Мой комментарий вовсе не означает, что я становлюсь на позицию защитника шовинизма вообще и великорусского шовинизма в особенности. По мне любые проявления шовинизма достойны самого резкого осуждения, в том числе и великорусского шовинизма. Однако, как говорится, существует опасность выплеснуть вместе с водой и ребенка. Концентрировать направление главного удара в деле национально-государственного строительства против великорусского шовинизма, в условиях, когда все нации и национальности сплачивались вокруг русского народа в созидании принципиально иной государственности, было ошибочно.
При анализе данной проблемы нельзя обойти молчанием еще один момент. Речь идет о том, что в начале 20-х годов в среде русской эмиграции на Западе сформировалось так называемое «сменовеховство» (от названия журнала «Смена вех», выпущенного в Праге летом 1921 года группой кадетско-октябристских деятелей (Н.В. Устрялов, Ю.В. Ключников и др.). В целом выражая реставраторскую идеологию новой (нэпманской) буржуазии в России, сменовеховцы одновременно хвалили большевиков за то, что они восстанавливают единство российского государство. Естественно, что большевиками эта похвала «справа» рассматривалась как своего рода пощечина, как намек на то, что они якобы отказались от своих революционных идеалов. Вот почему Сталин, в частности, посчитал необходимым дать отпор этим утверждениям сменовеховцев, сделав акцент на том, что большевики, мол, не реставрируют идеи деникинцев о единой и неделимой России. «Не случайность и то, что господа сменовеховцы похваливают коммунистов-большевиков, как бы говоря: вы о большевизме сколько угодно говорите, о ваших интернационалистских тенденциях сколько угодно болтайте, а мы-то знаем, что то, что не удалось устроить Деникину, вы это устроите, что идею великой России вы, большевики, восстановили или вы её, во всяком случае, восстановите»[1125].
Но это, так сказать, обстоятельства привходящего рода, не дающие основания как-то пересматривать нашу общую оценку позиции Сталина в вопросе борьбы против великорусского шовинизма.
Мне думается, что в дальнейшем Сталин прекрасно осознал всю сложную диалектику данного вопроса. Поэтому в его теоретических работах и в практической деятельности не наблюдалось столь ожесточенных выпадов против великорусского шовинизма. Тем более, что зачастую местные националисты под борьбой против великодержавного шовинизма понимали просто-напросто борьбу против русских, разжигая в отношении них чувства неприязни, распространяя несправедливые, необоснованные упреки и т. п. Лишний раз подтверждалась истина, что любую, даже самую правильную кампанию, легко можно направить в совершенно противоположное русло. Все это должно было учитываться при объявлении великорусского шовинизма главной угрозой и главной опасностью в деле национально-государственного строительства.
Не совсем четко выраженное, но все же достаточно внятное понимание этого вопроса прозвучало и в докладе Сталина. Сделав, как это и полагалось, выпад против великорусского шовинизма, объявив его фактическим источником, первопричиной зарождения местного национализма, Сталин не ограничился только этим. Приведу соответствующее место из его доклада: «Конечно, если бы не было великорусского шовинизма, который является наступательным, потому что он силен, потому что он и раньше был силен, и навыки угнетать и принижать у него остались, — если бы великорусского шовинизма не было, то, может быть, и шовинизм местный, как ответ на шовинизм великорусский, существовал бы, так сказать, в минимальном, в миниатюрном виде, потому что в последнем счёте антирусский национализм есть оборонительная форма, некоторая уродливая форма обороны против национализма великорусского, против шовинизма великорусского. Если бы этот национализм был только оборонительный, можно было бы еще не поднимать из-за него шума. Можно было бы сосредоточить всю силу своих действий и всю силу своей борьбы на шовинизме великорусском, надеясь, что коль скоро этот сильный враг будет повален, то вместе с тем будет повален и национализм антирусский, ибо он, этот национализм, повторяю, в конечном счёте является реакцией на национализм великорусский, ответом на него, известной обороной. Да, это было бы так, если бы на местах национализм антирусский дальше реакции на национализм великорусский не уходил. Но беда в том, что в некоторых республиках этот оборонительный национализм превращается в наступательный»[1126].
Конечно, вызывает возражение, что местный национализм носил преимущественно оборонительный характер, как ответная реакция на русский национализм. Оставим это на совести такого знатока национальных проблем, каким был Сталин. Здесь он явно перегнул палку, поскольку имелось множество фактов, свидетельствовавших об обратном. Но отрадно уже то, что он посчитал необходимым подчеркнуть и опасность местного национализма, ярым противником которого он всегда представлял себя. Тем более уроки конфликта вокруг грузинского вопроса как раз и являлись более чем убедительным примером того, что местный национализм отнюдь и не преимущественно выступает в качестве защитной реакции против русского национализма. Все факты, а Сталин в полной мере владел ими, говорили как раз об обратном — именно местный национализм стал главной угрозой единству закавказских республик, не кто иной, как грузинский национализм выступил в качестве главного препятствия на пути вхождения в состав вновь образуемого государства.
Сталин проанализировал позицию грузинских уклонистов и раскрыл причины, по которым они противились вхождению в Союз через Закавказскую Федерацию. Здесь были и факторы экономического, географического и национального характера. В итоге получилось бы привилегированное положение грузин в Закавказье. Сталин, сам грузин, резко выступил против этого. Ибо тогда в Закавказье не было бы мира между национальностями[1127].
Говоря о позиции Сталина по национальному вопросу, следует подчеркнуть еще один положительный момент. Он решительно выступил против тех, кто пытался из проекта резолюции съезда вообще изъять тему местного национализма, ограничившись лишь указанием на угрозу великорусского шовинизма. Сталин самым решительным образом отмел такую постановку: «Второй вопрос — это о шовинизме великорусском и о шовинизме местном. Здесь выступали Раковский и особенно Бухарин, который предложил выкинуть пункт, говорящий о вреде местного шовинизма. Дескать, незачем возиться с таким червячком, как местный шовинизм, когда мы имеем такого «Голиафа», как великорусский шовинизм. Вообще, у Бухарина было покаянное настроение. Это понято: годами он грешил против национальностей, отрицая право на самоопределение, — пора, наконец, и раскаяться. Но, раскаявшись, он ударился в другую крайность»[1128].
Значительное место в плане разработки и реализации национальной политики сыграло закрытое совещание ЦК РКП с ответственными работниками национальных республик и областей, проведенное по инициативе и под руководством Сталина в Москве в июне 1923 года. Это совещание вошло в историю под названием «дело Султан-Галиева». На совещании по проблемам национальной политики и, в частности, по рассмотрению дела Султан-Галиева, бывшего ключевого работника сталинского комиссариата по делам национальностей, обвиненного в национализме и других антипартийных прегрешениях, Сталин выступал много раз. Интересно выделить некоторые моменты его позиции по рассматривавшимся этим совещанием вопросам. Участники совещания, не ограничившись критикой и осуждением Султан-Галиева, требовали его расстрела. Сталин, которого считали сторонником жестких мер, занял гораздо более мягкую позицию. Вот выдержка из его выступления на этом совещании (кстати, она была опущена при издании собрания его сочинений). «Наконец, два слова о судьбе самого Султан-Галиева. Тут говорили одни, что его нужно расстрелять. Другие сказали, что его нужно судить и проч. Я и до совещания говорил и теперь утверждаю, что тов. Куйбышев прав, думая, что его надо освободить. Человек признался во всех своих грехах и раскаялся. Из партии он изгнан и в партию, конечно, не вернется. Для чего же держать его в тюрьме?