А то, что он умел, не считаясь с трудностями, преодолевая все преграды, методично, шаг за шагом идти к достижению своих целей, — это подтверждала вся его предшествующая политическая деятельность. Не сам Сталин создал должность Генерального секретаря, но именно он придал ей тот политический вес и значимость, благодаря которым он сумел создать для себя прочную и надежную основу в предстоявшей борьбе за власть в партии. Причем эта борьба уже не маячила где-то на далеком горизонте. Она неумолимо приближалась, обретая вполне реальные и суровые очертания.
В своей политической карьере Сталин вступал в новую фазу. Успех открывал перед ним возможности, о которых он, очевидно, тогда и не мечтал. Поражение же, с эвентуальной вероятностью которого также приходилось считаться, если и не означало его полного крушения, то низводило бы до уровня партийного функционера довольно высокого уровня. Но не больше того. При поражении он из политической фигуры первой величины превращался в заурядного партийного деятеля, имя которого сейчас никому ничего не говорило бы. Сказать, что на карту было поставлено многое — значит ничего не сказать. На карту была поставлена вся его политическая судьба, а, возможно, и его политическое долголетие.
Сталин энергично взялся за реорганизацию аппарата ЦК. Строительство разветвленного и эффективного аппарата он считал одной из центральных задач, требующих своего решения. Ключевые положения своей политики в области организации аппарата и вообще работы с кадрами он изложил в «Организационном отчете Центрального Комитета РКП(б)», с которым он выступил на XII съезде партии в апреле 1923 года. В этом отчете не только сформулированы принципиальные установки Сталина по кадровым и другим организационным вопросам, но и как бы подведены итоги его деятельности на новом посту за год. Сталин четко сформулировал свою исходную идею: «… в политической области для того, чтобы осуществить руководство авангарда класса, т. е. партии, необходимо, чтобы партия облегалась широкой сетью беспартийных массовых аппаратов, являющихся щупальцами в руках партии, при помощи которых она передаёт свою волю рабочему классу, а рабочий класс из распылённой массы превращается в армию партии»[970]. Иными словами, партийный аппарат становился становым хребтом всех остальных систем государственной, профсоюзной, молодежной, сельской жизни. Разумеется, сюда включались аппараты, осуществлявшие руководство экономической, идеологической, культурной и иных сфер жизнедеятельности страны. Аппарат, таким образом, рассматривался в качестве главного и ведущего элемента вообще всей системы управления.
Никто, будучи в здравом уме, не станет отрицать важную роль аппарата в организации функционирования партийных, государственных, экономических и иных систем. Все, однако, зависит от того, какое место этот аппарат занимает по отношению к тем системам, обслуживать которые он был призван. Если он, будучи составной частью этих систем, играет организующую роль, а не выступает в качестве своего рода демиурга, то в этом не было бы ничего предосудительного или ошибочного. Но если он сам превращается в некоего творца, определяющего все и вся, то это уже совершенно иной коленкор, иная постановка вопроса. Именно в этот период у Сталина окончательно формируется убеждение: аппарат является главным инструментом как для достижения власти, так и для ее сохранения в своих руках. Аппарат стал альфой и омегой политической стратегии Сталина, одной из фундаментальных основ всего его политического миросозерцания. Отнюдь не оговоркой, а органической частью его понимания всего комплекса этих вопросов, стали слова Сталина «о партии, как организме, и партии, как аппарате»[971].
Начал он свою работу по перестройке аппарата с кадровой перетряски в самих структурных подразделениях Центрального Комитета партии. Сейчас уже невозможно с полной достоверностью нарисовать картину этой кадровой миниреволюции. Но довольно убедительно говорят за себя такие цифры, приведенные на XII съезде партии в отчете ревизионной комиссии, с которым выступил ее председатель В.П. Ногин: «Обращаясь к вопросу о штатах ЦК, приведу такую справку: на 1 марта 1922 г. состояло 705 служащих, на 1 марта 1923 г. — 741; за этот период уволено 1498 человек. Получается какое-то противоречие, но оно объясняется тем, что вообще служащие ЦК долго не засиживаются, так как там очень много проходящих, командированных, уходящих в учебные заведения»[972].
Если проанализировать приведенные цифры, то получается, что численность аппарата ЦК со времени назначения Сталина на пост Генерального секретаря увеличилась всего на 30 с лишним человек, т. е. здесь не заметно каких-то кардинальных перемен, и поэтому нельзя говорить о кадровой революции. А вот состав этого аппарата обновился в два раза, что, на мой взгляд, имеет куда более принципиальное значение, чем незначительное увеличение численности. Ссылка Ногина на обычную текучесть аппарата ЦК как-то не убеждает или, по меньшей мере, убеждает не в полной мере. Логичнее и — это будет ближе к истине — предположить, что Сталин сразу же приступил к обновлению самих кадров, ставя на различные, прежде всего ключевые посты, людей лично преданных ему или близких к нему по политическим воззрениям. То, что это было именно так, не вызывает серьезных сомнений у большинства биографов Сталина.
Осуществлял он меры и иного плана, но нацеленные на одну и ту же цель — увеличить власть аппарата и его представителей на местах. Так, уже 6 июня 1922 г. на места было разослано утвержденное Секретариатом и Оргбюро «Положение об ответственных инструкторах ЦК РКП(б)», по которому инструкторы наделялись весьма широкими правами в отношении выборных партийных органов на местах, а подотчетны они были орготделу ЦК, т. е. аппарату. Вскоре аналогичная система назначаемых инструкторов была создана и на нижних уровнях партийной иерархии вплоть до уездов[973]. Сталин прекрасно понимал, что между политической линией и ее реализацией на практике лежит дистанция огромного размера. И ставил выработку практических мер по реализации политической линии, если не на первый план, то уж во всяком случае непосредственно после задачи выработки правильной политической линии. Важно при этом, по его мнению, обеспечить практическое осуществление таких мер на местах, ибо в противном случае все усилия пойдут прахом. «После того как дана правильная политическая линия, необходимо подобрать работников так, чтобы на постах стояли люди, умеющие осуществлять директивы, могущие понять директивы, могущие принять эти директивы, как свои родные, и умеющие проводить их в жизнь. В противном случае политика теряет смысл, превращается в махание руками»[974].
Следующим важнейшим направлением деятельности Сталина, нацеленной на создание прочных позиций в партии не только в центре, но и на местах, явились его практические шаги по укреплению связей Секретариата с губкомами партии и другими нижестоящими организациями. В губкомах он видел «основную опору нашей партии»[975].
В заключение хочется остановиться еще на одном весьма примечательном моменте в политической стратегии Сталина в этот период. Хотя, надо сказать, что данная особенность была характерна не только для рассматриваемого периода, а являлась одним из излюбленных инструментов Сталина в проведении всей его политики и в дальнейшем. Речь идет о трениях и склоках как сталинском политическом инструментарии, о том, как он сам расценивал роль и значении трений и склок в ходе политической борьбы. В скобках надо заметить, что в тот период многие местные организации были поражены этой болезнью, и ЦК и его органы постоянно занимались разбором и урегулированием этих конфликтов… Тогда склоки и конфликты являлись необъемлемой и наиболее характерной чертой всей партийной жизни. Причем, можно добавить, что склоки и трения не были лишь привилегией местных партийных организаций, они в не меньшей мере были присущи и самому ЦК и его руководящим органам. Так что рассуждения Сталина имеют двойную ценность, характеризуя его понимание борьбы в самой верхушке большевистского руководства.