В конце концов, Сергея Николаевича "ушли" и из авиации. Не исключено, что причины обоих исходов (да и атмосфера грустных для Анохина событий) были если не общими, то похожими. А. А. Щербаков говорил: "Мы пришли в ЛИИ в 1953 г. Другие летчики в его возрасте старались как-то ограничить себя по тематике, по нагрузкам. Он не позволял себе никакого расслабления, работал блестяще. Он был так же универсален, летал на всех самолетах, шел на самые сложные задания,.. и тем не менее его - списывают. Формально - по медицинским показаниям, а фактически он почему-то оказался не очень угоден руководству. Почему? Я могу высказать только свое предположение. 50-е годы были еще романтическим периодом в летных испытаниях, а в 60-е годы летные испытания стали вводить в достаточно жесткие, технически-нормативные, дисциплинарные рамки. Сергей Николаевич в душе был настоящим романтиком...".
Наверное, - это весьма точное наблюдение человека, знавшего Анохина в деле. Но Сергей Николаевич не уставал говорить о необходимости работы, работы и работы - для достижения совершенства. Можно подумать, что Анохин с его опытом мог бы испытывать, скажем, те же планеры без предварительной подготовки и особого напряжения. Но он себе этого никак не позволял. Вот что писал об этом он сам: «...Утро перед первым полетом. Солнце взошло над горизонтом, и капельки росы, освещенные косыми лучами, заиграли, словно хрусталики. Я иду к своему планеру. Умышленно сдерживаю шаг, потому что до того, как сесть в машину, мне о многом надо подумать. Еще и еще раз. Я понимаю, хотя и интуитивно, что предстоящий полет надо "проиграть" на земле. Потому уже много, много раз я садился в кабину стоящей на земле машины и мысленно набирал высоту, шел по прямой, закладывал виражи, совершал посадки. Я встречал нажимом на педаль боковой ветер. Резко перекладывал рули. Неожиданно терял высоту и в движении штурвала вперед находил скорость, дающую машине способность лететь дальше и дальше. А теперь иду по аэродрому, смотрю на облако, появившееся с запада, думаю о созданных им потоках и прикидываю, где планер войдет в этот поток, где встряхнет его и как я отреагирую на эту встряску.
Может именно из-за этого предполетного «проигрывания» через час мне скажут: "Прилично летал сегодня"...».
Он оставался романтиком и среди космонавтов. Сергей Николаевич, ценивший классическую музыку, любил исполнять в застолье, во время сборов и оперные арии, особенно арию варяжского гостя из "Садко". "О скалы грозные дробятся с ревом волны..." - будущие космонавты пытались искать в этих словах особый смысл и объяснение сути Анохина. Все знали многое об его прошлой испытательной работе и стремились понять, что его влекло к новому испытанию...
Да, он оставался романтиком. Но одновременно с тем он многое сделал, чтобы ввести строгий порядок во всесторонней подготовке космонавтов. Хотя, спору нет, вряд ли был наиболее подходящей фигурой в качестве бойца звездных войн...
Трудно представить, чтобы он мог побороться за себя, пойти на поклон к всесильным, но слепым и глухим. У всесильных всегда беспроигрышная позиция, их всегда спросить не за что: они имели и имеют "убедительные доводы" во имя благого дела. А что потеряли авиация или космонавтика, избавляясь от Анохина, этого никто и никогда не узнает...
Не провожу никаких аналогий и никак не жажду крови, но вспоминаю жуткую картину детства. У наших соседей во дворе были овца и собака. Невероятно злая и огромная собака-овчарка была на привязи постоянно. А тихую овцу с огромным курдюком, которая днем мирно паслась у арыков, привязывали лишь на ночь. Они как-то сосуществовали на своих территориях, пока однажды ночью овчарка не сорвалась с цепи. Это была первая ночь, когда собака не лаяла на овцу, а овца впервые подала жалобный, стихающий голос. Поутру хозяева увидели овчарку спящей, а овцу - без курдюка: вместо него свисали кровавые сосульки. Для меня, ребенка трех - четырех лет, был необъяснимым финал трагедии: неистово лаявшую собаку не тронули, а тихо стонавшую овцу немедленно зарезали...
Вспоминаю банкет в ЛИИ, на котором отмечалось 90-летие Сергея Николаевича. Было два тамады. От ЛИИ - новоиспеченный Герой России штурман-испытатель Г. Г. Ирейкин, а от космонавтов - А. С. Иванченков. И на торжественном собрании (с официальным докладом), предшествовавшем банкету, и тем более на банкете было много и ярко выступавших. Среди них - созвездие космонавтов: В. И. Севастьянов,
В. В. Аксенов, Г. М. Гречко, С. К. Крикалев, М. Х. Манаров, А. И.
Лавейкин...
Г. М. Гречко говорил тогда то же, что и прежде, но с какими-то новыми деталями: «Для нас Сергей Николаевич был как дядька, как батька... Лишь когда он к нам пришел, я только тогда почувствовал лично, что вот теперь все у нас будет в порядке, вот теперь не пропадем! Это был человек уникальный. Чему я у него научился? Молодой, красивый, иду на центрифугу. Подхожу, у меня уже пульс 90! Сел - 120! На четырехкратной перегрузке - уже зашкаливает! Он тоже проходил комиссию вместе с нами. Подходит - 90! Садится - 90! Перегрузка - 90. Вылезает - 90! Вот это для меня был первый урок: надо держать себя в руках, надо собираться. Однажды мы спросили Сергея Николаевича, было ли ему страшно когда-то. Мы были абсолютно уверены, что он скажет: нет. Он ответил: "Страх - это обычно. Страха нет только у дурака, который ничего не понимает...". Это второй урок (В. И. Севастьянов вмешался: "Его крылатая фраза: "Я не трус, но я боюсь..."). И последнее. Его как-то ребята стали пытать: "Вот если у Вас будет безвыходное положение, как Вы будете действовать?" Он: "Безвыходное?" "Да!" "... Абсолютно безвыходное?" "Абсолютно!" Он подумал - подумал и ответил: "Буду искать выход!.."
Когда мы все-таки "добрались" до него: "Чего же Вы больше всего боялись?" он ответил: "Сраму. Мы попадаем иногда в такие ситуации, когда нас заставляют сделать что-то срамное, и заставляют крепко. Последнее, что я не допускал в своей жизни - сдаться и осрамиться". Вот это - уроки Сергея Николаевича. Он из нас делал... людей - на собственном примере...».
В. В. Аксенов начал с воспоминаний о полетах Анохина на невесомость в новом для него качестве: «Во время наших тренировок в ЛИИ на невесомость на Ту-104 Сергей Николаевич плавал, облаченный в скафандр. После того, как он снимал скафандр, он бежал в кабину. Летчики ему охотно уступали штурвал. Он пилотировал и сажал Ту-104. Сколько было у него радости!.. Здесь же, в ЛИИ проводились полеты на "лунную тяжесть"... Если бы был жив Королев, мы первыми полетели бы на Луну: были готовы аппараты, были проведены два полета автоматических с облетом Луны, опустился корабль в Индийский океан... За ними должны были последовать пилотируемые полеты на Луну. В нашей программе предполагалось, что один космонавт должен был оставаться на орбите, а один - садиться... И вот, когда однажды речь зашла о том, как впервые садиться на Луне, Анохин после долгих обсуждений разных операций при подлете к Луне и посадке, заметил в узком кругу: "Ну, да,.. но первый человек, который полетит на Луну, там и останется..." Всем было ясно, что он-то не сомневался ни секунды - лететь или не лететь... Руководителем нашего отряда, руководителем нашего летно-испытательного подразделения в Королеве он был 22 года!».
В. И. Севастьянов, всегда очень тепло вспоминавший Сергея Николаевича, как депутат Государственной Думы основательно поспособствовал в дни торжеств, посвященных 90-летию Анохина, опубликованию в "Советской России" большой статьи о нем - на целую страницу. На торжествах в ЛИИ космонавт вспомнил, прежде всего, об общих с Сергеем Николаевичем корнях: «Бабка и дед у меня были староверами... Низкий поклон и благодарность Сергею Николаевичу за совет и учебу. Мы, молодые космонавты, были обязаны ему многим. Королев был абсолютно прав, когда позвал Сергея Николаевича к нам на фирму и создал летно-испытательную службу. Сначала это был летно-методический отдел. Сергей Николаевич много лет был председателем методического Совета в ЛИИ, с печатью - на все испытательные программы. Тогда был установлен такой порядок: если методсовет не рассмотрел программу, не поставлена его печать, то любые ведомства ничего не могли решить. И вот с этим опытом он приходит к нам, когда мы только что закончили серию полетов шести "Востоков" - 1963 год! Мы подготовили полет первого "Восхода", потом второго "Восхода". И дальше - все! Дальше документация уже шла на уровне именно методических разработок. Из ГК НИИ ВВС мы призвали пять полковников и генералов, которые писали инструкции. И мы создали новую совершенно школу методических разработок. Ответственность, знание "аварийных ситуаций" - это очень важно. Сергей Николаевич, опираясь на свой опыт в ЛИИ, передавал нам этот опыт на протяжении 22 лет. И мы, летавшие уже не по одному разу, завершаем его жизнь. Человек отчасти знает, а отчасти предугадывает. Полное совершенство наступает тогда, когда это "отчасти" - исчезает. Совершенство человека - в знаниях и в предугадывании. Сергей Николаевич обладал удивительной гармонией знаний и предугадывания во всех своих ситуациях. Это была его особая способность. Он родился, чтобы летать...».