И правильно, подумал Цветаев, я бы тоже не доверял после всех смертей.

– Я же говорил: нашёл его в парке с пулей в башке, – ответил он постным голосом, чтобы хоть чем-то пронять Пророка.

– Это я уже слышал и про пиндосовских собак – тоже.

– Ничего больше не знаю, – как на духу покаялся Цветаев.

– А как ты, вообще, там очутился? – Пророк посмотрел на него проникновенно, должно быть, стараясь понять, насколько он врёт; друг должен врать, но умеючи, а иначе что это за друг.

А не надо было шляться к жене, зло подумал Цветаев, глядишь, Жаглин был бы жив.

– Как? – переспросил Цветаев, выигрывая время. – Как обычно. Гулял…

О Зинаиде Тарасовой тоже нельзя было говорить ни слова, даже упоминать её имени. Пророк раскрутит её в два счёта, сбесится, а потом возьмёт и убьёт Гектора Орлова, и Ирку заодно, а меня – прицепом, как свидетеля его унижений.

– В два часа ночи? – с иронией уточнил Пророк.

– Ну да… – подтвердил Цветаев. – Лето же!

– С дыркой в ноге? – брови у Пророка полезли на крутой лоб.

– Потому и с дыркой, что в два часа, – нагло заверил его Цветаев.

Пророк подумал мгновение:

– Что-то ты, друг, темнишь, – хохотнул через силу и посмотрел так, словно готов был вывернуть наизнанку. – Пьянствовали на пару?!

– Был немного, – поспешнее чем надо, согласился Цветаев.

– Смотри, старик, всё равно выясню, – пригрозил Пророк, но как-то вяло; вышел из него, похоже, весь пар.

– Выясняй, – беспечно согласился Цветаев, поняв, что Пророк берёт его на арапа. – Пока выяснишь, поздно будет.

– Что «поздно»? Что «будет»?! – из последних сил вцепился Пророк.

– Ничего не будет, – твёрдо сказал Цветаев. – Отстань от меня! Зря ты всё это затеял. Я думаю, что никто не виноват.

– В смысле?

– Нет предателя. В смысле, нет предателя в отношении нашего дела, – веско сказал он и вдруг сообразил, что все события почему-то крутится вокруг секса, только слепой этого не видит, но промолчал об этой страшной догадке.

Он вдруг поймал себя на мысли, что раньше его интересовали мнения друзей, особенно – Пророка, а теперь он готов руководствоваться собственными выводами, и никто, кроме Наташки, разумеется, ему не указ.

– А в чём есть? – остыл Пророк.

– Я ещё не понял, – признался Цветаев, оторопело, потому что теперь всё, что с ними происходило, имело совсем другой смысл, монодрама какая-то, а не жизнь.

Пророк пристально посмотрел на него; и Цветаев подумал, что он сейчас спросит насчёт Гектора Орлова, или, не дай бог, – о жене, начнутся пьяные сопли, которые Цветаев терпеть не мог, но Пророк не спросил, а только скрипнул зубами и скомандовал:

– Наливай что-нибудь покрепче!

Видать, и ему тоже было тяжело – подозревать собственную жену, а может, он запутался с этим сексом, как и я? – подумал Цветаев. Такой вариант не стоит исключать.

И только потом, по прошествии нескольких дней, он наконец сообразил, что с Антоном Кубинским произошла страшная история: заматерел он, раньше всех заматерел, опередил друзей лет на двадцать, и это убило его душу: лишился он эмоций, способности сострадать и любить, недаром его прозвали Пророком, стал он тем, кем становятся люди, наделённые властью и выполняющие тяжёлую и смертельно опасную работу. А самое главное, он с этой работой, похоже, не справляется. Вот и бесится, и на всех кидается, и на Ирку – тоже, ведь она же предпочла его, а не Лёху Бирсана. А ведь это уже не боевая группа, а любовный треугольник!

***

Он проснулся от телефонного звонка и увидел, что два часа ночи и что звонит не кто-нибудь, а сама Ирина Самохвалова.

Цветаев испугался, что этот звонок убьёт его, точнее, убьёт-то его как раз ревнивец Пророк за то, что он тайно якшается с его женой, а когда поглядел на диван, на котором должен был спать Пророк, то обнаружил, что от Пророка осталась лишь одна вмятина.

Цветаев вскочил, чувствуя во всех членах страшную скованность, потому что уснул, оказывается, в кресле; хромая, как утка, обежал апартаменты, никого не обнаружил, закрыл входную дверь, которая была распахнутой настежь, и только тогда схватил телефон, который, словно раскалился от трелей и взывал в отчаянии ко всему белому свету.

– Где он?! – орала в трубке Самохвалова. – Где?!

Цветаев невольно посмотрел на низкий потолок: казалось, голос Самохваловой, как глас Бога, доносился именно оттуда.

– Кто?! – спросил он, отстраняя трубу, чтобы не оглохнуть – Самохвалова была в ярости – на грани истерики.

Цветаев пришла в голову совершенно дикая мысль, что с Пророком что-то случилось, а Ирка таким странным образом волнуется. Но ведь он всегда пропадал, такая у него работа, ничего не поделаешь. Самохвалова должна была привыкнуть.

– Ты знаешь, кто! – снова завопила она, разъярённая, как ведьма, и эхо отразилось от потолка.

– Ляха бляха! – сказал Цветаев, чтобы она успокоилась. – Я не знаю, говори яснее! Антон ушёл, я не знаю, где он.

– При чём здесь Кубинский! – снова закричала она так, что бутылка на столе качнулась, упала, и потекло вино. – Ты что, издеваешься?!

– Тогда, кто? – стал догадываться он и среагировал: – Это не телефонный разговор!

Он вдруг испугался, что она назовёт Лёхину фамилию, Лёх, конечно, много, но Бирсан – один и его могут искать или уже не ищет известно кто, а если ещё и слушает, то как раз по кодовому слову «Бирсан», чтобы потом пойти по нему, как по путеводной нити. Для таких случаев у бандерлогов существует специальная служба, пиндосы научили. По мобильнику можно отследить человека с точностью до тридцати метров, а это всё равно, что выстрелить себе к голову.

– Ладно, – сдержанно сказала она, но слышно было, как она грызёт от ярости трубку. – Через час там, где мы с тобой виделись! И не вздумай увильнуть!

Он пошёл чистить зубы и стал смутно припоминать, что Пророк спьяну болтал о каком-то новом задании, что надо куда-то нестись и что-то взорвать, кажется, правительственное здание на Танковой улице[182] и что без него – верного Цветаева, ну, никак, потому что, видите ли, «ты виртуоз своего дела». Льстил, подлец! Но это потом, потом, самодовольно подумал Цветаев, вначале Самохвалова. Интересно, что она мне расскажет? – стал прикидывать варианты. У него даже перехватило дыхание: оказывается, когда домыслы становятся истиной, они имеют над человеком магическую власть.

Светало. Прохладный, свежий воздух наползал с востока, однако на его пути упрямо вставали миазмы падшего города, который не желал перемен, а неистово барахтался в собственной забубённой клоаке.

Цветаев выскочил из магазина, забыв впопыхах автомат, но возвращаться не решился, боясь сглазить удачу: Ирка передумает или начнёт действовать, не дождавшись его. Если то, что думаю я, правда, то, ей богу, никому из женщин, кроме своей Наташки, доверять никогда не буду, решил он. Собственно, эта мысль у него зрела давно и теперь она, похоже, получила ещё одно подтверждение.

До Воровского он добежал за полчаса, и весьма вовремя. Трудно было предположить, что двухгодичная «резина» кому-то понадобится. Но именно так обстояло дело, потому что трое придурков старательно крутили колёса на его красном «бмв». Совсем одурел народ, подумал Цветаев, доставая пистолет.

– Стой! – крикнул он громовым голосом и выстрелил два раза.

Эхо разнеслось по сонной улице. Грабители побросали инструменты и дёрнули так, что пятки засверкали. Пришлось засучить рукава и закрутить гайки на место. Не успел он справиться с делом и вытереть руки, как из темноту вылетел синий «опель» с тонированными стёклами и визгом затормозил рядом.

Цветаев выхватил пистолет, понимая, что попался глупо и надежды на спасение нет, но в следующее мгновение услышал знакомый голос:

– Не стреляй! Свой!

Дверь открылась шире, и Цветаев разглядел мрачного Пророка, а рядом с ним – улыбающуюся физиономию Гектора Орлова. Оба в камуфляже, оба с оружием, но Пророк – трезвый как стёклышко, а Гектор Орлов – пьяненький, глуповатый и весёлый. В глубине салона, как марионетки, лыбились братья Микулины.