Песчаный овес
Вихрь вздымает здесь барханы,
Заметает травы там,
Лишь один овес песчаный
Не сдается и пескам.
Ветер стонет от обиды,
И шипит песок змеей,
И уже овса не видно:
Он засыпан с головой.
Толщу осыпи зернистой,
Как иглой, овес проткнул
И метелкой серебристой
Снова весело взмахнул.
Мы напор барханов встретим
С ним, испытанным во всем,
Закрепим пески мы этим
Замечательным овсом.
Выше самой легкой тучи
Эскадрильи пронеслись, —
И десант семян летучих
В бурунах посеял жизнь.
Покоренная пустыня
Будет пастбищем цвести,
И сухим пескам отныне
Наших нив не замести!
Возвращение воды
Сотни лет здесь странствовало горе,
Шелестели мертвые пески.
А теперь, синея, плещет море
В древнем устье высохшей реки.
Не смерчи, а влажные туманы
Небо занавесили в жару.
Белые, как пена, пеликаны
На волну садятся поутру.
И вода, с журчаньем, по каналам
Вдаль течет, расцвет земле суля,
Та вода, которой век не знала
Солнцем прокаленная земля.
Новозданные струятся реки
По просторам рисовых полей,
Наполняя их квадраты-чеки
Влагою прохладною своей.
И столбы шагают от плотины,
Смел и быстр размах больших шагов:
То же море, двигая турбины,
Силу даст для электроплугов.
Высока колхозная пшеница,
И шумят колхозные сады.
Празднует прикумская станица
Возвращение живой воды.
Отступление дебрей
Там, где тлели пни сырые,
Где и птицы гнезд не вьют,
Собирала малярия
Жатву смертную свою.
И казалось, что болото
Землю скрыло навсегда,
И его немые воды
Не стекали никуда.
Но пришел к болотам черным
Смелый сердцем человек.
Он, могучий и упорный,
Вырыл русла новых рек.
В топи выдвинул заставы,
Проложив за гатью гать,
И болото он заставил
Сушу пленную отдать.
А потом все выше, выше
Поднимался в горы он,
Дикий лес впервые слышал
Топора победный звон.
День и ночь гремя железом,
На кирку сменив топор,
Он террасами изрезал
Склоны всех соседних гор.
И в былых глухих трясинах,
Стывших мертвою водой,
Сыплют девушки в корзины
Чай аджарский молодой.
И не счесть на горных склонах
Желто-пламенных плодов
Апельсиновых, лимонных,
Мандариновых садов.
Бамбуковый лес
Посадили отводок в почву,
И, раскинувши сеть корней,
Жадно рос он и днем и ночью —
Двадцать метров за сорок дней.
Полированною колонной
Желтый ствол в синеву взнесен.
Узких листьев сухая крона
На верхушке раскрыла зонт.
Не один, а сплошною чащей
В наступление шел тростник.
Так над горной рекой гремящей
Удивительный лес возник.
И в полуденный зной прохладно
Под навесом его везде.
Только солнца скупые пятна
Брызнут золотом там и здесь.
С виду мертв он, но жизни шорох
Слышат сонные тростники:
Тут уже расселились в норах
Осторожные барсуки.
И шакалы узнали ходы
В странный лес, что разросся вдруг,
Для засады и для охоты
Словно создан густой бамбук.
Лишь над лесом, светясь опалом,
В небе выплывет лунный диск,
Поднимают во тьме шакалы
Детский плач и протяжный визг.
Но охотничьи их угодья
Беспокойны бывают днем:
Из совхоза сюда приходят
Лесорубы за тростником.
Ударяет топор со звоном,
И пилы раздается свист,
И трепещет листва на кронах,
И стволы оседают вниз.
Их увозят тропой колесной,
Хоть уклон каменист и крут,
А потом в мастерских совхоза
Парят их, и прямят, и гнут.
Ни вершка не идет в потери —
Каждый ствол для работы гож.
Те, что тоньше, кладут, размерив,
Под зубчатый и круглый нож.
Будто искры, опилки брызжут
Из-под лезвий со всех сторон,
И коленчатых палок лыжных
Мчится к северу эшелон.
Эвкалипты
Там, где мертво молчащие
Топи гибель таят,
Молодые дрожащие
Эвкалипты стоят.
Над болотной трясиною
Посадил их колхоз.
Корень, всосанный тиною,
К твердой почве пророс.
В воду смотрятся светлые
Эвкалиптов стволы,
И струится от веток их
Легкий запах смолы.
Ветер, с моря чуть дующий,
Их дыханье несет
Над туманом, ночующим
В кочках черных болот.
Пусть пока невысокие
Эвкалипты стоят,
Но трясину глубокую,
Возмужав, победят.