— Тебе лучше не забывать об этом.

— Тут забудешь, как же!

— Но ты еще ничего не сказал о Понтелли.

— Нет, сказал.

— Разве? Я не слышала…

— Лукавая малышка Лэкси! Ты можешь представить мое изумление, когда я обнаружил поразительный факт — Алессандро Понтелли, доверенное лицо моего отца во Флоренции, оказался давно пропавшим сыном тети Гвен!

— Могу вообразить, что ты пережил!

— Ты дьявольски проницательна! Ну что ж, вот тебе правда. Этот Понтелли, судя по всему, догадывался, что в сделке с виллой не все чисто. Хотя, надо думать, он должен был привыкнуть к подобным вещам, работая на отца. Знаешь, уже при первой встрече что-то меня в нем поразило. Форма подбородка, то, как он двигался… Очень скоро я сообразил, в чем дело. Вообще-то это не приходило мне в голову до тех пор, пока он сам не завел разговор. Он напомнил мне твоего отца. Он был похож на Хьюби!

— А почему он заговорил об этом? — спросила Лэкси.

— Потому что папа, очевидно, тоже заметил сходство! Нужно было хорошо знать отца, чтобы понять, какая эта была для него находка. Он обладал поистине творческим воображением. Мысль о сходстве стала зерном, упавшим на плодородную почву. Мама — очень способная выдумщица, схватывает все на лету, ориентируется в трудных ситуациях, но, когда требуется настоящая изобретательность и видение перспективы, она теряется. Ее ум — это отдельные фотокадры, а папина голова работала как кинокамера.

— Так это была его идея?

— Исключительно его. Мама о ней ничего не знала. Она поставила только на завещание! Папа знал гораздо больше о странностях человеческой натуры и почти угадал, что навязчивая идея, овладевшая Гвен, переживет ее. Но даже и без этой догадки само великолепное бесстыдство его плана воспламенило воображение отца.

— А план состоял в том, чтобы выдать Понтелли за Александра Хьюби?

— Вот именно! Последний год с небольшим своей жизни отец собирал сведения о пропавшем юноше и натаскивал Понтелли в этой роли.

Ломас признался, что теперь уже не может вспомнить, кто — он или сам Понтелли — предложил снова взяться за осуществление этого плана.

— Вероятно, он умело манипулировал мной, но я был не против. Мне казалось, что делаю это из уважения к памяти отца. К тому же было в этом что-то полуреальное-полуфантастическое, как в театре. Предпринимать какие-то попытки, пока тетя Гвен была жива, не имело смысла: а вдруг мама была права и ей все равно достались бы большие деньги? Но в любом случае не мешало быть готовым ко всему.

Я поделился с Понтелли своим опытом лицедейства, вдобавок сообщил ему те семейные и географические подробности, которые мог вспомнить. Он сам был серьезно ранен во время войны, поэтому его шрамы могли лечь в основу прекрасного сценария о героическом подвиге, едва не кончившемся смертью, о длительной потере памяти, о терзавшем его сознании вины. Все это напоминало некую игру. Вообще-то я разделял мамину точку зрения, что деньги так или иначе будут принадлежать ей. Когда в августе Гвен заболела, я был в Италии. Узнав о болезни, сообщил Понтелли, что должен лететь в Англию. Он ничего не ответил, но неделю спустя объявился в Лондоне. В то время я тоже был в Лондоне, а мама изображала сиделку здесь. Я велел Понтелли убираться к чертовой матери во Флоренцию. В это время раздался звонок от мамы — Гвен умерла.

— Твоя мать не знала о Понтелли?

— Нет. Мне показалось, что это даже к лучшему. Отец не посвящал ее в свои планы, поэтому я тоже промолчал. Я помчался сюда, в Йоркшир, на похороны. К тому времени от Понтелли уже невозможно было отделаться. Но я приказал ему остаться в Лидсе, чтобы он не путался под ногами, пока я не пойму, как развиваются события. Потом благодаря старине Теккерею мы узнали о завещании, и внезапно игра стала превращаться в реальность. Я не очень понимал, с чего следовало начинать. И тут меня осенило: неплохо бы заронить в мозгах у всех определенную мысль, и чем скорее, тем лучше. Кроме того, я не мог удержаться от соблазна лицезреть, какой драматический эффект произведет появление Понтелли у могилы. Все, что от него требовалось, — сыграть роль таинственного незнакомца, скорбящего на заднем плане. Кричать над гробом «мама!» было импровизацией безумного итальянца. Но, ей-богу, результат вышел превосходный, правда?

— Там стояли люди, которые были по-настоящему привязаны к старой леди, — тихо произнесла Лэкси.

— Ты, конечно, не из их числа?

— Я — нет, но как насчет остальных? При всех своих недостатках она не заслужила того, чтобы ее смерть превратилась в фарс.

Ломас приподнялся на локте и в неясном свете зари за окном изучающе взглянул на Лэкси.

— Знаешь, твоя неумолимость меня иногда пугает. Ты права. Извини. Разумеется, это неприлично. Но ты должна понимать, что не из-за этого я веду себя так легкомысленно. Комичные нарушения этикета еще никому не причинили вреда. Но вот убийство Понтелли меня просто подкосило. Ведь это из-за меня он оказался здесь. Я чувствую свою вину, а в таком состоянии всегда спасаюсь шутовством.

— Но ты на самом деле не виноват?

— Ты начинаешь сомневаться?

— Что же произошло? — спросила Лэкси безжалостно.

Ломас вздохнул и продолжил свой рассказ:

— Мама пришла в ярость. Когда первый шок прошел, я рассказал ей о папиной затее. Рано или поздно мне пришлось бы сделать это. Самой ей не доводилось встречаться с Понтелли, но имя его она слышала часто. После похорон мама обрушивалась на меня. Я в свою очередь обозлился и сказал, что она тоже вела себя не очень-то умно, судя по тому, каким оказалось завещание. Мать заявила, что нас прежде всего должно волновать, сможет ли старина Теккерей, как душеприказчик, докопаться до истории с «Виллой Бетиус». Если это ему удастся, нам придется отвечать на разные вопросы, и, если выплывет наружу очевидная связь между Понтелли и виллой, это нас просто погубит. Должен признаться, мне это никогда и в голову не приходило. Я отправился к Понтелли и велел ему сидеть тихо, пока не станет ясно, как разворачиваются события. Так прошло десять дней. Однако мы так и не услышали, как люди из отдела по борьбе с мошенничеством барабанят в мамину дверь. Выражаясь высоким стилем, мы были в агонии ожидания. Затем у Чанг избили Меркуцио, и по случайному совпадению — слишком смелому даже для театра — меня пригласили на эту роль. Тогда мама сказала: «Почему бы тебе не связаться с Кичи и не попросить у нее разрешения пожить в Трой-Хаусе?»

— Меня это удивило, — призналась Лэкси. — Трой-Хаус расположен так неудобно, вдали от города, и должен быть настоящей помехой для твоих амурных дел.

— А я считаю, что все сложилось на редкость удачно. Как бы то ни было, я не терял времени даром. В первую же ночь открыл шкатулку тети Гвен и там, среди бумаг, связанных с поисками Алекса, нашел документ о покупке виллы. Разумеется, она должна была хранить его именно в этой шкатулке, так как купила виллу из-за Алекса!

— Ты украл документ?

— Я положил его в более безопасное место.

— И сразу же вновь ввел в игру Понтелли?

— Да нет же! Мы, естественно, поддерживали связь. Он жаловался, что болтается здесь без дела, к тому же у него было мало денег. Конечно, мы давали ему какие-то суммы… ну, мама давала; но мы все еще сомневались, разумно ли впутывать его в наши далеко идущие планы на будущее.

— Только не пытайся изобразить это как моральную проблему. Вы просто не знали, стоит довольствоваться одной виллой и той частью наследства, которую твоя мать могла получить от сделки с Гудинафом, или же можно пойти на более рискованные шаги.

— Молю Бога, чтобы ты никогда не стала судьей! — воскликнул Ломас. — Ну, хорошо! Так оно и было. Но чего мы и представить себе не могли, так это что Понтелли начнет собственную игру. Видимо, ему до смерти надоело сидеть без дела, и он решил действовать самостоятельно. И первую попытку предпринял в тот день, точнее даже, в то самое время, когда в «Черном быке» я старался размягчить твое каменное сердце и выудить у тебя информацию.