Характер отношений Сталина с Лениным, вне всякого сомнения, был одним из важнейших факторов, определявших на протяжении длительного времени его политическую карьеру. В конечном счете он стал одним из важнейших компонентов всей его политической биографии. Но было бы неверно, если бы мы всю политическую биографию Сталина рассматривали и оценивали только лишь через призму его отношений с Лениным. Даже распространяя это на тот период, когда между ними возник конфликт. Подходить так — значило бы принижать и умалять роль Сталина как уже вполне самостоятельной политической фигуры на общепартийном и общегосударственном горизонте. Сталин к рассматриваемому периоду времени не был политической фигурой, отражавшей лишь свет, излучаемый на него Лениным. Разумеется, с точки зрения критериев политического веса они находились в разных измерениях, но кое в чем уже могли быть сопоставлены друг с другом. Иными словами, Сталин к началу конфликта с вождем был не каким-то партийным клерком (хотя и самым высокопоставленным), но одним из лидеров партии. Рассматривая конфликт его с Лениным, надо непременно учитывать данное обстоятельство. В противном случае мы рискуем впасть в аберрацию исторического видения.
В обширной литературе о Сталине прочно утвердилась точка зрения, что в период 1922–1923 гг. речь шла не о чем ином, как просто о политическом выживании Сталина. Мол, если бы Ленин выздоровел или прожил более долгий срок, то политическая звезда Сталина окончательно закатилась бы и он был бы низвергнут на уровень заурядного партийного функционера сравнительно высокого уровня. И не более того!
Я решительно не согласен с подобной оценкой не только по причине того, что исторический процесс не знает сослагательного наклонения. Для сомнений в возможности развития событий именно в таком направлении и с таким же конечным итогом есть немало оснований, причем достаточно весомых. К тому моменту, когда между Лениным и Сталиным обнаружилось серьезное противостояние, ситуация в стране и в партии была исключительно сложной. Шла подспудная борьба не только в высших эшелонах большевистской партии, но и наблюдались признаки серьезного общепартийного кризиса, далеко выходящего за рамки чисто личного соперничества и голой борьбы за право получить ленинское политическое наследие. Признаки общепартийного кризиса проявлялись в появлении все новых оппозиционных групп и течений, в нараставших требованиях демократизации партийной жизни. После окончания Гражданской войны становилось все более сложно оправдывать отсутствие элементарных демократических норм в партийной жизни. В каком-то смысле сами устои партии в их ленинском понимании ставились под вопрос.
Основной движущей силой, которая инициировала эти настроения, всячески их подогревала и канализировала в русло борьбы против партийного аппарата, были Троцкий и его сторонники. Но если трезво взглянуть на ситуацию тех лет, то трудно было найти какую-либо реальную силу, которая могла бы стать орудием укрепления партии и стабилизации общего положения в стране, чем партийный аппарат. В те годы именно партийный аппарат был в состоянии сыграть роль стабилизирующего фактора. И этот аппарат уже имел в лице Сталина своего лидера. Конечно, тогда мало кто отдавал себе отчет в этом, глубоко и всесторонне оценивал роль этого аппарата. Необходимо было только время, чтобы осознание данного факта стало достаточно широким.
Я позволю себе сослаться опять-таки на Г.В. Плеханова, высказавшего в своем завещании глубокую мысль: «Не хочу быть вещей Кассандрой, но все же утверждаю, что эволюция власти большевиков будет следующей: ленинская диктатура пролетариата быстро превратится в диктатуру одной партии, диктатура партии — в диктатуру его лидера, власть которого будет поддерживаться сначала классовым, а затем тотальным государственным террором. Большевики не смогут дать народу ни демократии, ни свободы, потому что, осуществив это, они тут же потеряют власть. Ленин хорошо понимает это»[989].
Ленин, конечно, прекрасно понимал, что на строгом соблюдении демократических начал и практическом проведении в жизнь (не только в самой партии, но и в стране в целом) принципов демократии, как говорится, далеко не уедешь. Обретя власть, партия должна была приложить не меньше сил для ее сохранения. И Ленин как блестящий политический стратег отдавал себе отчет в том, что, выражаясь словами А.С. Пушкина, «власть верховная не терпит слабых рук». И сам он не раз проявлял необходимую твердость, чтобы сохранить эту власть.
И как раз именно Сталин был для него в данной ситуации наиболее подходящей фигурой. Ибо он, может быть, в не меньшей степени, чем сам Ленин, всеми фибрами своей души ощущал, что сохранить и упрочить власть большевиков, а затем организовать народ на созидание нового общественного строя, невозможно, не опираясь на достаточно разветвленный, централизованный и действующий, как слаженный механизм, аппарат. В этом, мне думается, принципиальных разногласий между Лениным и Сталиным не было. Разногласия касались других вопросов: какими путями и средствами осуществить достижение этих целей, какие меры предпринять, чтобы непрерывно набиравший силу аппарат не превратился бы из инструмента в своего рода демиурга. Того самого демиурга, который служил бы уже не инструментом политики, а сам превратился в самоцель этой политики.
Таковы, на мой взгляд, те политико-философские основы, которые делали Ленина и Сталина союзниками в силу самой логики исторического развития. Об этом, конечно, ничего не говорили ни первый, ни второй. Но как выразился древнегреческий поэт Менандр, «глубокий смысл в невысказанных словах»[990]. Вот почему мне кажется, что полного и окончательного разрыва между Лениным и Сталиным не произошло бы, даже если бы Ленин на какое-то время и справился со своей болезнью. Он нуждался в Сталине, потому что нуждался в аппарате, способном проводить в жизнь ленинские установки. Как справедливо замечает биограф Сталина Грей, точная роль Сталина в создании громадного партийного аппарата не очень известна, он она значительна. По мнению этого автора, действительно, он один из всех руководителей имел опыт, знания и терпение для такого рода работы. Ну а кроме того, добавляет автор, Сталин настойчиво расширял круг своих сторонников и единомышленников на самых различных этажах партийной и государственной структур[991]. Объективно сложилась такое положение, что и сам Сталин к тому времени уже выступал не просто в роли ученика и последователя своего великого учителя. Он представлял собой внушительную политическую силу, с которой не мог не считаться даже сам Ленин, несмотря на свой высочайший авторитет в партии.
Иными словами, сама сложная диалектика исторического развития Советской России того времени не дает нам основания поверхностно судить о природе и эволюции конфликта между двумя этими, бесспорно, самыми выдающимися представителями новой власти. Власти, от прочности и устойчивости которой зависели не только судьба партии, но и судьба страны. И рискуя быть обвиненным в излишней склонности к цитированию, все же не могу не привести слова великого поэта античности Вергилия, что «судьбы сами прокладывают путь»
Перечитав написанное выше, я невольно подумал, что от всего сказанного веет каким-то историческим фатализмом и что я, вопреки известным фактам, пытаюсь доказать то, что вообще-то доказать невозможно. Поскольку, мол, общепризнанными авторитетами в области советской истории, как в нашей стране, так и за рубежом, уже неопровержимо доказано, что лишь физическая смерть Ленина спасла Сталина от политической смерти. Действительно, подобная точка зрения является доминирующей и ее разделяет большинство исследователей. Однако из этого не следует, что она абсолютна и бесспорна и не может быть подвергнута сомнению. Мое толкование данной проблемы трудно подкрепить какими-то конкретными фактами. Однако, мне кажется, что ее подкрепляют логика и объективный, незаангажированный анализ сложившейся в тот период ситуации. Пусть сам читатель судит о том, насколько состоятельна версия, защищаемая мною. В ходе дальнейшего изложения событий и фактов, я думаю, общая картина станет более ясной и моя трактовка конфликта Ленин — Сталин не будет восприниматься как отдающая душком апологетики по отношению к Сталину, а потому и не выдерживающая серьезной критики.