Мужчины согласно кивнули.

— Мы его поймаем, — произнес Сабальса.

— Мы его поймаем, — повторили остальные.

Воодушевлять полицейских, принимающих участие в расследовании, ее тоже научили в Квантико. Требовательность в сочетании с подбадриванием становились жизненно важными, когда расследование затягивалось, не принося позитивных результатов, и люди начинали падать духом. Она посмотрела на свое туманное и похожее на призрак отражение в стекле огромного окна опустевшего зала для совещаний и задалась вопросом, кто из ее команды больше нуждается в произнесенных ею словах — кто-то из мужчин или она сама? Она подошла к двери и закрыла ее на задвижку. Затем она достала из кармана мобильный телефон в ту же секунду, когда он начал звонить.

Джеймс в течение пяти минут допрашивал ее, спала ли она, завтракала ли она и хорошо ли она себя чувствует. Она ему солгала, сказав, что машину вел Хонан, а она всю дорогу спала. Видимо почувствовав, что ей не терпится закончить разговор, Джеймс вырвал у нее обещание быть дома к ужину и наконец попрощался. Амайя понимала, что вместо того, чтобы успокоить супруга, она встревожила его еще сильнее. Она никого не любила сильнее, чем Джеймса, и, тем не менее, так дурно с ним обращалась. Осознание своей вины перед ним тяжелым грузом навалилось на ее совесть.

Она перелистала записную книжку. Алоизиус Дюпре. Взглянув на часы, она быстро подсчитала время в штате Луизиана. В Элисондо было полдесятого, значит, в Новом Орлеане полтретьего ночи. Если ей повезет и если специальный агент Дюпре не изменил своим привычкам, он не должен был еще спать. Она нажала кнопку вызова. Ожидать пришлось недолго. Не успел отзвучать второй гудок, как ее слуха достиг хриплый голос агента Дюпре, напомнив ей об очаровании юга, которым так гордились жители Луизианы.

— Mon Dieu! Инспектор Саласар! Чем я обязан этому неожиданному удовольствию?

— Привет, Алоизиус! — отозвалась она, улыбаясь и удивляясь радости, охватившей ее при звуке его голоса.

— Привет, Амайя, как дела? У тебя все хорошо?

— Увы, mon ami, нет, у меня не все хорошо.

— Я тебя слушаю.

На протяжении получаса Амайя безостановочно говорила, выдвигая и снова отметая различные теории, пытаясь изложить все как можно более кратко и при этом ничего не упустить. Когда она закончила, повисшая на линии тишина показалась ей такой абсолютной, что на мгновение она испугалась, что связь оборвалась. Но затем она услышала вздох Алоизиуса.

— Инспектор Саласар, ты, вне всякого сомнения, самый лучший следователь из всех, кого я когда-либо знал, а я знал и знаю очень многих. И это объясняется отнюдь не безупречным использованием всевозможных полицейских методов. Помнишь, мы часто это обсуждали, когда ты была здесь? То, что делает тебя исключительным следователем и что заставило твоего босса поручить тебе руководство этим расследованием, это то, что ты нутром чуешь правильный след, и это, mon amiе, именно то, что отличает уникальных детективов от обычных полицейских. Ты обрушила на меня гору информации, составила психологический портрет убийцы не хуже любого следователя ФБР, и ты постепенно продвигаешься к раскрытию преступления… Но ты ничего не сказала мне о том, что ты чувствуешь нутром, что говорит тебе интуиция. Как ты его воспринимаешь? Он близко? Он болен? Ему страшно? Где он живет? Как он выглядит? Что он ест? Верит ли он в Бога? Насколько хорошо у него работает кишечник? Живет ли он регулярной половой жизнью? И самое важное — как это все началось? Если ты остановишься и хорошенько задумаешься, ты найдешь ответы на все эти вопросы и не только. Но прежде всего, ты должна ответить на самый главный вопрос: что мешает расследованию, что забило его русло? И не говори мне, что все дело в этом ревнивом полицейском, потому что ты, инспектор Саласар, выше всей этой ерунды.

— Я знаю, — почти шепотом ответила она.

— Вспомни то, чему тебя научили в Квантико: если ты чувствуешь на своем пути помехи, отступи, перезагрузись, начни все сначала. Иногда это единственный способ разблокировать мозг, неважно, человеческий или кибернетический. Перезагрузись, инспектор. Выключись и снова включись и начни сначала.

Выйдя в коридор, она успела заметить кожаную куртку инспектора Монтеса. Она помедлила несколько мгновений, а когда услышала характерное шипение дверей закрывающегося лифта, вошла в кабинет, в котором работал помощник инспектора Сабальса.

— Здесь был инспектор Монтес?

— Да, он только что ушел. Вы хотите, чтобы я его вернул? — произнес Сабальса, вставая со стула.

— Нет, в этом нет необходимости. Вы не могли бы сообщить мне, о чем вы говорили?

Сабальса пожал плечами.

— Да так, ни о чем особенном: о расследовании, о новостях, я ввел его в курс дела, поскольку его не было на совещании, вот и все, пожалуй… Ах да, мы обсудили вчерашний матч между «Барселоной» и мадридским «Реалом»…

Амайя внимательно посмотрела на помощника инспектора и уловила исходящую от него неуверенность.

— Я поступил неправильно? Монтес ведь входит в нашу группу, верно?

Амайя молча смотрела на него. У нее в голове продолжал звучать голос специального агента Алоизиуса Дюпре.

— Нет, не беспокойтесь, все хорошо…

Спускаясь в лифте, в котором все еще витали наиболее пикантные нотки одеколона Монтеса, она думала о том, что она грубо солгала Сабальсе. Ему было о чем беспокоиться, потому что все было плохо.

36

Мелкий дождь, который не прекращался несколько часов, промочил долину так сильно, что трудно было представить себе, что она когда-нибудь сможет высохнуть. Все вокруг было мокрым и блестящим, потому что солнечные лучи неуверенно пробивались сквозь плотную пелену облаков, отрывая клочья тумана от крон обнаженных деревьев. У Амайи из головы не шел вопрос специального агента Дюпре: что забило русло расследования? Ее как всегда изумила гениальность этого потрясающего ума. Не случайно, несмотря на всю неординарность своих методов, Дюпре был одним из лучших аналитиков ФБР. Менее чем за тридцать минут телефонного разговора Алоизиус Дюпре расчленил ее дело и ее саму и с ловкостью хирурга указал на проблему. Вот здесь, произнес он, как будто воткнув булавку в карту. Несомненным было и то, что все это она знала сама. Она знала это еще прежде, чем набрала номер Дюпре. Она знала это прежде, чем он ответил ей с берегов Миссисипи. Да, специальный агент Дюпре, что-то забило русло расследования, но она не была уверена в том, что ей хочется смотреть туда, куда вонзилось острие булавки.

Она села в машину, захлопнула дверцу, но не спешила заводить двигатель. В салоне было холодно, и стекла, усыпанные микроскопическими жемчужинами дождя, усиливали ощущение сырости и грусти.

— Что забило русло расследования, — прошептала Амайя.

У нее в душе нарастала безумная ярость, поднимаясь из живота, как столб дыма от пожара. Но вслед за яростью поднялся страх, иррациональный и острый, желание бежать, спрятаться от всего этого, бежать очертя голову, куда глаза глядят, найти место, где она сможет чувствовать себя в безопасности, где ее не будет терзать ощущение неминуемой и чудовищной опасности, раздирающей ее душу в последнее время. Зло уже ее не подстерегало, зло окружало ее своим враждебным присутствием, преследовало по пятам, окутывая ее тело подобно туману, дыша ей в затылок и насмехаясь над ужасом, который ему удавалось ей внушить. Она ощущала его близость, бдительную, молчаливую и неотвратимую, как ощущают болезнь и смерть. У нее в душе звенел сигнал тревоги, умоляя ее бежать, спасаться, и ей хотелось это сделать, но она не знала, где можно скрыться от этой угрозы. Она опустила голову на руль и сидела так несколько минут, ощущая, как страх и ярость овладевают всем ее существом. Внезапный стук в окно заставил ее вздрогнуть. Она хотела опустить стекло, но сообразила, что до сих пор не завела двигатель. Она открыла дверцу, и к ней наклонилась молодая девушка в полицейской форме.