– Пойдем, дедуля! Прямо сейчас!

На этой неделе они уже три раза были у слонов и у тигров и качались на качелях. Но бабушка с дедом охотно согласились уделить еще несколько часов прогулке с двумя резвыми девчурками.

Все четверо быстро оделись и стали в очередь в кассу Зверинца.

– Похоже, чуть не половина города вознамерилась провести целый день именно тут, – вздохнула Матильда.

– Не половина, а весь город, – поправил ее Леонард, утирая со лба пот.

Было не то что тепло, а просто жарко.

Все осмотрев – от скучных змей и крокодилов, на которых, по мнению Йосинтье, и глядеть не стоило, до розовато-красных фламинго, свежими букетами выделявшихся на фоне темно-зеленого кустарника, обступавшего со всех сторон пруд, – наша четверка пресытилась зрелищами. Петра даже покаталась на качелях на детской площадке и подралась там с каким-то мальчиком, которому непременно хотелось сидеть на том конце качелей, где Петра, потому что он-де выше взлетает.

Было уже половина третьего.

– Давайте съездим на пляж в Нордвейк, – предложил Леонард. – Хоть отдохнете в машине. Подышать свежим морским воздухом нам всем не помешает, а к обеду будем дома.

Матильда не возражала. Огромный заряд свежего воздуха, который получат девочки, обеспечит ей долгий спокойный вечер.

Петра и Йосинтье встретили этот план неистовым индейским кличем и ринулись к выходу, даже не глядя на обезьян, львов и слонов, которые так недавно их пленяли.

– А теперь успокойтесь, – приказала Матильда, когда они подошли к автостоянке. – Садитесь тихонько на заднее сиденье и перестаньте трещать, дайте мне хоть немного передохнуть. Шататься по такому пеклу – ужас как утомительно.

Тишина в машине длилась недолго – только пока они доехали до конца Парклаан, то есть метров сто пятьдесят. Там начинался Рейнвег, с левой стороны находился ресторан для шоферов с просторной стоянкой для грузовых машин. Справа – метрах в восьми – десяти – чернели обугленные стены лачуг, сгоревших еще весной.

– Хочу писать, – заявила Йосинтье.

– И я тоже, – сказала Петра, которая ни в чем не отставала от сестры и даже наоборот – хотела ее превзойти.

Леонард уже сталкивался с подобными проблемами и не пытался уклониться от ответственности. Не говоря ни слова, он отъехал к пожарищу, где, видимо, было всего удобней оправиться.

Он остановил автомобиль неподалеку от развалюх, и Матильда пошла с девочками поискать укромное местечко.

Вблизи развалины выглядели еще угрюмее. Обугленные, почерневшие стены были, правда, снесены, но большущие обломки громоздились кучами в человеческий рост высотой, а между ними – выбоины и ямы, наполовину прикрытые остатками обгорелых дверей и оконных рам.

– К развалинам не подходить, – предупредила бабушка. – Не то измажетесь сажей. Идите-ка сюда. Здесь вас никто не увидит. А дедушка отвернется.

Леонард между тем разворачивал машину, и ему было не до черных развалюх и даже не до своего жизнерадостного потомства.

Пока Матильда помогала Петре спустить штанишки, Йосинтье, которая уже все сделала, не упустила возможности исследовать это интересное местечко.

– Йосинтье, иди сюда! – нетерпеливо окликнула ее бабушка. – Ведь перемажешься как трубочист! – Что, впрочем, было весьма преувеличено.

– Бабушка, погляди, что тут лежит.

– Йосинтье, вернись!

Но девочка уже взобралась на кучу кирпича и показывала ручкой на что-то лежавшее среди развалин.

Матильда рассердилась, однако пошла взглянуть, что так заинтересовало ее внучку.

Среди черных кирпичей и обгорелых деревяшек лежало что-то огненно-красное – вроде как полевой мак, совершенно здесь неуместный.

– Это туфелька, – сказала Йосинтье, – можно я пойду и возьму ее?

– Ой, как здесь воняет, – заныла Петра. – Уйдем отсюда. Здесь так грязно. Я хочу уйти.

Но бабушка, вдруг озаренная догадкой, так и застыла среди осыпавшихся под ее ногами кирпичей. Несмотря на жару, по спине у нее пробежали мурашки.

Туфелька лежала как бы под навесом из досок, и они защитили ее от дождя, ветра и жаркого солнца. Поэтому она так хорошо сохранилась.

Матильда подняла туфельку, пугливо огляделась по сторонам и пошла обратно к машине. Йосинтье и Петра, сгорая от любопытства, вприпрыжку бежали за ней.

– Ну что там у вас? – спросил Леонард. Он распахнул дверцы и облокотился о капот машины.

– Красная туфелька, – ответила Матильда многозначительно, и он сразу насторожился. Взгляды их встретились, и оба несколько секунд пристально смотрели друг на друга.

– Это, конечно, не исключено, – сказал Леонард. – А больше ты ничего особенного не заметила?

– Нет, но я и не присматривалась. Дети… разве я могла.

– Бабушка, а что это такое?

– Что мы с ней сделаем? Отвезем в полицию? Леонард схватил девочек за руки.

– Сейчас же садитесь в машину. И оставайтесь там, пока я не вернусь, – велел он.

– А можно мы пойдем с тобой, дедушка? Что там такое?

– В машину! – с непривычной резкостью скомандовал он. – Только посмейте выйти!

Не привыкшие к такому обращению, дети мигом уселись на заднее сиденье. Петра высунула язык. Йосинтье шлепнула ее, и Петра заревела.

– Сейчас же замолчите, – нервно приказала Матильда, – и чтоб я вас больше не слышала. А то не поедем к морю.

Впрочем, подумала она, вряд ли они теперь поедут к морю. Если ее опасения оправдаются.

Стоя возле машины, она напряженно смотрела вслед мужу, который направился к пожарищу и начал шарить между кучами камней. Восемь минут, девять. Иногда он совсем исчезал из виду.

– Дедушка тоже хочет пипи? – спросила Петра. Ей это казалось логичным объяснением столь длительной остановки. Только почему дедушка так канителится?

Йосинтье была удручена. Всего на год старше сестренки, она все же чувствовала, что, судя по нахмуренному лицу бабушки, случилось что-то нехорошее.

Леонард наконец вернулся. Лицо его осунулось и побледнело. Он незаметно мигнул жене, она уцепилась за дверцу автомобиля, и по ее телу забегали мурашки.

– Мы можем позвонить из придорожного ресторана, – сказал Леонард.

12

– Если все обстоит так, как утверждает Волфскоп, то нам по крайней мере известно еще одно, – сказал Де Грип, когда через несколько часов после переговоров Ягера со старой мефрау Плате они сидели в его кабинете.

Херстал и Ахтерберг были там же. Солнце заливало комнату, и было нестерпимо жарко.

– Что же именно? – спросил Ахтерберг, держа руки под холодной водой. Очень тучный, он с трудом переносил жару. Эрик Ягер задернул занавеси.

– У Криса Бергмана наверняка были доказательства.

– Не обязательно, – возразил Херстал. – Совсем не обязательно. Иначе мы нашли бы у него дома что-нибудь связанное с девочкой или хотя бы с тем, кто причастен к ее исчезновению.

– А кто говорит, что это не так? – живо воскликнул Де Грип. – Мы просто не знаем. У меня тут целый список. Давайте посмотрим еще раз.

Эрик Ягер хмуро кивнул. Описи иной раз весьма поучительны, но в любом случае чертовски скучны. Де Грип начал:

– Четыре костюма – цвета морской воды, коричневый, бежевый и темно-синий, двадцать сорочек…

– Нельзя ли хоть цвет опускать? – перебил Эрик Ягер.

Де Грип посмотрел на него укоризненно.

– Все может иметь значение. Впрочем, как хотите. Двенадцать пар носков, дюжина носовых платков, трое брюк, две пары джинсов, штормовка, замшевый пиджак, зимняя куртка на меху – где только он ее раздобыл в разгар лета? Два плаща, четыре пары ботинок, горы нижнего белья, и все новое, с иголочки. Инструменты – такие, как молоток, клещи, набор отверток, стамеска, гаечный ключ от мотоцикла, туалетные принадлежности, два алмазных резака, фотокамера с телеобъективом и со всеми принадлежностями, несколько брошюр об автомобилях и мотоциклах, деньги, ценные бумаги, счета, квитанции…

– Письма есть? – спросил Херстал.

– Несколько открыток. Все старые. Ахтерберг покачал головой.