— Если у вас всего несколько вопросов, может, сделаем это в аэропорту? Минут через двадцать я смогу быть у стойки «Американских авиалиний». Я в светло–сером костюме, и на лице у меня написано нетерпение. А вы?

— А у меня в руках будет блокнот сенатора.

Когда Элизабет увидела Карлсона, он стоял около билетной кассы, посматривая на часы и изо всех сил показывая, что его задерживают незначительные обстоятельства. Он заметил Элизабет, направлявшуюся к нему с большим блокнотом в руках, и состроил гримасу, выражавшую недовольство.

Элизабет пыталась не забыть, что ему, возможно, действительно пришлось пропустить самолет из–за ерунды. И она понимала, что люди, стоящие рядом, вполне могут принимать ее за неопытную секретаршу, которая перепутала важные документы и заставила опоздать своего босса — энергичного, молодого, тщательно одетого и выбритого мужчину в сером костюме и очках, сквозь сверкающие стекла которых излучалось презрение.

Элизабет перешла в атаку за пару шагов до цели.

— Успокойтесь, мистер Карлсон. Вы не находитесь под арестом. Мне просто необходимо поговорить с вами!

Реакция Карлсона вызвала у Элизабет мгновенную улыбку: его словно кольнули в спину, он вздрогнул и рванул в сторону так, что она едва успевала за ним. Бегство прекратилось только тогда, когда люди у стойки не могли их видеть.

— Мисс Уэринг, я полагал, люди из вашей конторы более благоразумны!

Элизабет предпочла промолчать, наградив его удивленным взглядом профессионала–следователя, привыкшего встречаться и с худшими экземплярами.

— Итак, давайте к делу. Мне бы не хотелось, чтобы вы опоздали и на следующий рейс-. — Сочувствие было явно ироничным, и Карлсон прекрасно понял это. Поэтому он, уняв эмоции, спросил:

— Где мы расположимся?

— Я договорилась, что мы займем комнату для переговоров.

Их уже ждали. Комната находилась вдали от главного вестибюля. В ней стоял длинный деревянный стол и десять кресел, причем три из них выглядели вполне комфортабельно. Окон не было, зато на дальней стене висел какой–то плохо различимый пейзаж.

Они устроились, и Элизабет в первую очередь раскрыла свой блокнот.

— Мистер Карлсон, почему вы собрались сегодня возвращаться в Вашингтон?

— Потому что сенатора Клэрмонта больше нет. Я, судя по всему, ничем больше не могу помочь следствию. Агент Лэнг разрешил мне уехать. Ваши люди уже допрашивали меня. Разве меня подозревают в чем–то?

— Нет, конечно нет! — Элизабет была сама искренность.

— Это хорошо, иначе нам пришлось бы прервать разговор до тех пор, пока я не свяжусь с моим адвокатом.

— Я подумала об этом. Но встреча с адвокатом отняла бы слишком много времени, а мы не хотим задерживать вас дольше, чем это необходимо. Если вы просто постараетесь как можно лучше помочь мне, я уверена, что мы быстро закончим. Расскажите мне, что вы знаете об этом блокноте.

— Это не записная книжка, как вы видите, а блокнот для черновых записей. Сенатор любил держать его при себе, чтобы можно было черкнуть туда наспех. Память у него уже была плоховата, и сенатор это знал. Поэтому он все и записывал.

— И это помогало?

— По большей части он помнил о своих делах и держал нас в курсе. Его записи о деловых встречах переносились в календарь и так далее. Но иногда забывал. Даже забывал, куда положил блокнот. Порой оставлял его в зале заседаний, на пресс–конференциях или еще где–нибудь. Но блокнот всегда возвращался к нему.

— Я хотела бы пройтись по нескольким записям. Смогли бы вы помочь мне разобраться в них?

— Конечно, — сказал Карлсон и посмотрел на часы, словно начал отсчет времени. — «Обед, 17, С.А.». Это обед, который семнадцатого января давал посол Саудовской Аравии. Сенатор никак не мог запомнить его имя — Руидх — и махнул на это рукой. «Позвонить Р.Т.Т.». Это, должно быть, Рональд Т. Тэбер, конгрессмен из Айовы. Несколько лет назад они вместе провели Билль о фермерских хозяйствах, после чего изредка перезванивались, делясь информацией по этому поводу.

Элизабет быстро записывала, стараясь занести на бумагу как можно больше в надежде потом систематизировать полученные сведения. Карлсон, заглядывая в блокнот, продолжал говорить так, словно это был семейный альбом. Элизабет вынуждена была признать, что в этом он молодец. Казалось, он знал все о том, что было в блокноте.

Наконец он добрался до списка и остановился.

— А вот этого я не знаю. Должно быть, список предназначался для слушаний по вопросу о налогах, сенатор боролся за их снижение.

— Как это связано?

— Ну, в комитете есть специальные сотрудники, которые прорабатывают все детали предстоящих слушаний. Пожалуй, они лучше меня смогли бы рассказать вам об этом. Я тут ни при чем.

— Но что это за список?

— Думаю, список корпораций. Видите — здесь «Булова», «Дженерал моторс», «Истмэн кодак»… А вот такие, о которых никто и не слыхал, — «Галф коуст автопрокат», «Стандартные скобяные изделия», «Недвижимость Северных Штатов». Ряд второстепенных — «ТГ и Э», «Коммсэт», ФГЭ, «Ком Эд»…

— Как вы думаете, что он собирался делать с этим списком?

— Может, хотел использовать эти названия в речи или провести ревизию финансовых отчетов, а может, вызвать кого–то для показаний. Я не знаю. Для этого есть специальные сотрудники.

— Кто должен это знать?

— Джастин Горфилд. Административный советник. Этот список составлялся больше месяца назад, и, если он имеет какое–то отношение к комитету, Горфилд наверняка должен быть в курсе. Вы не можете просто позвонить в «Дженерал моторе» и сказать им, чтобы они приволокли коробку, набитую расписками и налоговыми квитанциями. Нужно время, чтобы придать этому благопристойный вид.

Элизабет придвинула к себе блокнот и спросила:

— Что означает «ТГ и Э»?

— «Тихоокеанская газовая и электрическая корпорация». Да, я же забыл, что вы с Востока.

— А ФГЭ?

— Возможно, «Газовая и электрическая корпорация Флориды».

— Как связаться с Джастином Горфилдом?

Карлсон извлек из внутреннего кармана записную книжку в кожаном переплете и прочел:

— 202–692–1254, добавочный 2. Продолжим?

— Да, пожалуйста.

Карлсон вернулся к своей работе дешифровщика, переходя от одной страницы к другой и проявляя неубывающую компетентность. Было ясно, что сенаторы не много времени тратят на себя или пребывают в одиночестве. Карлсон знал, с кем встречался его босс, кому звонил и о чем разговаривал. Дважды ему пришлось обращаться к собственной записной книжке и сверять инициалы с номерами, но лишь для того, чтобы развеять и тень сомнения. И вот они добрались до конца.

— Это все, что вы от меня хотели?

— Да, мистер Карлсон. Спасибо за помощь. Как я смогу связаться с вами, если нам понадобится узнать еще что–либо?

— Пока я буду находиться в офисе сенатора. Если ситуация изменится, я извещу об этом ФБР. — Он демонстративно посмотрел на часы и добавил: — До свидания.

Рукопожатием они не обменялись.

В отеле «Плеяды» единственным признаком того, что здесь произошло нечто экстраординарное, сопровождавшееся энергичными действиями полиции, был лифт, который не останавливался на четвертом этаже.

Только закрыв за собой дверь своего номера, Элизабет сообразила, что она не вернула блокнот сенатора в лабораторию. Она пристроила телефонный аппарат на коленях, одновременно роясь в сумочке в поисках номера Лэнга. В тот момент, когда она нашла его, телефон резко зазвонил. Вздрогнув, она уронила аппарат на пол.

— Алло! — закричала она, подобрав с пола трубку.

— Привет, нескладеха, — ответил мужской голос.

— Пэджетт, это ты! — Она почему–то обрадовалась. — Ты для меня что–нибудь нашел?

— У меня палец болит. Накручиваю диск весь день, не могу до тебя дозвониться.

— Я выполняла задание ФБР.

— Мне можешь об этом не рассказывать. Я не отвечаю за командировочные расходы. Ты напала на след?

— Пока тут мало на что можно опереться. В основном интуитивные догадки и сомнительные вещественные доказательства. Но и этого достаточно, чтобы чувствовать себя занятым по горло. А по делу Вейзи нет ничего новенького?