который первым более или менее обстоятельно рассмотрел данный вопрос. Будучи сам чужаком среди большевиков (к ним он примкнул лишь летом 1917 года), он в своей книге о Сталине демонстрирует по этому вопросу не столь уж разоблачительный пафос. Видимо, Троцкий сознавал, что одного упоминания в полицейской справке о первоначальной принадлежности Джугашвили к меньшевикам (а само деление на большевиков и меньшевиков возникло не в 1902, а в 1903 году после II съезда партии) явно недостаточно, чтобы делать категорические выводы. Поэтому он счел необходимым подкрепить свое утверждение и доводами, так сказать, чисто психологического порядка. Они достаточно любопытны, поэтому их стоит привести: «…Не все ли равно, в самом деле, примкнул ли Коба к большевизму в середине 1903 года или накануне 1905 года? — ставит вполне справедливо вопрос Троцкий. — Однако этот скромный вывод помимо того, что он раскрывает перед нами попутно механику кремлевской историографии и иконографии, имеет серьезное значение для понимания политической личности Сталина. Большинство писавших о нем принимает его переход на сторону большевизма как нечто естественно вытекающее из его характера и, так сказать, само собой разумеющееся. Такой взгляд нельзя не признать односторонним. Твердость и решительность предрасполагают, правда, к принятию методов большевизма; однако сами по себе эти черты еще не решают. Люди твердого склада встречались и среди меньшевиков, и среди социалистов-революционеров. С другой стороны, не так уж редки были мягкие люди в среде большевиков. Большевизм вовсе не исчерпывается психологией и характером; он представляет прежде всего историческую философию и политическую концепцию.»[270]

С такой логикой рассуждений, конечно, согласиться можно. И тем не менее, предположение о принадлежности Сталина к меньшевикам, пусть и короткое время, мне представляется маловероятным. Как ни пытается Троцкий доказать, что одного характера и твердости Сталина было недостаточно, чтобы примыкать к большевикам, все же именно в силу присущих ему черт не только характера, но и мировосприятия он несомненно находился не в стане меньшевиков с их политической философией постепенности и умеренности. Ведь еще до разделения РСДРП на два крыла он находился в конфликте с умеренными в грузинской социал-демократии (Жордания, Джибладзе, Чхеидзе и другими). Это явствует из их же собственных свидетельств. С какой же стати, когда противостояние двух враждебных течений в движении стало еще более четким и более масштабным, он вдруг очутился в лагере своих непримиримых оппонентов? Что-то здесь не сходятся концы с концами. Имеется гораздо больше оснований упрекать Кобу в чрезмерной непримиримости к меньшевикам, в игнорировании с его стороны необходимости совместной работы с ними, чем в примиренчестве, а тем более принадлежности к ним. И ясно, что не только личные качества Сталина, но и вся его политическая философия как раз и вмещались в русло большевизма.