ляя чащу, будто растягивал удовольствие.

— Не лучше ли пить махсыму? — спросил Жамбот. — Вода есть вода!

— Бесспорно, ты прав. Вода есть вода. Но в пустынях Африки нет ничего до-

роже воды. Я никогда не пил еще такую чистую и вкусную, да-да, не удивляйся,

такую вкусную воду и никак не могу напиться.

— Почему же аллах избрал для зарождения ислама столь неудобные и скуд-

ные земли? Что говорится на этот счет в большой мусульманской книге?

— Скажу тебе откровенно, Шогечуков-сын, не успел я овладеть арабской

грамотой. Да и зачем воину уметь читать самому, когда для этого есть муллы. Мне

хотелось, правда, хотя бы из простого любопытства, оседлать эту грамоту и про-

скакать по страницам Корана. Кстати, адыгские мелики всегда поощряли науку и

сами отличались большой ученостью. Однако волнистые значки арабской вязи

всегда казались мне одинаково неразличимыми, как ячейки одной кольчуги.

— Ну, я тоже охотнее буду иметь дело с кольчугой, нежели с книгой, — доб-

родушно рассмеялся Жамбот. — Даже с кольчугой неизвестного мне пока князя,

который угнал половину моих лошадей.

— Да, я об этом уже слышал от твоего табунщика, — сказал Тамби. — Мы

грелись сегодня на рассвете у его костра. Всю ночь ехали, а ночь была сырая...

Твой пши-кеу сказал, что ты убьешь его, если мы к тебе не заедем.

— Правильно сказал, — кивнул Шогенуко. — Убил бы.

— А теперь надо бы его наградить. И я это сделаю с твоего разрешения. Ведь

нам пришлось долго скитаться, как одичавшим псам или волкам, и вдруг... встре-

тить первого в Большой Кабардс человека с таким многозначительным именем —

Ханух.

— Имя волчье, это верно, — согласился Жамбот.

— Но ты, видимо, забываешь, что «нух» — это взято из персидского и озна-

чает «утешенье». «Ха» — «волк» по-кабардински. Вот и получается «волчье уте-

шенье».

— Хорошая шутка, — тихо рассмеялся Жамбот. — В честь этого стоит осу-

шить еще по одной чаше.

— Лучше я выпью воды, дорогой князь. Твоя махсыма — слишком опасный

противник. От нее не защитит даже румский панцирь.

— Румский? Никогда не видел, — вздохнул Жамбот.

— Сейчас увидишь. — Мысроко встал, снял пояс и распахнул халат, закры-

вавший его грудь до самого горла.

Шогенуко с трудом удалось сохранить спокойствие, а Биберд поперхнулся и

закашлялся.

Торс Мысроко был словно закован в блестящую броню голубовато-

серебристого цвета. На изящных выпуклых закруглениях панциря играли отбле-

ски очажного пламени. У шейного и плечевых срезов искрились яркими звездами

шляпки золотых заклепок. Левую сторону груди, как раз на уровне сердца, укра-

шала золотая нашлепка в виде львиной морды со свирепо оскаленной пастью. Пе-

реднюю и заднюю половинки панциря стягивали по бокам крепкие ремни с

пряжками из чистого золота. Чуть повыше львиной морды была выгравирована

арабской вязью какая-то надпись.

Жамбот осторожно дотронулся до панциря. Сталь оказалась гладкой и хо-

лодной. В ее почти зеркальной поверхности князь увидел отражение своих паль-

цев.

— Да, этот панцирь стоит... он стоит...

— Он много стоит, — перебил Мысроко. — И особую» ценность ему придает

вот эта священная надпись.

— А что здесь написано?

— Магическое заклинание, обращенное к аллаху и предохраняющее от лю-

бого оружия. Точно я и сам не знаю. Я мог бы рассказать кое-что интересное об

этой вещи, сделанной руками знаменитых румских оружейников из города Мила-

на. Мог бы, только боюсь показаться излишне болтливым. И так твое хмельное

питье, уважаемый князь, способно разнуздать язык у самого угрюмого молчуна.

— Ах, Тамби, высокодостойный гость наш! Воин из воинов! Неужели я по-

верю, что даже семь коашинов. крепчайшего напитка способны заставить тебя

хоть на мгновение потерять ясность головы и твердость руки! — улыбка Жамбота

была настолько широка и по-юношески искренна, что Мысроко не мог не улыб-

нуться ему в ответ.

— Хорошо, я поведаю тебе этот хабар.

ХАБАР ВТОРОЙ,

наводящий на мысль о том,

что и к самому далекому порогу

человек всегда найдет дорогу

Еще несколько лет назад я вел довольно приятную и беззаботную жизнь ис-

тинного джигита, поставленного командовать такими же сорвиголовами, каким

был сам. Я распоряжался праздничными военными игрищами, обучал юнцов из

благородных семей высокому искусству владения оружием. Часто приходилось

отправляться в походы к самым крайним пределам нашего славного египетского

государства, где в ожесточенных стычках мои отряды либо усмиряли бунтовавшие

племена, либо наказывали коварных турок, которые хозяйничали в Сирии, а ино-

гда и нагло грабили пограничные области Мысыра.

Случалось дни и ночи проводить в седле, терпеть изнуряющий зной пусты-

ни, пить вместо воды верблюжью кровь или вонючую жижу солончакового боло-

та. Привычка адыга заботиться о коне и кинжале и забывать о съестных припасах,

которые не мешало бы взять и дорогу, не покидала нас и в стране великого Нила.

В богатом каирском доме моего отца, важного придворного сановника, все

располагало к беспечному праздному кейфу. Отец рано умер, и мне достались в

наследство и шкатулки, набитые драгоценностями, и золотая посуда, и роскош-

ные ковры, которыми были устланы в доме плиты мраморного пола и увешаны

стены, сложенные из белого известняка. В моем тенистом саду, отгороженном от

пыльного зноя улиц стеной, росли цветы, мягко журчала вода большого фонтана,

ветви деревьев сгибались под тяжестью плодов. Но я не мог провести и несколь-

ких дней в праздном покое. Тоска и скука быстро выгоняли меня за ворота собст-

венного дома, и я спешил к крепостным стенам, где всегда толпились воины, где

слышались грубый смех и свист стрел, посылаемых в мишени, где пахло по вече-

рам дымом смолистых факелов и лошадиным навозом.

Эти стены всегда вызывали в моей памяти рассказы стариков о знаменитой

башенной крепости султана Сирии и Египта великого Салаха ад-Дина, которого

франги, румы, инглизы и другие неверные называли Саладином. В этой крепости

помещалась адыгская часть войск Багдадского халифата, мечтавшего ссадить с

египетского престола турка Хаджи бин-Шагбана, главу бахрийских мамлюков.

Ведь в свое время Салах ад-Дин основал в Египте государство, а его брат, став сул-

таном, купил или нанял тысячу бахрийских, что означает морских, мамлюков — в

основном турок-сельджуков — и сделал из них крупных военачальников. Впослед-

ствии мамлюки захватили власть и основали свою династию. Затем, в свою оче-

редь, потерпели поражение около ста сорока лет назад и сельджуки. Однако на

престоле воцарился не халиф из тогдашней династии аббасидов, а предводитель

черкесского воинства Баркук, который стал именоваться меликом аз-Захиром,

«Всеясным Монархом». А династия черкесов, просуществовавшая сто тридцать

пять лет, получила от несведущих иноземцев наименование «башенных мамлю-

ков». Название «мамлюки» к нам, адыго-кабардино-черкесам, не совсем подхо-

дит. Ведь аббасиды пригласили нас с Кавказа (Эту версию мы оставим на совес-

ти Мысроко (прим. Созерцателя)), а потом наше войско пополнялось за счет

плененных турками и татарами кавказских адыгов, которых мы дорогой ценой

выкупали из плена... Наверное, наш дорогой Шогенуко знает об этих событиях?

Не больше того юноши, что стоит у дверей? Он так заслушался, что не замечает,