охнул от изумления. Стройный стан незнакомца облегала не черкеска, а богатый

халат, немного похожий на те, что носят надменные крымские паши, но отли-

чающийся искусным серебряным шитьем и более изящным покроем. По синему

атласному фону были рассыпаны сверкающие звезды, круги, треугольники и дру-

гие, видно, столь же магические символы. Редкостное одеяние дополнялось дра-

гоценным оружием — гость был обвешан им с головы до ног. На широком кожа-

ном поясе со стальными бляшками висела короткая изогнутая сабля в ножнах, от-

деланных серебряной филигранью и золотыми насечками. Рукоятка сабли была

сделана из слоновой кости и инкрустирована мелкими цветными камешками.

Еще висел на поясе рог с узорчатой серебряной крышкой и великолепный кабар-

динский кинжал, сработанный руками искусного мастера.

Оруженосец снял со своего коня и подтащил к костру большой дорожный

хурджин, два тяжелых боевых лука со снятыми тетивами и какой-то длинный,

ступней шесть, предмет, упрятанный в войлочный чехол.

Ханух, изо всех сил стараясь не обнаружить своего любопытства, суетился у

костра. Он всыпал в котел пару горстей пшена, подбросил в огонь сухого хвороста,

а затем, достав две деревянные чаши, наполнил их кислым молоком из бурдюка,

который висел на сучковатом столбике, подпиравшем один из углов навеса.

Гость молча принял из рук табунщика чашу и медленно отпил несколько

глотков. Оруженосец, стоявший у костра, последовал примеру своего хозяина.

— Садись, друг мой Тузар. Теперь, когда мы прибыли на родину наших

предков, никогда не жди от меня приглашения садиться.

Ханух расширенными глазами глядел на гостей. До сих пор ими не было

сказано ни единого слова, и крестьянин, решивший, что пришельцы не владеют

языком адыгов, чуть не вздрогнул, услышав кабардинскую речь из уст так не-

обычно одетого, вероятно, очень знатного человека. Речь эта была несколько вы-

сокопарной, как в песнях гегуако, отдельные слова звучали непривычно для слуха,

но отчетливо и красиво.

Оруженосец осторожно присел на камень у огня, а его хозяин, как бы при-

открывая перед любопытным крестьянином завесу загадочной тайны, спокойно

продолжал говорить:

— Тузар, твоя сабля опускалась на головы врагов не реже, чем моя, твои

стрелы попадали в цель, пожалуй, получше, чем пущенные моей рукой. И не слуга

ты мне, а верный боевой соратник.

Оруженосец при этих словах застенчиво потупил взор.

Табунщик, нагнувшись над костром и помешав деревянной лопаточкой

превшее в котле пшено, слушал гостя с таким неподдельным интересом, что суро-

вый воин пожелал ответить хотя бы на два-три из тех сотен немых вопросов, кото-

рые читались на лице Хануха. Он знал, что как бы ни распирало кабардинца му-

чительное любопытство, он сам ни о чем не спросит. Ведь это верх неприличия —

приставать к гостю с распросами. В свою очередь чужеземному пришельцу тоже

хотелось многое узнать от первого местного жителя, встреченного им в Большой

Кабарде. Однако его высокое достоинство не позволяло ему выказывать живой

интерес к человеку неблагородного происхождения и к тем сведениям, которые

тот мог бы сообщить. Поэтому пришлось действовать обходным маневром. Важ-

ный гость посмотрел на своего оруженосца и чуть заметно кивнул ему. Тузар по-

нял без слов.

— Хорошие травы растут на этом пастбище, — сказал он, обращаясь к та-

бунщику. — Наверное, для добрых коней здесь настоящее раздолье.

Ханух тоже был смышленым человеком. Он сразу догадался, что в этом

разрешении говорить, которое исходит от знатного господина, кроются совер-

шенно недвусмысленные вопросы.

Крестьянин откашлялся и начал хрипловатым голосом:

— Да, у моего князя Шогенуко много хороших пастбищ. Коней тоже много,

а раньше было еще больше. Так много, что даже на этой палке не хватило бы мес-

та для зарубок. — Ханух показал на свое копье. — Недавно Шогенуко был в дале-

ком набеге, а в это время какой-то князь налетел ночью на его владения и угнал

большой табун кобылиц с жеребятами-однолетками. Нам, табунщикам, досталось

от хозяина, хотя он сам понимал, что мы не виноваты. Ну, мне еще не так. Ведь я

пшикеу — вольноотпущенный княжеский крестьянин. Только вот через каждые

два дня на третий должен я присматривать за шогенуковскими конями. Ханух ме-

ня зовут. Извините за скудное угощение, за позор моего жалкого огня. Кроме

пшена, сыра да кислого молока сейчас у меня нет ничего...

Услышав последние слова, важный пришелец многозначительно хмыкнул.

— Настоящий воин не думает о таких пустяках, добрый Ханух, — улыбнулся

Тузар. — Гости твоего огня не какие-нибудь турки, любящие услаждать свои утро-

бы жирной и обильной пищей. Мой господин, которого ты можешь называть вы-

сокодостойным Мысроко, обладая силой нарта, воздержан в еде, как хрупкая де-

вушка.

Мысроко сделал нетерпеливый жест рукой, хотя по лицу его было видно,

что грубая лесть Тузара нисколько его не обижает.

Ханух всем своим видом выражал радостное потрясение:

До сих пор только по народным преданиям знал я о прославленных адыгах

далекого Мысыра! (Египет, а Мысроко — значит сын Египта) Великий Тхашхо!

Ты дал моим глазам увидеть живого...

— Подожди, пшикеу! — перебил табунщика именитый гость. — Твой Тхаш-

хо, который считается главным среди здешних адыгских идолов, тут совершенно

ни при чем. Ибо все сущее на земле покоряется или должно со временем поко-

риться единственно истинному аллаху и пророку его Магомету.

Ханух испуганно моргал глазами: хотелось и согласиться, и в то же время

страшновато было так вот сразу покинуть привычных богов.

А Тузар добавил для пущей убедительности:

— Ты слушай, парень, что говорит тебе высокодостойный, сделавший хадж

в Мекку и познавший мудрость Священной книги, о чем свидетельствует зеленый

тюрбан на его просветленной голове! — низкий рокочущий бас Тузяра оконча-

тельно обил с толку бедного крестьянина.

— Конечно, — пробормотал он. — Мы темные люди... Мы такой чести не за-

служили... И, конечно, аллах и Магомет, и еще Аус Герга — хорошие боги...

— Остановись, простодушный! — строго и твердо сказал Мысроко. — А то ты

еще не такого наговоришь. Тебе ясно объясняли: бог только один — могуществен-

ный и всевидящий аллах. Магомет — это пророк. А вот Аус Герга — другое дело.

Правильно его называть Исса. В Коране о нем тоже чего-то понаписано. Только я

не все запомнил. С юности я больше привык запоминать лица врагов, а не тексты

китабов (книга религиозного содержания), где мудрых священных слов в тысячу

раз больше, чем звезд на небе. Да и пальцы мои больше привыкли сжимать древ-

ко копья или рукоять сабли, чем перелистывать страницы.

Ханух обрадовался случаю перевести разговор на другую тему:

— Вот и мой хозяин такой же: очень он любит поработать боевым топором

или длинной пикой. Его селище тут, рядом, на расстоянии двух полетов стрелы.

Он убьет меня, если высокочтимый Мысроко к нему не заедет.

— Заедем, — благосклонно ответил Мысроко. — Наши кони уже отдохнули,

и мы тронемся в путь, как только ты их напоишь. Мы бы тебя не тревожили, доб-

рый человек, но ведь неудобно въезжать во двор князя на взмыленных лошадях,

как будто спасаясь от погони...

Пока мужчины сидели у костра, туман рассеялся, а небо постепенно очи-

стилось от серых неприветливых облаков. Мысроко и Тузар впервые увидели

Главный Кавказский хребет во всем его великолепии. С востока на запад, на-