Может быть, в этом умолчании сказалось и внутреннее неуважение автора к государственным институтам, присущее каждому утописту, даже англичанину, воспитанному сызмальства в почтении к законам. Кто из них, из утопистов, не мечтал построить общество, на руках которого не бряцали бы никакие административные цепи, и потому, как это думалось социальным проектировщикам, оно стало бы более счастливым. Как говорится, не было бы счастья, так несчастье помогло, англичане такой шанс в романе Уиндема получили.

Маленькие сельскохозяйственные коммуны, которые начали организовываться повсюду после распада многоклеточного общественного организма — ни дать ни взять воплощенная идиллия в духе Генри Торо — уединенная хижина и одинокий человек, который трудится на Земле исключительно для собственного пропитания. Ну, пусть не маленькая хижина, а большая ферма, и человек не один, а десять, двадцать, сто, разница непринципиальная. Как порой ни трудно им приходится, можно утверждать, что в общинах живут удовлетворенные люди, нашедшие здесь и личное счастье, и смысл существования. И не нужны вроде бы им никакие бюрократические или политические надстройки. Свобода. На первый взгляд кажется, что неприятности им грозят только извне. Неизвестно, правда, кто для них страшнее — триффиды или новоявленные радетели “закона и порядка”, возглавляемые тем же Торренсом, который замыслил создать некий Чрезвычайный комитет для Юго-Восточной Англии. Планы у него далеко идущие — не только загнать побольше подданных под ярмо, но соорудить из них же армию для “умиротворения и должного наставления племен, вернувшихся к первобытному беззаконию”. Страна лежит в развалинах, а эти негодяи вновь мечтают о мировом господстве. Поистине имперские замашки никогда не умирают, а история, как видно, напрасно старается, многажды доказывая их несостоятельность.

Но от Торренса и его штурмовиков можно убежать, от триффидов оборониться с помощью оград и огнеметов. А как быть с тем, что колонии живут исключительно на проценты с предшествующей цивилизации? Что они будут делать, когда сожгут последний литр бензина и когда проржавеет последняя лопата? Бурить скважины? Плавить руду? А в состоянии ли отдельная колония создать биохимическую лабораторию для поисков антитриффидного гербицида? Множество подобных вопросов задают себе участники действия, но вразумительного ответа мы не услышим. Хочешь — не хочешь, а перед подобным объединением людей обязательно возникнут такие скучные и такие нелюбимые романистами категории, как товар, торговля, поиски всеобщего эквивалента, необходимого для обмена наработанной продукции, другими словами, денег… Только в фантастических романах можно дать героям возможность жить припеваючи, не ведая о существовании законов политэкономии. Впрочем, нет, не только в романах, В жизни тоже были попытки отменить законы, так сказать, авторской волей. К несчастью, результаты этих экспериментов пришлось испытать на себе не вымышленным персонажам, а живым людям, миллионам живых людей. Последствия экономического романтизма были ужасны, в чем, если хотите, виновата и мировая фантастическая утопия, уж больно заманчивыми она рисовала солнечные города сплошь из стекла и алюминия. Она же, правда, предупреждала и об угрозе всеобщего одичания в бетонных джунглях, но на ее страницах несостоятельность и хрупкость цивилизации обнаруживались чаще всего под ударами внешних сил — это мог быть прилет агрессивных марсиан, чудовищное землетрясение, ядерная катастрофа, ослепляющий огонь… Авторы предпочитают общаться со стихиями — больше приключений, больше занимательности. А как только дело доходит до саморазвития, тут роман и заканчивается. Хотя дальше-то и должно начинаться что-то не менее интересное и, бесспорно, более важное.

В былые времена эту недоговоренность советские комментаторы западных фантастов склонны были объяснять зияющими пробелами в их мировоззрениях. По непонятным для нас причинам интеллигентные люди дружно отказывались овладевать научным подходом к окружающей действительности, не желали вникать в постулаты исторического материализма, который один только и способен дать художнику надежный телескоп для разглядывания будущего. Мы же воображали, что обладаем сверхзнанием и потому позволяли себе с интонацией превосходства исправлять в сопроводительных статьях просчеты и недоработки Брэдбери, Шекли, Азимова… И Уиндема тоже, в частности. Сейчас оснований для поучений у нас поубавилось, хотя это вовсе не означает, что западные фантасты, даже все в целом, сумели нарисовать приемлемую или хотя бы отчетливую картину будущего Может быть, они просто поступали честнее некоторых наших пророков, основывая пафос своих произведений не на непостижимом сегодня общественном устройстве, а на общечеловеческих добродетелях, прославляя мужество, верность, любовь, обличая низость, предательство, самодовольную тупость. И оказалось, что непреходящие, вечные ценности одинаково годятся как для изображения настоящего, так и будущего, одинаково доходят до сердца как зарубежного читателя, так и советского. Нам близки и симпатичны герои этих книг — энергичные честные парни и отважные, решительные, всегда красивые девушки.

В отличие от “Дня триффидов” роман К.Педлера и Дж. Дэвиса имеет иные точки художественного отсчета — он идет не столько от литературы прошлого, сколько от прозы XX века — с ее тяготением к документальности, хроникальности, откровенной публицистичности. Сюжет строится жестче, рациональнее, лирические отступления — побоку, перед нами, в сущности, журналистский репортаж с места событий. Тут не скажешь, что придуманная эпидемия пластмассовой чумы лишь повод, фон, а роман о чем-то другом, нет, это именно повествование о технологической катастрофе и ничего больше.

В целеустремленности, напористости — сильная сторона подобной литературы. При всем уважении к “старику” Уиндему мы, конечно, ни на секунду, даже в самом темном, самом предрасположенном к чудесам уголке нашей души не поверим в появление ходящих цветиков. Да автор к этому и не стремится.

А в чем, собственно, неправдоподобие “Мутанта-59”? Только в том, пожалуй, что рассказанные события на самом деле в Лондоне не случились. Еще не случились. Но вполне могли бы произойти. В самом деле, кто станет отрицать, что во множестве лабораторий на донышке чашки Петри ежедневно вскипает коричневая пена все новых, все более разнообразных штаммов? Разумеется, они выращиваются “для блага людей”. И саморазрушающиеся пластики уже, кажется, запущены в производство, что тоже подается как очередная победа науки. Но, может быть, это действительно победа, ведь голодные микробы пока еще не перебрасывались с них на другие пластмассы? Только разве нечто подобное уже не происходит на нашей планете? А медленно, но неостановимо разливающаяся волна СПИДа, неизвестно откуда взявшегося? Чем, собственно, история появления и распространения этой напасти отличается от самой угрюмой фантастической антиутопии? А такие уже совершенно бесспорно выкованные самим человечеством дамокловы мечи, как парниковый эффект или озоновая дыра над Антарктидой?

Темпы этих процессов не столь стремительны, как у тех, что описаны в романе, поэтому человечество еще позволяет себе благодушествовать. Однако то, что происходит, куда страшнее размягчения пластмасс. Представим на секунду, что фантазия К. Педлера и Дж. Дэвиса сбылась. Конечно, бедствия были бы намного грандиознее описанных в романе прежде всего потому, что они не ограничились бы центральным районом Лондона. Авторам попросту не хватило пороху развернуть катастрофу до всемирных масштабов. И все же человечество бы выжило, обходилось же оно тысячи лет без пластмасс. А вот без озонового слоя, защищающего биосферу от губительного ультрафиолетового излучения, попробуй выживи…

Однако легко видеть и слабости произведений, подобных “Мутанту-59”, художественные прежде всего. Через день-другой, а то и сразу после окончания чтения попытайтесь вспомнить действующих в романе лиц, их переживания, перенесенные страдания. В лучшем случае вы вспомните их функции или служебные обязанности. Бьюкен ничем не отличается от Джеррарда, Скэнлон от Райта и т. д. Разве что Креймер, в котором делячество выжгло остатки человечности, обладает какими-то зачатками характера.