Кто был автором этого письма? Ленин умалчивает. Шла ли речь о «продаже Камчатки» или об «аренде»? Перефразируя письмо, Ленин упоминает и ту, и другую возможность. В его передаче письмо звучит довольно глупо. Но, говорит Ленин, «когда было такое письмо получено, мы себе сказали: тут надо уцепиться обеими руками... Если мы Камчатку, которая юридически принадлежит нам, а фактически захвачена Японией, отдадим Америке, ясно, что мы выиграем. Вот основа моего политического рассуждения, и, опираясь на него, мы сразу решили немедленно договор с Америкой заключить. Конечно, при этом надо торговаться, так как никакой купец не будет нас уважать, если мы не будем торговаться. Но когда дело дошло до подписи, то мы заявили: все знают кто мы такие, а кто вы такой?»

Казалось бы, с такого вопроса надо было начинать, прежде чем «уцепиться за предложение обеими руками». «Оказалось,— прибавил Ленин,— что Вандерлипп не может дать гарантии, тогда мы сказали, что мы уступчивы. Ведь это только проект, а вы сами сказали, что он вступит в силу, когда ваша партия возьмет верх, а верх она еще не взяла, и поэтому мы подождем».

Вся затея была любительская.

«Кто такой Вандерлипп? — снова и снова спрашивает Ленин.— Мы не установили кто... он пожелал иметь свидание со мною... Вандерлипп приходит, мы беседуем обо всех этих делах, причем, когда он стал рассказывать, что он был в Сибири, что он знает Сибирь, что он родом из рабочих, как большинство американских миллиардеров и пр., что они ценят только практическое, что они, когда посмотрят, только тогда ценят,— я ему и отвечал: «Вот вы, люди практические, посмотрите, что такое советская система, и введете ее у себя». Он посмотрел на меня, удивляясь этому обороту разговора, и говорит мне по-русски (весь разговор шел по-английски): «Может быть». Я спрашиваю с удивлением, откуда это знание русского языка. «Как же, я большую долю сибирских областей объехал верхом на лошади в течение 25 лет». Когда мы стали прощаться, он говорит: «Я должен буду в Америке сказать, что у мистера Ленина (мистер по-русски — господин), что у господина Ленина рогов нет...» Мы простились весьма любезно. Я выразил надежду, что на почве дружественных отношений между двумя государствами будет не только заключена концессия, но взаимная экономическая помощь будет развиваться нормально. Все в этом тоне. А потом пошли телеграммы о рассказах приехавшего из-за границы Вандер-липпа. Вандерлипп сравнивал Ленина с Вашингтоном и Линкольном,— сообщает Ленин,— Вандерлипп просил у меня портрет с надписью. Я отклонил, потому что, когда даешь портрет, пишешь: «Товарищу такому-то», а написать «товарищу Вандерлиппу» нельзя. И тем не менее такого рода телеграммы пришли: отсюда ясно, что в империалистической политике вся эта история сыграла известную роль». Как и почему она сыграла роль, совсем не ясно.

На этом заканчивается рассказ о неосуществившей-ся концессии. Концессии не было. Дипломатического признания не было до 1933 года. Войны между Америкой и Японией не было до самого 1941 года, а когда она началась, то это была совсем не та война, которую предсказывал Ленин.

В той же речи Ленин указал еще одно «империалистическое противоречие», кроме противоречия между Америкой и Японией, «которое мы обязаны использовать»: это противоречие «между Америкой и всем остальным капиталистическим миром». Америку теперь повсюду ненавидят, сказал Ленин, «а в Америке растут голоса за вступление в соглашение с Россией». «Америка не может помириться с остальной Европой,— это факт, доказанный историей... Поэтому все вопросы о концессиях мы будем рассматривать под этим углом зрения». Итак, Ленин ожидал, что Америка заключит мир с Россией. Между тем в Лондоне шли переговоры о торговом соглашении с Англией (оно было подписано 16 марта 1921 года). В письме Чичерину от 19 ноября 1920 года Ленин сообщал, что, по имеющимся у него сведениям, «Америка примкнет тотчас (к торговому соглашению России с Англией)»¹. «Железная» логика Ленина требовала, чтобы желающая торговать Америка, отвергнутая Европой и взволнованная поведением Японии, связала свои судьбы с Советской Россией.

«И третью рознь мы имеем между Антантой и Германией,— продолжал Ленин.— ...Германия... Версальского договора не может вынести, и Германия должна искать союзника против всемирного империализма...» Это был намек на то, что таким союзником может стать Советская Россия.

«Вот три переплета, которые и путают безысходно всю игру империалистов. Вот в чем вся соль. И вот почему с политической точки зрения надо всей душой,— или не нужно души,— а всем расчетом надо быть за концессии». Мировое хозяйство можно было восстановить только с помощью русского сырья. «И вот Россия выступает теперь на весь мир, она заявляет: мы беремся восстанавливать международное хозяйство — вот наш план. Это экономически правильно... мы говорим хозяевам: «Вы никуда не годны, господа капиталисты; пока вы разоряетесь, мы по-своему строим, не пора ли поэтому, господа, с нами согласиться». На что все капиталисты всего мира должны отвечать, хотя и почесываясь: «А, пожалуй, пора, давайте подписывать торговый договор». Таков еще один пример ленинского русоцентризма и извращенного экономического детерминизма.

Из трех пророчеств Ленина сбылось, в лучшем случае, одно: в 1922 году Германия заключила с Советской Россией договор в Рапалло. Все, что он говорил об Америке и Японии, об Америке и Европе, о начинающемся экономическом сотрудничестве между США и Россией, было вилами по воде писано.

В заключительной части своей речи Ленин оставил действительность совсем далеко за собой. Он предложил «использовать все сырье, где бы оно ни было», «для восстановления экономических сил мира». Идея сама по себе отличная, но, исходя от Ленина, она погубила бы тех, кто на нее согласится, чего и хотелось ее автору. Ленин говорил: «Мы выступаем как представители 70% населения земли»,— подразумевая население всех «угнетенных», колониальных и полуколониальных стран (Китая, Персии и т. д.). На это Ленин мог претендовать, потому что вовсе не заботился о том, уполномочил ли кто-либо большевиков представлять все эти народы. «Нам важно, чтобы голода нигде не было,— утверждал Ленин.— Вы, капиталисты, устранить его не умеете, а мы умеем». Всего через несколько месяцев он просил от капиталистической Америки помощи для миллионов голодающих в Поволжье и на Украине.

Несмотря на все факты, Ленин продолжал верить, что иностранный пролетариат избавит Россию от необходимости решать стоявшие перед нею насущные проблемы, свергнув капитализм, в то время как пролетарская Россия будет решать насущные проблемы, стоящие перед капиталистическим миром. Конечно, могло случиться только одно из двух. В результате, не случилось ни то, ни другое.

113-114.

² Там же. С. 140.

ИКРА, ЛОШАДИ И СМЕРТЬ ВОЗЛЮБЛЕННОЙ

Глядя на плоды рук своих, Ленин мог бы себе представить какого-то сверх-Лаокоона, изнемогающего в кольцах огромных змей бюрократизма, и беспомощно на него глядящих сыновей, дочерей и весь народ. Иногда в гиганте можно было узнать самого Ленина. По временам Ленин срывал бумажные звенья с пальца, с руки или с ноги гиганта и возвращал ему хотя бы ограниченную свободу действий. Ленин ненавидел бюрократизм и не вел себя, как бюрократ, но он создал бюрократическое государство и вынужден был тратить очень много энергии в попытках обойти бюрократию и быстро осуществить хоть что-либо путем личного вмешательства.

Прошения на высочайшее имя были в России традиционными. Царь или председатель Совнаркома одним росчерком пера могли разрешить вопрос, которым вооб-ще-то следовало бы заниматься третьему помощнику их секретаря. Тем самым владыка демонстрировал свою доброту, доступность, незаменимость, а прошений прибывало все больше. При нормальном функционировании самодержавной власти самодержец, в глазах народа, не несет ответственности за грехи режима. Запоминаются только его благодеяния, а в преступлениях обвиняют подчиненных.