Папа не просто выключает телевизор, не думайте, что я настолько бездарен, что не могу воткнуть вилку в розетку; он снимает заднюю стенку телевизора, вывинчивает то ли лампу, то ли еще что-то, причем я в это время не имею права находиться рядом. А чтобы у меня не возникало соблазна устранить дефект, отец заклеивает заднюю стенку куском мягкой резины и делает на ней оттиск своего перстня с печаткой. Со столь идеальным предохранителем ничего не поделаешь; даже раздобудь я резину, папин перстень с печаткой ведь не достанешь, он же его никогда не снимает с руки.

Выходит, у Ченды дела обстоят лучше и ему больше доверяют, потому что он окружен братьями и сестрами. А стало быть, если я что затеял, то приходится полагаться только на себя самого и ни на какую помощь со стороны братьев и сестер не рассчитывать.

Я вообще частенько оказываюсь меж двух огней: зимой, например, я оказался между мамой и школьным сторожем паном Виншем. Вот и соображай сам: товарищи — это все-таки не братья или сестры, к тому же они меня вероломно покинули.

Дело было так.

Мама — сторонница совершенно бессмысленной, на мой взгляд, теории, что болезни необходимо предупреждать, потому что если человек болен, он не ходит в школу, а следовательно, из него ничего не вырастет. Правда, я не знаю, что общего имеет школа с ростом человека, но Ченда объяснил мне это так: родители заботятся, чтобы из нас вышло что-то путное.

Это мне понятно, ведь родители тобой гордятся, раз ты их единственная радость, как говорит учительница.

Ну так вот. Я читал, а мама сказала, что я покашливаю и потому следует купить лимоны, поскольку холодно, свирепствует грипп, я изнеженный, а в лимонах много витамина С. А самый худший вид гриппа — китайский.

«Ты путаешь, — сказал я, — этот грипп называется гонконгский, а Гонконг к Китаю никакого отношения не имеет, оттуда по всему миру переправляют контрабандой опиум».

«Что ты болтаешь? — И мама добавила, что это все неважно и нечего тут спорить. Потом сунула мне в руку авоську и деньги. — Иди и возвращайся поскорее!»

Я ничего не имею против витаминов, но лимоны, во-первых, кислые, а во-вторых, стоят почти столько же, сколько апельсины, и покупать их вместо апельсинов — это просто выбрасывать деньги на ветер. Но так думаем только мы с папой. Отец считает, что мама не умеет экономить, и это факт, только в отличие от папы я не могу высказаться против маминого транжирства.

Папе-то все равно, пустит ли его мама играть в хоккей или кататься на санках, а мне нет.

Я послушно съехал по перилам, прокатился по ледяной дорожке и с тяжелым сердцем купил в магазине лимоны.

«Куда спешишь, Боржик?»

Перед магазином стояли Мирек и Ченда с коньками и клюшками через плечо и усмехались.

«Пошли с нами».

«Не могу, — ответил я, — иду с покупкой. Я должен с этими лимонами сразу же вернуться домой».

«Вот бедняга», — сказал Ченда.

«Вот трус», — добавил Мирек.

Мирек хорошо знает, как вывести человека из равновесия. Я тоже люблю выводить его из себя, но сейчас он имел явное преимущество, ведь мама мне, а не ему велела поскорее вернуться. Так что я состроил крайне недовольную мину.

«Слушай, забрось лимоны домой, а мы тебя подождем», — предложил Ченда.

«Только пустит ли его мамочка? Верно, Боржик?» — насмешливо буркнул Мирек.

Я уставился в землю, глядя на месиво из снега и грязи.

«Не беспокойся!» — отрезал я, молниеносно нагнулся и швырнул в Мирека снежок из грязного снега.

Мирек хоть и был застигнут врасплох, сумел увернуться, так что снежок расплющился о подбородок Ченды.

«Мирек! — закричал Ченда. — Атакуй его!»

Началась перестрелка. Поскольку перед магазином находились люди и перевес был на стороне ребят, я начал тактическое отступление, причем в довольно быстром темпе.

«Двое против одного, трусы!» — кричал я, убегая.

И упустил из виду, что сражение переместилось на площадку перед школой. Я укрылся за мусорными баками, а авоську с лимонами положил на крышку одного из них. Укрытие из баков свело на нет численное преимущество моих противников, так что по количеству попаданий мы были примерно равны. За шиворотом у меня, правда, немного холодило, но зато меня согревала мысль, что я залепил Миреку по носу, а Ченде по уху.

«Ну что? — повеселел я. — Кто трус?»

Мирек, отбросив коньки и клюшку, атаковал меня из-за уличного фонаря, но вдруг он что-то крикнул Ченде, двигавшемуся по другой стороне тротуара, и оба со всех ног кинулись бежать.

Я удивленно осмотрелся. Что так напугало ребят? Взглянул налево, направо, перед собой, а вот обернуться не догадался.

На мое плечо опустилась тяжелая рука и повернула меня на сто восемьдесят градусов.

«Ты что тут хулиганишь, Борживой?» — Передо мной стоял наш школьный сторож пан Винш.

«Ничего, несу маме лимоны», — заикаясь, проговорил я.

«Хм, значит, несешь лимоны. А тебе известно, что играть в снежки перед школой строго запрещено и наказывается выговором директора?»

Мне это было известно. Два снежка, которые я поначалу держал в руке, упали в авоську.

«Разве я играл в снежки?» — отважно сказал я.

«Любого нарушителя, пойманного с поличным, я вправе привести в кабинет директора».

«У вас нет доказательств», — заявил я.

«Как нет доказательств? Уж не хочешь ли ты сказать, что эти маленькие белые шарики тоже лимоны?»

«Да, — подтвердил я, — лимоны».

«Какая наглость!»

«Лимоны», — повторил я упрямо.

Сторож метнул на меня гневный взгляд:

«Я не слепой. Или, может, ты намерен утверждать, что у меня ум за разум зашел?»

«Этого я делать не смею, — сказал я вежливо, — но могу доказать. Смотрите!» — И не успел пан Винш опомниться, я сунул оба снежка в рот и съел.

«Что ты наделал?!»

«Съел лимоны, которые внушали вам подозрение, — ответил я спокойно. — Не думаете же вы, что я стану есть снег!»

«Хм, все равно я тебе не верю! — закричал школьный сторож. — Завтра пойдешь со мной к директору!»

«У вас нет доказательств. Я утверждаю, что это были лимоны, у меня лимонов полная сумка, в этом каждый может убедиться, в том числе и директор».

Пан Винш схватился за голову:

«Ужас, как ты меня надул! И никаких доказательств! Но я тебе этого не прощу, если в следующий раз…»

«И не надо, — сказал я. — Будьте любезны, отпустите меня, я спешу домой».

С гордо поднятой головой я чинно отошел от остолбеневшего школьного сторожа.

В горле и в животе у меня здорово холодило. Через два дня началась ангина.

Мама померила мне температуру, заварила чай и сочувственно произнесла:

«Вот видишь, до чего ты изнеженный. Хорошо еще, что у нас есть лимоны. Хорошо, что я тебя за ними послала. Да что уж там, я чувствовала, я всегда по глазам вижу, когда тебя начинает прихватывать болезнь».

Я выглядывал из-под одеяла с видом великомученика.

«Вот если б были апельсины», — произнес я томно.

«Сегодня вечером папа принесет, — ответила мама, — главное, отлежаться. И чтоб это был не китайский грипп».

«Гонконгский, — поправил я маму, — ты все время путаешь. Гонконг к Китаю не имеет никакого отношения, и оттуда распространяется по миру опиум».

«Какой опиум? — переспросила мама. — Последнее время ты часто говоришь о нем».

«Это лекарственное сырье, которое курят, после него в голове появляются всякие видения».

«Ага, — кивнула мама, — видения. У тебя температура! Главное, чтоб это был не китайский грипп».

Я посмотрел в потолок и принялся считать до ста. Когда я досчитал до восьмидесяти, пришел папа и принес апельсины. Апельсины, которые стоят почти столько же, сколько лимоны, а главное, они лучше на вкус, не говоря уже о вкусе особых, белых лимонов, из-за которых я ровно неделю провалялся в постели…