Невельской же, назначенный начальником штаба Муравьева, прекрасно понимал, что это назначение фактически является отстранением от дел. И, действительно, когда Муравьев со всей своей свитой возвратился в Иркутск, Невельской остался на Амуре в качестве частного лица без всяких служебных обязанностей.

Летом 1856 г. он покинул край, в освоение которого вложил столько любви и энергии.

Жесток был удар, но, возвращаясь в Петербург, Невельской видел, как маленькие, основанные им военные посты превращались в многолюдные поселения. Основанный им в 1850 г. Николаевский пост в 1856 г. превратился в город Николаевск-на-Амуре. Это было для Невельского лучшей наградой.

Последние двадцать лет своей жизни Невельской прожил в Петербурге. Он был назначен членом Морского технического комитета и произведен в адмиралы. Однако к соответствующей его дарованиям и энергии деятельности его не допускали. 17 апреля 1876 г. Невельской умер.

Лучшие люди – современники Невельского Герцен, Чернышевский, Добролюбов, декабристы Бестужев, Волконский, Пущин – не раз вспоминали Невельского с уважением и теплом. В 1897 г. во Владивостоке по всенародной подписке был поставлен памятник Невельскому и его сподвижникам. Всенародное признание сказалось и в том, что перед первой мировой войной один из строившихся легких крейсеров был назван именем Невельского.

13 августа 1950 г. на мысе Куегда, там, где 100 лет назад Невельской впервые поднял русский флаг, на главной площади Николаевска-на-Амуре советские люди воздвигли памятник достойному сыну нашей родины Геннадию Невельскому. Именами Невельского и его сотрудников названы многие места на географических картах.

После себя Невельской оставил книгу, в которой подробно изложил вопрос о Приамурском и Приуссурийском краях и о событиях при их освоении. Невельской глубоко ценил работу своих сотрудников и понимал, что без их энтузиазма, без их преданности делу многого он не смог бы сделать и потому назвал свою книгу так: «Подвиги русских морских офицеров на крайнем востоке России». Это название говорит само за себя.

19. Возобновление интереса к плаваниям вдоль берегов Сибири

Во второй половине XIX в. передовые люди России вновь обратили внимание на необходимость освоения морского пути по Баренцову и Карскому морям к устьям Оби и Енисея. Быстро развившаяся Сибирь нуждалась в вывозе избытков хлеба, древесины и в доставке европейских товаров дешевым морским путем. В 1844 и 1845 гг. лейтенант Павел Иванович Крузенштерн, командуя собственной шхуной «Ермак» (150 т), пытался пройти через Карское море к устьям Оби и Енисея.

В 1862 г. по инициативе и на средства известного ревнителя Севера Михаила Константиновича Сидорова тот же «Ермак» под командой лейтенанта Павла Павловича Крузенштерна также пытался пройти через Карское море в Енисей. Вместе с «Ермаком» в плавание вышла яхта «Эмбрио» (17 т). Однако она дошла только до восточного входа в Югорский Шар и возвратилась обратно. Шхуну «Ермак», зажатую в Карском море льдами, вынесло к побережью Ямала. На 69°57′ с. ш. и 66°02′ в. д. команда покинула судно и возвратилась обратно через Обдорск (ныне Салехард).

Неудачи никогда не обескураживали Сидорова. Еще раньше – в 1859 г. – он подал енисейскому губернатору записку о возможности мореплавания из Европы в Сибирь, но ответа не получил. Тогда Сидоров едет в Петербург и представляет в Географическое общество записку, в которой сообщает о намерении послать судно на свои средства в устье Енисея. Он просил снабдить это судно инструкциями для производства научных наблюдений. Одновременно Сидоров предлагает Географическому обществу принять от него две тысячи фунтов стерлингов (около девятнадцати тысяч золотых рублей) для премирования корабля, который первым придет, из Баренцова моря в устье Енисея или Оби. Вице-председатель Географического общества Ф. П. Литке отказался принять эти деньги и заявил, что «у нас у русских еще нет такого моряка, который решился бы плыть морем в устье Енисея». От Вольно-экономического общества, к которому Сидоров обратился с тем же предложением, был получен ответ, также продиктованный Ф. П. Литке: «Такие экспедиции могут быть успешно снаряжаемы только в Англии, где в последние полвека образовались целые поколения пловцов-специалистов для ледяных морей»[350].

Сидоров едет в Англию. Лондонское географическое общество заинтересовалось проектом Сидорова и при его содействии создается компания, намеревавшаяся в 1863 г. послать судно в Карское море. Экспедиция эта не состоялась. Сидоров и после этого не успокаивается. В 1867 г. он подает наследнику престола (будущему царю Александру III) записку «О средствах вырвать Север России из его бедственного положения». На эту записку воспитатель наследника генерал Зиновьев кладет классическую резолюцию, заслуживающую приведения ее полностью: «Так как на севере постоянные льды и хлебопашество невозможно, и никакие другие промыслы немыслимы, то, по моему мнению и моих приятелей, необходимо народ удалить с Севера во внутренние страны государства, а вы хлопочете наоборот и объясняете о каком-то Гольфштроме, которого на Севере быть не может. Такие идеи могут проводить только помешанные»[351].

К высказываниям Литке и Зиновьева нельзя относиться только как к простым фразам. Подоплекой было то, что торгово-промышленные и помещичьи круги Европейской России того времени боялись, чтобы дешевый сибирский хлеб не вышел по дешевому морскому пути на мировой рынок. Мы знаем, какие ограничительные пошлины были наложены на сибирский хлеб, даже привозимый через Урал в Европейскую Россию.

Следует особенно остановиться на высказываниях Ф. П. Литке, который четыре навигации подряд, с 1821 по 1824 год, плавал в Баренцовом море и, казалось бы, должен был бы знать историю полярного мореплавания. Странно поэтому звучат его слова о том, что у русских не было таких моряков, которые решились бы плыть в устье Енисея, и что экспедиции в Енисей могут быть совершены только англичанами, накопившими за последние полвека большой опыт ледового плавания. В этом отношении сами англичане, однако, расходились с мнением Литке.

Так, в 1826 г. английский мореплаватель Парри на корабле «Гекла» достиг северного побережья Шпицбергена и в бухте Трауренберг устроил базу. В 1827 г. Парри предпринял попытку достигнуть полюса на санях, но смог дойти только до 82°45′ с. ш.

В связи с подготовкой этой экспедиции Российская Академия наук по просьбе англичан опросила поморов-груманланов об условиях жизни на крайнем севере Шпицбергена, в частности насколько далеко на севере они бывали. Поморы ответили, что из Милой гавани (называемой теперь Лифдефьордом) они плавали на маленьких ботах до небольшого островка, лежащего на северо-восток от Шпицбергена. На вопрос о том, согласятся ли они перевезти несколько изб и поставить их на льду для предполагаемого путешествия к полюсу на некотором расстоянии одна от другой и сколько бы это стоило, груманланы ответили: «как мы щитаем это за невозможное, то и наняться никто не захочет». Опрос и ответы поморов, опубликованные в 1818 г.[352], ясно показывали умение поморов плавать среди льдов и знание ими ледовой обстановки. Уже приводилось замечательное предсказание кормщика Новожилова, три раза зимовавшего на Шпицбергене, о том, что «они (т. е. участники экспедиции Парри.—Н. 3.) будут итти по льду, как белка в колесе»[353].

Это предсказание полностью оправдалось. Действительно, Парри и его спутники по льдам двигались к северу от Шпицбергена, а льды в это время относили их к югу. Не нужно было поморам учиться у англичан, и Литке следовало бы это знать.

В 1868 г. Сидоров едет в Норвегию, беседует с норвежскими тюленебоями, заинтересовывает впоследствии знаменитого шведа А. Э. Норденшельда своими планами освоения морского пути в устья Оби и Енисея. Уже в следующем году он снова обращается в Географическое общество с проектом о проведении отдельной или совместной со Швецией или Норвегией научной экспедиции в Карское море. Но и на этот раз Географическое общество отказывает Сидорову в поддержке его проекта.