Столь же безгранична была и ненависть Ленина к мировому капитализму. Он видел, что борьба с ним шла не на жизнь, а на смерть. Но капитализм был силен, а меньшевики слабы. Поэтому с капитализмом он был согласен идти на компромисс, предлагая выгодные сделки американским и европейским дельцам* Он двигался зигзагами, параллельно зигзагам в политике внешнего врага. Как когда-то в Брест-Литовске, так и теперь он искал передышки, которая спасла бы Советы.
В начале 1919 года союзные державы сделали зигзаг по направлению к миру. Они знали, что не могут послать большую армию для свержения большевиков. Поэтому 21 января 1919 года главные делегаты на Версальской мирной конференции обратились к Вильсону с просьбой составить предложение о всероссийских мирных переговорах (т. е. переговорах между белыми и красными), условием которых являлось бы перемирие в гражданской войне. План Вильсона был готов уже на другой день: представителям разных политических группировок, как белым, так и красным, предлагалось собраться на острове Принкипо вблизи Стамбула 15 февраля 1919 года. План был принят. Великобритания назначила своим делегатом сэра Роберта Бордена. Вильсон назначил Вильяма Аллена Уайта, редактора канзасской газеты.
Советы, которых Вильсон хотел привлечь к конференции на Принкипо, остались неприглашенными. Но 23 января московское радио поймало сообщение о готовящейся встрече, и пять дней спустя Чичерин по радио сообщил Вильсону, что Москва не получила приглашения. Прождав напрасно до 4 февраля, советское правительство приняло приглашение, которого никто не посылал. В длинной радиограмме оно извещало о готовности Кремля признать финансовые обязательства России по отношению к иностранным кредиторам в странах Антанты, гарантировать выплату процентов по долгам определенным количеством сырья, предоставить гражданам стран Антанты горные, лесопильные и иные концессии, включить в общее соглашение с державами Антанты обещание не вмешиваться в их внутренние дела, и т. д.1
На частном собрании Демократического национального комитета 28 февраля 1919 года Вильсон рассказал о реакции Ллойд-Джорджа на советскую телеграмму: «Я никогда еще не видел человека, более разозленного, чем Ллойд-Джордж в эту минуту. «Этого оскорбления нельзя так оставить,— сказал он.— Нам не нужны их деньги, концессии или земля. Дело совсем не в этом. Мы — их друзья, мы хотим помочь им, и мы должны им так и сказать». «Но,— добавил Вильсон,— мы им так не сказали, потому что некоторым людям, с которыми мы должны были иметь дело, выплата иностранных долгов казался более интересным и важным вопросом»46 47.
На том же собрании Вильсон назвал большевиков «самыми отъявленными пройдохами в мире, действующими исподтишка». Ему тоже ответ большевиков показался «обдуманно оскорбительным». Он понимал слова Советов так: «Мы имеем дело со лживыми правительствами, которые интересуются только барышом, но если такова цена признания и сотрудничества Европы, то мы готовы уплатить ее».
Ленин и Чичерин разглядели в предполагаемой конференции на Принкипо (или Принцевых островах, как они часто называются в русских источниках) зигзаг со стороны Антанты и ответили соответствующим зигзагом. Ленин имел весьма твердое и циничное мнение о капиталистах: их бог — Маммона, они готовы убиться за доллар, их легко подкупить обещанием прибылей и, если Кремлю удастся приманить их перспективой выгодной сделки, то они переменят политику своих правительств или, по крайней мере, умерят их антибольшевистский пыл. Но Ленин не понимал, что чистопробный делец обязательно будет бескомпромиссным антикоммунистом. На переговоры соглашались именно политические деятели, а не дельцы. Как сказал Ллойд-Джордж, «вооруженное сопротивление большевизму на самом деле служит целям болыневиз-
ма. Союзники дают большевикам возможность утверждать, что империалистические и капиталистические правительства хотят эксплуатировать Россию и вернуть землю помещикам, приведя, таким образом, к реакции. Если бы было возможно показать, что это не так и что союзники готовы на переговоры с правителями России, большая доля моральной силы их аргументов исчезла бы... Если бы... союзники могли преодолеть свою гордость и естественное отвращение к большевикам и встретиться с представителями всех организованных группировок в одном месте, это привело бы к заметной реакции против большевизма»48.
Конечно, эти слова не совсем соответствуют утверждению Вильсона: «Мы их друзья и хотим помочь им». Премьер Клемансо был еще недружелюбнее. Но, как он сказал, «большевизм распространяется... Если, перебросившись в Германию, он пересечет Австро-Венгрию и дойдет до Италии, Европа будет в серьезной опасности. Поэтому против большевизма необходимо что-то предпринять». Клемансо признавал, что у него нет готового решения, которое так спешно необходимо союзникам. Если бы он действовал сам, сказал он, то возвел бы импровизированный барьер, чтобы предотвратить дальнейшее распространение большевизма. Но он был не один, а в присутствии коллег, и поэтому вынужден пойти на уступки, так как крайне важно, чтобы между ними не было даже и следа разногласий. Эта уступка была для Клемансо тем легче, что он уже слышал предложение Вильсона о созыве конференции всех русских политических группировок.
Британский представитель Артур Джемс Бальфур «сказал, что, как он понимает, все эти люди должны быть приглашены на равных началах. По его мнению, большевики откажутся участвовать на этих основаниях, и их отказ поставит их в очень скверное положение».
Министр иностранных дел Италии Соннино «не согласился с этим, высказав мысль, что большевики, наоборот, первыми примут приглашение, чтобы поставить себя на равной ноге с остальными». Поэтому он предпочитал бы созвать конференцию без большевиков. Однако премьер Италии Орландо поддержал план конференции с участием большевиков, соглашаясь в то же время с принципом «санитарного кордона», предложенным Клемансо, и отказываясь от чисто военного решения вопроса лишь потому, что «оккупация России означала бы применение больших войск в течение неопределенного периода времени».
Барон Макино «желал поддержать предложение», но считал, «что ни в коем случае не следует терпеть большевистских идей». Японские войска достигли больших успехов в этом отношении, сказал он, и «положение в Сибири к востоку от Байкала очень улучшилось».
Предложение было принято.
«Г-н Клемансо предложил, чтобы манифест к русским партиям был основан исключительно на человеколюбивых соображениях».
Задуманная таким образом, конференция не могла не провалиться. Вильям К. Буллитт, в то время член американской мирной комиссии в Париже, а позже — первый американский посол в СССР, 12 сентября 1919 года заявил сенатской комиссии по международным отношениям, что французы, «в особенности же, и в еще большей мере, чем Клемансо,— французское министерство иностранных дел, как видно из протокола,— были настроены против идеи» конференции в Принкипо, «и, как оказалось, французское министерство иностранных дел сообщило украинскому правительству и разным другим антисоветским правительствам, что если они не примут предложения, то Франция и в дальнейшем будет поддерживать их и не допустит, поскольку это в ее власти, чтобы союзники заключили мир с русским советским правительством» *.
Французское министерство иностранных дел, ведавшее посылкой приглашений, не пригласило большевиков. Когда Москва напросилась сама и предложила союзникам циничную прибыль, Вильсон и Ллойд-Джордж были оскорблены. Конференция в Принкипо не состоялась. 49
Ленин не мог проникнуть в душу капиталистического мира, потому что в этом мире не было единодушия. Слова расходились в нем с делами, а дела с намерениями. В самом деле, как мог Ленин знать, что думают капиталисты, когда некоторые капиталистические деятели сами не знали, что думать?
Разочарованные французским саботированием конференции на Принкипо, Вильсон и Ллойд-Джордж, внешне оскорбленные и разгневанные, не прекратили попыток. Но 19 февраля в Клемансо стреляли, и, когда он, раненный, приобрел ореол героя, никакое предложение в духе Принкипо не могло уже быть принято при его оппозиции. Ввиду этого Буллитт был послан в Москву полковником Эдвардом М. Хаузом, доверенным советником Вильсона по международным вопросам, и государственным секретарем Дансингом, с ведома Ллойд-Джорджа, но без ведома французов, которым об этом намеренно не сообщали.