Еще один паршивый день. Одно утешает — он почти закончился и не успеет стать еще паршивее. Лайам вошел в парадное своего дома.

— Добрый вечер, Карлос.

— Добрый вечер, мистер Эллиот. У вас гости. Лайам повернул голову, надеясь увидеть Обри.

Но вместо нее увидел Мэтью Холта.

Лайам стиснул зубы. День все-таки стал еще паршивее.

— Холт, мне нечего вам сказать.

— Тогда просто послушай.

— И не надейтесь. — Лайам пошел к лифту. Но Холт догнал его.

— Это касается Обри. Она уволилась и собирается съехать с квартиры.

Лайам замер. Его сердце колотилось о ребра с такой силой, что могло их пробить. — Что?

— Она назвала меня эгоистичным ублюдком. И она права.

Лайам внимательно посмотрел на Холта. Он выглядел намного старше, чем на фото в газетах.

— Пойдемте.

Они вошли в лифт.

— Что случилось?

— Обри примчалась ко мне в пятницу вечером, как только вернулась из Калифорнии. Она обвинила меня в том, что я ее использовал и разлучил с человеком, которого она любит.

Сердце Лайама сжалось.

— Ей следовало дать вам по морде.

— Я это заслужил. Она уезжает из Нью-Йорка. В квартире Лайам ринулся прямо к бару, налил себе стакан виски.

— Когда она уволилась?

— В пятницу вечером.

Почему она не сказала об этом, когда была у него? Потому что не хотела продолжать с ним отношения?

— И зачем вы мне все это говорите?

— Потому что Обри не отвечает на мои звонки и не открывает мне дверь. Потому что я безнадежно испортил отношения с единственной дочерью. И я не хочу, чтобы по моей вине с вашими отношениями произошло то же самое. — Холт помолчал. — Я эгоистичный сукин сын, Эллиот, но я хочу, чтобы Обри была счастлива. С тобой она будет счастлива.

Она и была с ним счастлива. И он был счастлив с ней так, как никогда прежде. Но он разрушил все это своей недоверчивостью. Отношения Обри с ним могут быть так же безнадежны, как и с отцом.

Но она любит его. По крайней мере любила. И он любит ее до беспамятства. С того самого рокового разговора в пятницу утром не было минуты, когда она не стояла у него перед глазами, а сердце не разрывалось от тоски. Он не может так просто сдаться, не простит себе, если не попытается спасти их счастье. Лайам поставил стакан.

— Я позвоню ей.

— Она не отвечает на звонки. Ума не приложу, как встретиться с ней.

— Я что-нибудь придумаю.

— Эллиот, если вам это удастся, скажите ей, что… что я очень виноват. И что люблю ее. — Холт выглядел совершенно раздавленным.

— Я передам, но она должна услышать это от вас.

Лайам закрыл дверь за Холтом. Ему нужно придумать что-то, чтобы вернуть любовь и доверие Обри, пока он окончательно не потерял ее. Если уже ее не потерял.

— Счастливого Хэллоуина! — сказал курьер и протянул Обри письмо.

— И вам, — машинально ответила она, как завороженная глядя на конверт в своей руке. Адрес отправителя — паб Эрни. Лайам. Ее сердце замерло. Она закрыла дверь и, как слепая, побрела обратно в комнаты, спотыкаясь о коробки, загромождавшие пол.

Лайам думал, что она предала его. Он мог поверить, что она способна на такую подлость. Обри с негодованием сунула нераспечатанный конверт в первую попавшуюся коробку и вернулась на кухню к сборам.

Постарайся увидеть в этом хорошую сторону, Обри. Ты же всегда хотела переехать в Хилл-Крест-Хаус.

Вчера после разговора с Лайамом она рыдала, пока не опухла настолько, что едва могла открыть глаза. Как он смел подумать, что она могла предать его?

Но разве Патрик не предал его однажды?

Тарелки посыпались из ее рук. Лайам уже один раз пережил предательство того, кому доверял. Если его использовал человек, которого он знал с детства, он мог ждать этого от кого угодно.

Ее гнев испарился. Обри кинулась в комнату и нашла конверт. Открывать или нет? Что бы она ни сделала, ей все равно будет больно. Она разорвала конверт. Внутри была яркая реклама вечеринки, которая будет сегодня вечером в пабе Эрни в честь Хэллоуина.

В углу рукою Лайама было приписано:

«Я не напялил бы этот ужас ради кого-то другого. Пожалуйста, приходи. Лайам».

Ее сердце замерло. Она прижала флайер к груди и попыталась усмирить разом вспыхнувшие надежды. Лайам хотел видеть ее. Зачем? Она перечитала приписку, но так ничего и поняла.

«Напялил бы этот ужас»? Он будет в костюме?

Идти или нет?

Нет.

Да.

Что ей терять? Сердце она уже потеряла.

Обри поглядела на часы. У нее есть три часа, чтобы найти костюм. Совершенно невыполнимая задача в Хэллоуин.

— Вы себя нормально чувствуете в этом? — спросила Пэм, официантка, ставя бокал на стол перед Лайамом.

Лайам подвигал плечами. Металлический скрежет, сопровождавший каждое его движение, действовал ему на нервы. И как он сможет пить в этом шлеме?

— Может, дать вам трубочку?

— Да уж, не помешает. Который час? — Ему не удалось нацепить часы на свой костюм.

— Почти девять. Думаете, она придет?

Лайам был почти уверен, что нет, но не сдавался. Он пожал плечами, костюм заскрежетал.

— Посмотрим.

Пэм погладила его по плечу. Костюм зазвенел.

— Дай мне знак, когда будешь готов.

Вокруг него народ увлеченно праздновал Хэллоуин. Он занял столик, за которым они сидели с Обри в их первую встречу. Когда он пришел, столик был занят, и ему пришлось поставить пиво целой компании парней, чтобы они нашли себе другое место.

Дверь паба открылась. Его сердце останавливалось всякий раз, когда она открывалась, — приблизительно сорок остановок за последний час. Но это опять была не Обри, а какая-то проститутка в дешевом белом парике и красной полумаске. Микроскопический ярко-красный топ тесно обтягивал мальчишеский торс, алая мини-юбка оставляла открытым пупок, в котором сверкало колечко, и у нее были самые высокие каблуки, на которых в принципе способен ходить человек.

Несколько парней достали бумажники и размахивали купюрами, выкрикивая малопристойные предложения. Шея девушки и та часть лица, которая была видна из-под маски, стали почти такими же красными, как ее костюм. Что-то в ней показалось Лайаму знакомым. Стакан с глухим стуком упал на стол. Обри.

Выйти из-за стола оказалось так же нелегко, как сесть за него. Он просто поднялся, когда она оказалась рядом. Взгляд фиалковых глаз в прорезях алой полумаски заискрился смехом.

— Рыцарь в сверкающих доспехах. Тебе идет, Лайам.

Лайам улыбнулся, но вовремя понял, что ей не видно его лица. Он снял шлем и поставил его на стол.

— А ты — проститутка?

— Не могла найти ничего другого. Я уже собиралась прийти без костюма, потому что это…

— Это самая сексуальная вещь, какую я когда-либо видел. — Он поднял руку, чтобы дотронуться до ее щеки, но вовремя остановился. Вряд ли Обри понравится, если он будет скрести по ее щеке металлической перчаткой.

— Я не напялила бы этот ужас ради кого-то другого, — повторила Обри слова его приглашения.

— Рад это слышать. — Он готов был смотреть на нее всю ночь. — Хорошо, что ты пришла.

Она села за столик и пристально посмотрела ему в лицо.

— Я не собиралась приходить. Зачем ты меня позвал?

Он с трудом снял тяжелую перчатку и взял ее за руку.

— Потому что я хотел извиниться. За то, что не верил тебе. За то, что обидел тебя. За то, что позволил нашей работе встать между нами. Этого больше не повторится.

— У тебя были серьезные причины.

— У меня были серьезные причины не доверять твоему отцу, но не тебе. Ты знаешь, у меня все вверх дном на работе, мать была больна, братья передрались между собой. И это все, из чего состояла моя жизнь, пока я не встретил тебя. Теперь я чувствую, что не просто переползаю изо дня в день, как робот, выполняя все, что от меня ждут. Я живу. — Он нашел глазами Пэм и ударил себя в стальную грудь — это был условный сигнал. Потом он осторожно снял маску Обри и положил ее на стол рядом со своим шлемом. — Когда мы были в Напа, ты сказала, что мне стоит уволиться из ИХЭ и заняться тем, что я действительно люблю, — открыть винодельню. Я отказался, потому что у меня не хватало смелости рискнуть. Но ты была права. Кто не рискует, тот не выигрывает.