— Я вообще больше ничего не буду говорить, — смирился Винтерфельд. — Вы поезжайте. А я останусь здесь с Фридрихом. — Он обеспокоенно взглянул на Клару. — Будьте осторожны, договорились, синьора? Пусть даже убийца и не выскочит из шкафа где-нибудь в детском доме, но Белльман считает, что в вашем состоянии не следует уезжать отсюда.

Клара улыбнулась и поднялась.

— Если мне повезет, то ехать будет машина. — Она надела пальто и сунула оружие в кобуру. — Я сразу же позвоню, если появятся новости. Думаю, что вернусь минут через сорок.

— Договорились, — сказал Винтерфельд. — Звоните, если что.

Она подмигнула в ответ, спустилась в подземный гараж УУП, выехала с черного хода и краем глаза увидела толпу журналистов и репортеров, теснившихся у главного входа.

Глава 12

Вспоминая репортеров и журналистов у входа в УУП, Клара ехала по Темпельхофердамм на юг. Прессу обычно больше интересуют проблемы политики, что было на руку полиции. Кларе всегда казалось странным, что, если происходило преступление, растиражированное средствами массовой информации, все почему-то ждали результатов, мгновенных результатов. Но тысячи жертв других преступников, которых убили не таким изощренным способом, как убивал людей Безымянный, или те, кто жил в постоянном страхе и паранойе, опасаясь последнего и смертельного удара, были совершенно безразличны прессе.

«Смерть одного — трагедия, смерть миллионов — статистика», — как говорил Сталин.

Клара сразу поняла, что полицию не все считают «другом и помощником», а также осознала тот факт, что врагами полиции были не только преступники, но и некоторые деятели от политики и юриспруденции. Иногда полицейский, избивший разбушевавшегося демонстранта, вызывал больше гнева, чем трое наркозависимых рецидивистов, которые изнасиловали девушку и бросили ее в поле или на безлюдной дороге.

Почему юстиция и политика никогда не были на их стороне? Или это коварная притягательность нарушения нравственных законов, свойственная сильным мира сего, примерно как маркиз де Сад описывал в своих историях богатых баронов? Чем хуже и грубее проступок, тем меньше вероятность, что за него накажут. Словно общество считает извращенное порно и жестокое снафф-видео всего лишь незначительной шалостью, на которую богачи, пуская слюни, смотрят с непристойным возбуждением. Автомобиль обычного гражданина покрыт, как мелкой пылью, различными сертификатами о защите окружающей среды, пропусками в парковые зоны, автоматическими счетчиками для оплаты стоянки и прочими механизмами, контролирующими каждую парковку в неположенном месте, в то время как закоренелых педофилов отпускают на свободу, потому что они отказываются проходить стационарное психологическое лечение. И полиция вынуждена следить за ними круглосуточно, а ведь это стоит дороже, чем защитить жизнь, свободу и права десятка детей. Шекспир говорил о мире как о театре. А сегодня реальность иногда похожа на второсортное телешоу смерти в реальном времени. «Почему тем, наверху, так нравятся преступления? — выпив пару лишних бокалов вина, отозвался как-то Винтерфельд о представителях политики и юстиции. — Все очень просто: они сами преступники».

Но на примере Берлина можно увидеть, что и их мир оказался в опасности. Огонь не знает дискриминации. Он сжигает все, что горит. И пожары становились все больше. Это мир, который постепенно вскипал во взрывоопасных пригородах города и переливался в буржуазный центр.

Насилие и преступность распространялись с южных районов и из Нойкёльна, как смрадные газы поднимают наверх вздувшегося утопленника. Подобная угроза просачивалась и из Веддинга, как кровь заколотого соседа в квартиру снизу: сначала на потолке проявится отвратительное багровое пятно, затем капли начнут угрожающе падать на пол.

«Они как дети, — подумала Клара. — Люди, которые думают, что если закрыть глаза, то угроза окажется где-то далеко. Если я ее не вижу, то она меня тоже не видит». Крик появляется, только когда под удар попадают вот такие, успокоенные. Пока какую-нибудь журналистку из самопровозглашенных «либеральных» средств массовой информации не огреют со спины планкой от забора. Вот тогда — добро пожаловать в реальность! Выясняется, что зло рядом, а преступники оказались молодыми рецидивистами и в очередной раз останутся безнаказанными. И все это несмотря на то, что глаза закрыты.

«Ничто не уговаривает лучше, чем пять сантиметров острой стали в теле», — не раз говорил командир оперативной группы, который во время допроса пробил ножом бедро подозреваемого, а потом провернул лезвие в ране. На сорока пяти градусах поворота полицейские уже знали, где преступник прячет женщину и ее дочь, за которых хотел получить деньги. Похищенных нашли. Они страдали от обезвоживания, были истощены психически и чуть не умерли с голоду, но остались живы. А Карла, командира опергруппы, уволили в тот же день по заявлению потерпевшего.

Они были одни. Белльман и Винтерфельд, Германн и Фридрих, Клара и все остальные. Если они сами себе не помогут, этого не сделает никто.

Детский дом фонда Томаса Крусиуса выглядел так, словно его должны закрыть со дня на день. Пустые коридоры, ободранные оконные рамы, отваливающаяся от стен штукатурка. Лишь кое-где мелькнули пара детей, медсестра и воспитатель.

Спустя десять минут Клара сидела в кабинете директора Мертенса, который будет занимать эту должность еще четыре недели, а после этого его ждала работа в другом детском доме, где конкретно, он и сам еще не знал. Это был мужчина за сорок, слегка полноватый, но рьяно взявшийся помочь Кларе. Он специально пришел в субботу в детский дом, чтобы поговорить с ней.

Газет он, очевидно, не читал, потому что воздержался от вопросов о Безымянном. Кларе это было на руку. Перед ней лежала папка с пожелтевшими документами. Их вид и запах напомнили Кларе о ее школьных годах.

— Многого здесь уже нет, как вы видите, — сказал директор и поставил дымящуюся чашку кофе на стол. Потом присел. — Я и сам тут всего пять лет работаю. Предыдущий директор проработал двенадцать и скончался от инфаркта.

«Повезло со свидетелями», — подумала Клара. Она отпила горячий кофе и просмотрела документы.

— Могу я найти где-нибудь информацию о том, с кем Элизабет проводила время?

Мертенс покачал головой.

— Не думаю, что сохранились записи с тех времен, прошло почти тридцать лет, на многое не стоит рассчитывать. — Он полистал еще несколько документов. — Она поступила сюда с братом после того, как их родители умерли.

— А что с ними случилось? — спросила Клара.

— Автомобильная катастрофа, погибли сразу оба родителя. — Мертенс пожал плечами. — Насколько я знаю, это были русские немцы. У них не было родственников, поэтому дети и попали в это учреждение. Отправить их в Россию для чиновников было сложной задачей. Но дети бегло говорили по-немецки. — Он перевернул еще несколько страниц. — Однажды Элизабет исчезла. После того, как исчез ее парень.

— Ее парень?

— Да, Тобиас Шефер, вот есть запись. — Мертенс провел пальцем по странице. — Их часто видели вместе, потом Шефер внезапно пропал, а Элизабет — вскоре после этого. Предполагали, что они вместе сбежали.

— О них кто-то слышал после этого?

Мертенс покачал головой.

— Нет. Эта история меня заинтересовала, я даже просматривал документы незадолго до вашего прихода. До этого я тоже ничего не слышал о них. — Он сделал глоток кофе и скривился. — В каждом детском доме есть свои загадочные истории, а история Элизабет и Тобиаса, очевидно, таинственная история этого заведения.

— А Владимир?

— Он был братом Элизабет. Он тоже как сквозь землю провалился. — Мертенс поморщился. — Все говорило о том, что он покончил жизнь самоубийством.

— Покончил с собой?

— Да. Очевидно, утонул в озере, здесь недалеко. — Директор ткнул пальцем в сторону выхода.

Клара нахмурилась.

— Его тело нашли?