Он усмехнулся, ища во взгляде директора тюрьмы, который только что к нам присоединился, мужскую солидарность. Мол, вы прекрасно понимаете, что я имею в виду под словами «по-другому использовать». И тогда я спросила его, знаком ли он с телохранительницами, о которых мне говорила Сорая, в частности, с Сальмой Милад — похожей на шкаф, с пистолетом на поясе, — которая присматривала за Вождем, сопровождала его во всех передвижениях, утюжила его наряды и… истязала его маленьких рабынь. Он не колебался. Безусловно, он хорошо ее знал! Он даже признавал за ней некоторую компетентность, обретенную в военной академии. Но тот факт, что она заняла главное место рядом с Каддафи, стоял у него поперек горла.

— Вы понимает, я был в шоке. Я был немного смущен этой показной близостью. А вы как думаете? Я даже выступал против этого! И я не прощал ей ни одной ошибки, когда она была в моем подчинении. Однажды во время командировки в Куффру, на юг страны, я обругал ее по внутренней радиолинии. Каддафи перехватил разговор и в бешенстве вмешался: «Никогда не разговаривай с ней подобным образом! Ты увидишь, я назначу ее когда-нибудь генералом. И она станет выше тебя!» У меня екнуло сердце. «Даже если ты назначишь ее генералом, для меня она навсегда останется только Сальмой Милад!» Все подключенные к линии услышали перепалку. Каддафи был оскорблен. Как можно так обращаться к главнокомандующему? Он послал за мной самолет, и меня посадили в карцер на тридцать дней. И что? Что вы об этом думаете? Это демонстрирует то, что у меня есть ценности! Мораль! Красная линия!

Понемногу Мансур Дау расслаблялся. А ведь мне сказали, что он еще не позволял себе высказывать ни малейшей критики в адрес Вождя. Я ощущала, что он торопится выгородить себя, показать, что никак не связан с этой скандальной темой. Он ничего не раскрывал, только намекал, но подтверждал, что многие неблаговидные действия Каддафи были известны его близким, некоторых даже раздражали, но тот не терпел никакой критики. Отношения главы с женщинами, были они военными или нет, относились к запретной зоне. А тот, кто вмешивался, попадал под удар молнии. Те же, кто, наоборот, смог понять, поддержать, облегчить болезненную одержимость хозяина, добились внушительной власти внутри режима. И Мансур Дау не мог скрыть своего презрения к ним.

— Как была организована эта деятельность?

— Это было скрыто за ширмой службы протокола под руководством Нури Месмари. Интриган, у которого хватило наглости щеголять в униформе генерала, за что его прозвали «генерал особых дел», чтобы не сказать другое подходящее слово.

— Какое?

— Я едва осмеливаюсь вам его произнести: «генерал проституток»! Его специализацией и основной функцией был поиск женщин; он даже подбирал шлюх на улице.

— А Мабрука Шериф?

— Главная в системе. Она даже имела большое влияние на Каддафи, к которому была словно приклеена. Она мне внушала такое отвращение, что пару раз я отказался пожать ей руку. В ее распоряжении была сеть, и между прочим она занималась женами глав государств. Мабрука увлекалась черной магией, и я уверен, что она прибегала к ней, чтобы подчинить себе Каддафи.

— Он верил в черную магию?

— Он это отрицал, но, хотя мы и живем в эпоху науки, даже западные правители консультируются с ясновидцами! В любом случае, многие из нас хотели его предупредить о том, что Мабрука Шериф и Месмари практикуют ее. Я помню, как однажды пятеро военных высокого ранга находились вместе с ним в машине, за рулем которой был я, и мы сказали ему: «Будь осторожен! Ты — жертва черной магии и этих двоих, которые уничтожают твой имидж». Он пожал плечами: «Я полностью им доверяю». Мои предупреждения не имели успеха. Он был главой государства, а я простым служащим. И не мне отвечать за его преступления!

— В каких случаях вы соприкасались со службой протокола?

— Практически никогда, ведь я вам сказал, что я отказывался участвовать в официальных поездках, организованных Месмари. Все-таки меня просили поехать во Францию, Испанию и т.д. И сколько бы раз они ни включали мое имя в список, резервируя мне номер, я отказывался. Я не желал быть в это замешанным.

— Замешанным во что?

— В делишки, связанные с женщинами.

— Поездки были выгодны для торговли?

— Я слышал о многих вещах, поскольку у меня были связи с настоящими военными. Месмари, который говорил на нескольких языках, являясь шефом протокола, занимался тем, что представлял в ином свете приезды женщин по «поручениям», «делегаций», «групп журналистов». Я также знал, что эта «специальная» служба была весьма прибыльным бизнесом для ее руководителей, особенно когда они уезжали за рубеж и занимались покупкой подарков. Я смог себя уберечь.

И тогда я вспомнила о признании Сораи. О том, как ее похитили в Сирте Сальма и Мабрука, о многочисленных изнасилованиях, о заточении в подвале Баб-аль-Азизии. Он тряс головой с удрученным видом.

— Со мной не советовались на эту тему. Я мог бы протестовать, и меня посадили бы в тюрьму. Клянусь, я ничего не знал об этом подвале! Это противоречит моим ценностям! Я — заслуженный военный, отец, дед. Вы можете представить меня насильником? Сутенером? Никогда! Я не смог бы переспать с женщиной, которая этого не хотела бы!

Воцарилась минута молчания, и, казалось, он потерялся в своих мыслях. Он глубоко вдохнул, бросил долгий взгляд на двух повстанцев, тюремных охранников, и воскликнул, подняв руки к небу:

— И это тот, кто должен был стать духом нации! Это ужасно!

Действительно ли он был удивлен или играл спектакль? Возможно ли, чтобы начальник службы безопасности Ливии удивлялся при упоминании преступлений, совершенных хозяином Баб-аль-Азизии, тогда как служащие — охрана, шоферы, медсестры — были в курсе?

— Я не часто вел с ним задушевные разговоры! Мы были близки, были родственниками. И я оставался с ним до конца. Я даже поддержал его, когда его ранили, и помог добраться до укрытия. Но я вам клянусь, что меня шокирует эта информация! Когда я услышал о гинекологическом кабинете в университете, у меня мурашки пробежали по коже..

— Можно ли сказать, что секс был политическим оружием?

— Ну же! Это классика! Вы прекрасно знаете, что сексуальное оружие используется везде. Даже во Франции. Когда я впервые туда поехал, то узнал, что секретные французские службы наняли одну туниску, чтобы заманить меня в ловушку. Это была хорошая война, но нужно было меня знать. Меня не поймать. Ведь это я — охотник! Каддафи тоже часто посылал девушек, чтобы заманить в ловушку своих приближенных и высокопоставленных чиновников. Некоторые так и попались.

— Знали ли вы, что он принуждал к сексуальным отношениям некоторых министров?

— Я не удивлен. Многие люди очень амбициозны. Находились даже такие, кто был готов предложить ему своих жен и дочерей, чтобы получить его благосклонность! Что и составляет вершину бесчестия ливийской нации. Это признак человека второго сорта.

— Он все же пытался изнасиловать жен своих кузенов.

— Не мужчина тот, кто согласится на то, чтобы прикоснулись к его собственной жене.

— Как надо было реагировать?

— Убить насильника. Самому пойти на смерть.

— Вы не можете не знать, что он также донимал жен охранников и военнослужащих.

— Я вам гарантирую, что он никогда не касался моей семьи! Я делал все, чтобы ее защитить.

— Как?

— Я устраивал так, что моя жена садилась только в ту в машину, которую вел я или мои сыновья. У нас не было шофера. За исключением того случая, когда мне пришлось пользоваться услугами брата моей жены, который был еще более осмотрительным, чем я. И ревнивым!

— Стало быть, вы остерегались Каддафи?

— Мы не пригласили его на свадьбу сына. На третий день нас пришла поздравить Сафия и сфотографировалась с моим сыном и его женой. И все.

— Почему?

— Я не хотел, чтобы моя настолько почитаемая семья стала жертвой его неблаговидных поступков. Свадьбу сыграли в моем доме, поскольку боялись камер отелей. Оркестр был женским, прием был на сто процентов женским, если не считать сына. И мы запретили пользоваться мобильными телефонами, чтобы никто тайком не сделал снимок.