— А кому принадлежали эти маленькие часы?

— Эти позолоченные часы принадлежали Эмомуэлю, он умер больше ста лет назад. А это широкий меч его брата Освильда. Они пришли из тех времен, когда предметы рождения были прекрасны, не то что все эти щетки и чернильницы, промокашки и вантузы. Тогда людям дарили фигурки слонов, вырезанные из слоновой же кости, позолоченные армиллярные сферы, заводных птиц и красивые пуфики для ног. Но теперь все изменилось, поскольку бабушка говорит, что нам нужны предметы на каждый день, так как мы живем в век практичности.

— Шкаф накрепко заперт, правда?

— О да, его всегда запирают и открывают лишь тогда, когда кто-то умирает.

— Детский башмачок. Грустно.

— Да нет, он принадлежал двоюродному дедушке Фратцу, он дожил до девяноста трех лет. Грусть навевают эта матерчатая кепка, тот волчок и вон та гильотина для сигар. Их владельцы умерли очень молодыми. Еще грустно смотреть на солонку и перечницу.

— Близнецы?

— Верно. Тиф.

— А что это за предметы в маленьком убогом шкафчике рядом с большим? Коробочка для пилюль, скакалка, стеклянная ваза и стеклянный глаз — чьи они?

— Они принадлежали Айрмонгерам-самоубийцам, — сказал Клод.

— Бедолаги. Нет, мне больше нравится большой шкаф. Толстое стекло, правда?

— Такое же толстое, как то, что используется в глубоководных шлемах. В правом нижнем углу есть маркировка. «ПРЕББЛ И СЫН, ПРОИЗВОДИТЕЛИ СТЕКЛА ДЛЯ ГЛУБИН». Ну вот, это Мраморный зал и Великий сундук.

— Спасибо тебе. Большое.

— Я показал тебе несколько комнат, не так ли?

— Да, показал.

— А теперь я спрошу тебя кое о чем. И буду говорить более чем прямо.

— Давай, не тяни.

— Думаю, что под волосами и чепчиком ты прячешь дверную ручку моей тетушки Розамути.

— Я… как бы это… ну… Не могу сказать, что это не так.

— Я знаю, что это так, Люси, и это неправильно.

— Как ты узнал? Может, у меня ее нет?

— Я слышу ее.

— Это дверная ручка! Ты не можешь слышать…

— Сейчас ее голос очень слабый… он похож на шепот. Я слышу, как она разговаривает, произносит свое имя.

— Полная чушь, тебе не кажется? Не пытайся меня запугать.

— Она говорит: «Элис Хиггс», очень слабым голосом. Ее слова едва слышны.

— Это всего лишь слова. Они ничего не доказывают.

— Тогда сними свой чепчик.

— Нет!

— Пожалуйста, Люси. Пожалуйста. Это небезопасно. Больше нет.

— Чур, мое! Я нашла!

— А они найдут тебя. И я сомневаюсь, что после этого они будут считать тебя своей.

— У меня больше ничего нет! Вообще ничего! Ничего на всем белом свете! Ни единой вещички, Клод, ни единой! Ты не станешь забирать ее у меня, ведь правда? Ее вес так приятен — замечательная маленькая тяжесть.

— Я должен забрать ее у тебя и отнести тетушке Розамути. После этого, думаю, все закончится, все встанет на свои места. Городские Айрмонгеры вернутся в город, и все снова будет хорошо. Я буду видеться с тобой каждую ночь, обещаю. А ты будешь в безопасности. В полной безопасности. Как только отдашь мне дверную ручку. Но если ты не отдашь ее мне, они продолжат искать тебя и вскоре найдут. И тогда, ох, Люси, если они поймают тебя с дверной ручкой, я и представить себе не могу, что они с тобой сделают. Это будет просто ужасно. Однако что бы с тобой ни сделали, ясно одно: если они найдут эту штуку в твоем чепчике, тебе этого не простят. И тогда тебя уж точно, абсолютно точно никогда больше не пустят наверх, и я никогда тебя больше не увижу. От этой мысли я прихожу в ужас. Отдай мне ее, Люси. Отдай мне ее сейчас, Люси Пеннант, прошу, позволь мне помочь тебе!

Это была невероятная речь. Я почувствовала, как мои руки сами снимают чепчик с головы, но все же на мгновение они остановились.

— При одном условии, — сказала я.

— Ну же, Люси, поторопись! Ты знаешь, что так надо!

— Ты должен кое-что сделать.

— Что угодно! Только скажи и отдай мне ручку!

— Я ищу свою подругу, нижнюю Айрмонгер. Она ушла то ли на Свалку, то ли в Пепельную комнату, после чего исчезла. Они подняли ужасный шум, и я хочу знать, куда она пропала. Я думаю, она в опасности, и хочу, чтобы ты мне помог.

— Что угодно, только отдай мне ручку!

— Ты узнаешь, что с ней произошло?

— Да, я сделаю все, что смогу. Как ее имя? О ком мне спрашивать?

— Здесь все просто, — сказала я. — Она — пропавшая Айрмонгер.

— Хорошо! — сказал он и протянул руку.

— Она забыла свое имя, но успела нацарапать его где-то здесь, в Доме-на-Свалке. Однако она не могла вспомнить, где именно.

— Вероятно, я видел его. Тебе надо было спросить раньше. Люди исписали своими именами много поверхностей.

— Расскажи!

— Некоторые выжигали их увеличительным стеклом, как это сделал Джейми Бринкли в 1804 году. Но его имя было выжжено на подоконнике еще до того, как тот попал сюда.

— Женское, Клод. Ты видел женские имена?

— Хелен Баллен, 2-Б класс.

— Где это было?

— На классной линейке.

— Нет, не думаю, что это она.

— Флоренс Белкомб, 1875.

— А это где?

— Хм, на одной из черных лестниц. Нацарапано на ступеньке.

— Это оно! Ты нашел его, Клод, черт возьми, ты нашел его!

От радости я поцеловала его прямо в губы. Клода это ошеломило, словно я его ударила.

— У нас есть ее имя! — сказала я. — Теперь нам нужно найти ее саму. Поспрашивай, Клод, пожалуйста. Узнай, что произошло.

Я сняла чепчик. Мои волосы рассыпались, и я услышала, как Клод прошептал:

— Я сейчас взлечу. Ох, я ударюсь о потолок!

— Что?

— Ничего, абсолютно ничего, Люси Пеннант, — сказал он. — Твои волосы совершенно рыжие, правда? Ты поцеловала меня.

Но затем он снова побелел как полотно.

— Это был всего лишь поцелуй, Клод.

— Альберт Поулинг! — прошептал он. — Скорее!

Мы спрятались за огромным шкафом, возвышавшимся уже на двенадцать футов, хотя еще минуту назад эта цифра равнялась восьми.

Шаги. Еще шаги. Разные шаги. А затем и слова.

— Я что-то слышал, — донесся голос мужчины.

— Да, дядюшка Тимфи, что это было? — ответил ему юноша.

— Думаю, это были голоса. Станли, Дювит?

— Да, дядюшка.

— Я хочу, чтобы вы были очень бдительными. Я не позволю этим городским указывать нам, как и что делать. Я здесь главный указчик. Мне все равно, что Идвид вернулся. Что мне этот Идвид? Он всегда ставит мне палки в колеса. Что с того, что он губернатор? Я приглядываю за Домом-на-Свалке. Я здесь зрячий. Я — главный дядюшка в этом доме, я! И меня будут уважать. Ладно, вы провели обход. Кто отсутствует, кого нет на месте?

— Туммиса, дядюшка.

— И Клода.

— Если на то будет моя воля, они не получат брюк. Где Муркус?

— На задании.

— И на каком?

Стук шагов по мраморным плитам.

— Опять эта птица.

— Поймать ее! Изловить ее!

Сидя в укрытии, я услышала, как затаившийся рядом со мной Клод прошептал: «О нет».

Пронзительный крик.

— Я поймал ее, дядюшка!

— Хорошие мальчики, хорошие.

— Хилари Эвелин Уорд-Джексон, — прошептал Клод. — О нет!

Еще шаги. Людей в комнате прибавилось.

— Смотрите, кто идет!

— Туммис Айрмонгер!

— Лейка! Лейка! Наконец-то я тебя нашел.

— Сверните ей шею! Сломайте ее! — завизжал тот, кого называли дядюшкой.

Последовал звук, похожий на треск ломающейся трости.

— Лейка! — послышался чей-то мучительный крик.

— Отлично, Муркус. Теперь отведи его наверх, лично к Амбитту.

И тогда все ушли. Тяжело дыша и вздрагивая, мы выползли из-за шкафа. На полу лежала чайка.

— О мой бедный, бедный Туммис! — сказал Клод.

— И бедная Лейка, — сказала я.

— Это должно прекратиться. Это неправильно, — сказал он. — Отдай мне дверную ручку, Люси, ради всего хорошего на этом свете.

Я распустила волосы и отдала ему ручку.

— Мы завтра увидимся? — спросила я.

— Да, да, — сказал Клод. Он был в панике. — Ты знаешь, где гостиная?