Для доказательства этого центрального положения сторонники этой концепции широко используют принцип антропоморфоза, приписывающий животным «человеческие» свойства (которыми они не обладают или обладают частично), а затем, после подобного наделения указанными свойствами, следует попытка описать и объяснить таким путем человеческое поведение, в том числе и политическое. Считается, например, что людей и животных роднит генетическая приспособляемость к внешней среде, альтруизм (способность уменьшать индивидуальную приспособляемость в пользу другой особи), агрессивность, способность к взаимодействию и др. Таким образом, признается, что существует единая для живых существ основа их поведения — некий инвариант поведений всех живых существ. И хотя сторонники биополитических подходов далеки от признания схожести всех физиологических признаков животного и человека, все же органическую предопределенность политического поведения людей и политики в целом именно первичными причинами, причинами биологическими, они под сомнение не ставят до сих пор.
В современном виде биологическая парадигма представляет собой сознательно сконструированную теорию, базирующуюся на синтезе физиологии, генетики, биологии поведения, экологии и эволюционистской философии. Если, к примеру, Э. Дюркгейм считал, что биологизация культурных норм, связывающих субъектов политики, приводит к аномии (распаду ценностных основ), а впоследствии и к разрушению самой политической жизни, то сторонники биологической парадигмы придерживаются прямо противоположных подходов. С их точки зрения, примат инстинктивных, генетически врожденных свойств и качеств людей только и может служить достаточным основанием для существования политической сферы.
Основным объектом изучения биополитиков является, таким образом, человек как биологический предмет исследования и такое же его человеческое поведение, а исследовательской задачей — обоснование условий сохранения его биологической первоосновы. При этом универсальной, объясняющей загадки социальной и политической активности людей является формула-триада австрийского этолога К. Лоренца (1903—1989) «стимул — организм — реакция», которая задает жесткую связь человеческих поступков с особенностями его генетической реакции. Логично, что при таком подходе акцент делается на изучении политических чувств человека (например, «политического здоровья», которое испытывает подчиненный вблизи своего вождя, или чувство «обреченности» лидера, лишенного ожидаемой им массовой поддержки, и т.д.). В силу этого главный источник политических изменений (конфликтов, революций) видится в механизмах... «передачи настроений» от одного политического субъекта к другому.
Ясно, что биополитический подход в целом не вправе претендовать более чем на статус частного концептуального подхода и методологии изучения политической жизни, поскольку всю гамму проявлений человеческого поведения в политической сфере невозможно редуцировать только к его биологическим основаниям. В таком принципиально локальном виде использование биополитической парадигмы имеет право на определенное использование в политологии, но, на наш взгляд, не более.
Надо сказать, что размывание и распад этой парадигмы происходят и изнутри, поскольку появляются всякого рода двойные, тройные и прочие теории политических начал в рамках этой парадигмы. Так, немецкий ученый П. Майер выдвинула концепцию двухуровневой модели человеческого поведения. По ее мнению, аффекты и генетические качества человека регулируют его поведение только на низшем уровне. На высшем же уровне его активность направляется уже не биологическими началами, а другими, например разумом, символами и культурными нормами. Майер подчеркивает, что ведущим является именно высший уровень регуляции. В то же время стремление упорядочить социальную и политическую деятельность человека на низшем уровне за счет норм высшего уровня не может привести к успеху.
4.7. Психологизаторская парадигма
Это парадигма построена в форме доминирования принципиально натуралистических факторов, но психологических при объяснении природы политики. С одной стороны, этот подход явился острой реакцией на ряд социологических теорий (прежде всего, на позитивизм О. Конта), отрицавших право психологии на собственное существование, а с другой — он представлял собой попытку объяснения политических процессов и явлений, а также развития социальных систем принципиально «не по К. Марксу».
У истоков поначалу весьма своеобразных учений, но в рамках единой психологизаторской парадигмы, стояли такие ученые, как Г. Тард, Г. Лебон, Л. Гумплович, А. Дильтей и др. С их точки зрения, главным фактором, объясняющим любое социальное и политическое развитие, являются прежде всего психологические свойства людей. Как писал, например, Г. Тард, все общественные движения можно однозначно свести «к первичным психологическим элементам, возникающим под влиянием примера и в результате подражания»[25].
Если оставить за скобками детали всех этих теоретических конструкций, принципиально разделявших психологизаторскую парадигму, то следует признать, что основной ее идеей служит сведение (редуцирование) всех политических явлений к преобладающему влиянию психологических качеств человека. Причем в качестве таких доминирующих свойств выступают, как правило, психологические качества индивида или малой группы, которая, по мнению американского ученого Г. Самнера, «представляется человеку центром всего, и все остальное шкалируется и оценивается по отношению к ней»[26].
Как геополитика своими принципиально ограниченными возможностями замахивается на построение целостной геополитической картины мира и хода его исторического развития, так и эта, психологизаторская, парадигма считает возможным для себя решение таких проблем, как изучение политической жизни в целом, научную реконструкцию всей политической истории и др.
И что же социологизаторская парадигма политологии предлагает в качестве решающих факторов развития общества, в том числе политического? Вся политическая жизнь в ее временном протяжении объясняется скрытыми, лишь подсознательно накопленными чувствами и эмоциями человека — главными мотивами политического поведения индивидов и широких социальных слоев. Иными словами, психологические факторы рассматриваются не как звено, опосредующее влияние внешних и внутренних факторов политического поведения, а как его самостоятельный и приоритетный фактор. На первый план в такой парадигме выходит прежде всего психоанализ.
Все наше сознание с точки зрения психоанализа есть некий перевод бессознательных влечений на язык социальной лжи — в принципиально разных ее видах и формах, но все же именно лжи. Почему именно лжи? Все достаточно просто: раз все начинается опять же с биологической человеческой определенности, с наших бессознательных влечений, то не мы решаем, чего нам желать в этом мире. Более того, нам знать это, в принципе, невозможно — ведь все это производят за нас всегда скрытые подсознательно накопленные чувства и эмоции. Тогда человеку во всем его поведении остается только одно — следовать этому бессознательному всегда и везде, даже не зная его содержания — принципиально нам недоступного никогда. Следовать, по сути, вслепую. Другого варианта человеческого поведения якобы, согласно опять же именно психоанализу и всей психологизаторской парадигмы, у людей просто не было, нет сегодня и никогда не будет в будущем. Вот так! Фатальная получается картина, еще более жесткая и детерминистическая, чем парадигма теологическая, например.
И откровенно неинтересная с точки зрения настоящего научного исследования ситуация для человека — ведь что-то изучать или исследовать в принципе нельзя, все скрыто от него в чреве бессознательного. За истину в таком случае можно выдать любую ложь — кто же сможет ее подвергнуть проверкам на достоверность?