У нас никогда не было ни няни, ни кухарки. Однажды я увидел, как ребенок моего друга бежал навстречу своей няне и кричал ей: «Мама!» Я подумал, что такое же может случиться и в моей семье, если я не буду внимателен к детям. Моя старшая дочь, например, тоже была панком. В то время у нее были длинные светлые волосы. Но каждый вечер она приходила домой, выкрасив их в новый цвет. Ей это очень нравилось. У нее есть много пластинок с панком, а у меня только одна — «Секс Пистолз», и мне ее вполне хватает. Панк — это не просто сильный ветер, это ураган. Ураган, ломающий хрупкие ветви. А люди думают, что это просто развлечение.

Если говорить о музыке вообще, то следует признать, что у нее нет каких — либо жестких рамок. Все сводится в конечном счете к нескольким нотам, которые меняются местами. Бетховена я считаю величайшим композитором, кроме того, я очень люблю Моцарта и Баха. Я не являюсь интеллектуальным слушателем, но, когда я занимался Бетховеном, я был потрясен, как просто были созданы его произведения.

Мой самый любимый гитарист — Джими Хендрикс. Он был самым лучшим гитаристом в мире. Если говорить о самых — самых лучших музыкантах, то мне нравятся Бадди Холли, Элвис Пресли, но до того периода, как он пошел служить в армию, Боб Марли, Стиви Уандер.

Я люблю ходить на яхте. Только начал этим заниматься. Выхожу в море на небольшой лодке. Великолепно — запах моря, ветер дует тебе в лицо… Когда мы в прошлом году находились в турне, в свободное время я только так и развлекался — ходил на яхте. Плавал у берегов Бразилии и США. Садился один на яхту и отправлялся куда глаза глядят. А еще всерьез увлекся живописью. Я написал около 200 картин и нахожу, что отдыхаю, когда рисую. Но, наверное, больше всего отдыхаю, когда пишу песни. Это всегда было мое хобби. И если даже фирмы грамзаписи больше никогда не выпустят ни одной моей песни, я буду по — прежнему писать их.

Я люблю зеленые холмы и леса, но так же дорога мне моя музыка, я не могу не играть рок — н–ролл.

Откровенно говоря, когда мои дети были еще маленькими, мне казалось, что когда они вырастут, начнут увлекаться музыкой «панков» или чем — то похожим. Но у них развился хороший музыкальный вкус. Джеймс, например, очень полюбил группу «Бич Бойз». Потом он стал слушать Джеймса Брауна, а сейчас ему очень нравится Джими Хендрикс.

Да, именно Линда дала мне силы выжить… Я осмелился работать, хотя поначалу совершенно без вкуса, только чтобы доставить радость Линде. Именно из — за нее я вернулся на сцену. Но до сих пор я абсолютно не уверен в себе…

У нас нет прислуги. Линда сама готовит, хотя при нашем достатке мы могли бы иметь кухарку. Правда, одна женщина помогала присматривать за детьми, но она для них, скорее, как любимая тетя. Такая жизнь позволила мне выработать свою философию. Я стараюсь как можно больше бывать дома — ведь случается, что дети просто не знают своих родителей. Это, на мой взгляд, опасно. Ребята наши очень смешные, любят дом, любят устраивать домашние шоу.

Не думаю, что кто — то из них станет настоящим музыкантом, хотя у них неплохие голоса, они понимают гармонию. Джеймс увлекается гитарой, любит рок — н–ролл. Стелла играет на пианино. Но я не хочу их подталкивать, хоть и мог бы пристроить в какую — нибудь группу. Предоставляю им свободу выбора. Если понадобится помощь, окажу ее.

Когда взрослеешь, конечно, немного меняешься, и прежде всего меняется внутренний мир. Мой внутренний мир сегодня, конечно, иной, чем был. Если бы сейчас были 60–е годы, я бы сказал своим детям, например, что свободная любовь — хорошая. Но сейчас, в конце 80–х, да еще во времена СПИДа, в этой идее уже нет ничего хорошего. Сейчас говорю, что нужно быть осторожными, осмотрительными. У нас хороший контакт с детьми, мы с ними друзья… Очень мило, когда дети говорят нам иногда: «Мама, папа, было бы естественно, если бы мы были хиппи, бунтарями, а вы — строгими родителями, но получается, что у нас все наоборот: мы строги, а вы эксцентричны!»

Конечно же, наша семья не такая идиллическая пастораль, как может показаться с первого взгляда, — это настоящий брак, понимаете? Такой же настоящий и реальный, как и любой другой. Не думаю, что кто — то знает секрет счастливого брака. Это вопрос везения. Мы много времени проводим вместе, у нас много общего: музыка, мы оба вегетарианцы. Знаете, мы просто любим друг друга.

С большим энтузиазмом занимаюсь сейчас проектом открытия старой школы грамматики в Ливерпульском институте. С этой целью собираюсь начать сбор денег. И если идея удастся, надеюсь время от времени приезжать туда и что — нибудь преподавать. Конечно, такие вещи не делаются за один день. Но я очень надеюсь, это школа — она будет называться Ливерпульским институтом сценических искусств — станет не просто академическим местом, где дети изучают музыку, таких заведений сколько угодно. Наша школа будет от них отличаться, возможно, гибкостью графика, отсутствием строгой администрации.

Я не должен проводить кампании по защите окружающей среды! Но что делать, если политики сидят сложа руки? Я не эксперт, не специалист по очистке воздуха. Я всего — навсего отец четырех детей, который не хочет, чтобы они росли в мире, где нельзя дышать хорошим свежим воздухом.

Когда я смотрю на своих детей, то думаю, что современная молодежь замечательная. Кажется, их интересуют все проблемы. Их волнуют проблемы мира и экологии, все, в чем заинтересованы сейчас люди. Так что я их очень люблю. Конечно, невозможно говорить о всех, но большинство молодых людей, которых я встречаю, прекрасны, у них отличное настроение. Это дает мне надежду на будущее.

Частенько приходится слышать: «Вы знамениты, богаты, счастливы в личной жизни. Что же еще можно ждать от жизни?» Странно. Иногда мне кажется, что я вовсе еще не начинал жить.

Линда Маккартни. На крыльях любви

Я работала в журнале «Город и деревня». В мои обязанности входила, в частности, сортировка почты. Однажды редактору пришло приглашение на встречу с «Роллинг стоунз», которые приехали тогда в Нью — Йорк — это было в 1966 году. Мне очень нравились эти ребята, и я сама воспользовалась приглашением. Да к тому же еще прихватила и камеру. Презентация должна была состояться на яхте посередине реки Гудзон…

Приехав в назначенное место, я увидела много людей с фотоаппаратами, которые толпились на набережной. «Роллинги» допустили на борт репортеров, но отказались от услуг фотографов. Единственным человеком с камерой была на яхте я. Думаю, благодаря моей броской внешности, — ну знаете, молодая девушка, блондинка и все такое. А я была тогда совершенно зеленой, только и могла навести фокус и щелкнуть затвором. Меня трясло от страха, что ничего не получится.

Тем не менее, когда яхта пристала к берегу, все репортеры бросились ко мне, стали просить снимки. Мне даже в голову не пришло потребовать за них плату. Единственно, чего я хотела, это чтобы под снимками появилась моя фамилия. Фото были напечатаны, вот тогда — то я и поняла, что этим можно зарабатывать.

Помню, когда «Нью — Йорк таймс» начал брать у меня фотографии, у меня спросили, кого я принесу в следующий раз. Я сказала: «Вам подойдут «Баффало Спрингфилд» или лучше сделать Джима Моррисона?» — «Да все равно», — ответил редактор. Они даже не отличали одной группы от другой.

Мне за работу не платили ни цента, но зато я могла снимать всех — «The Who», Джима Моррисона, «Джефферсон эйрплейн», «Грэйтфул дэд», всех, всех. Большинство из игравших там групп приезжали из Лос — Анджелеса или из Англии, они никого в Нью — Йорке не знали, и, фотографируя их, я становилась их другом.

Ко мне домой приходил Джими Хендрикс, мы пили чай, и он жаловался на то, что нет денег. Я каталась на метро с Джексоном Брауни, ужинала с Джимом Моррисоном, таскалась по городу с Эриком Бердоном [99].

Между нами ничего такого не было — мы все просто дружили.