— В ночь полной луны, когда сон особенно беспокоен, в тебе, Уркарах, пробудится древняя память твоих предков–волков, и ты пожелаешь выйти на охоту, чтобы напиться свежей дымящейся крови! Вспомни, Уркарах, сколь сладостен запах добычи, вспомни: ты волк с неутомимым сердцем, твои мускулы сильны и готовы к битве! Ты жаждешь победы, зов предков могуч, и нет сил противиться ему! Ты волк, Уркарах, ты волк, ты волк, твои когти остры!

Однорукий тысячник перестал храпеть, его голова лежала на седле, лунный свет падал ему на лицо, освещая сомкнутые веки и огромное волосатое ухо. Он не проснулся, но по его жилистому сильному телу прошла странная дрожь, пальцы на темной руке растопырились, словно когти.

Утром Уркарах рассказал Диору, что ему снилось, будто он превратился в огромного волка и бегал по степи в поисках добычи.

Явился гонец Алтай и передал повеление Аттилы: пусть тысячник пока займется обучением молодых воинов. В этот день Диор сообщил телохранителям Ругилы, что видел огромного волка–оборотня, пробежавшего возле шатра вождя. Пусть телохранители смотрят в оба. Нет гунна, который не верил бы в духов ночи, колдовские наговоры, заклинания, каждый может рассказать множество случаев злого чародейства, заклинания, сверхъестественных превращений.

На вторую ночь Диор снова встал в изголовье постели уставшего за день тысячника и шепотом произнес:

— В тебе пробудилась память твоих предков–волков, отныне ты волк! Ты волк, ты волк! Подай голос волка, исполни протяжную песню одиночки!..

Вдруг спящий тысячник перестал храпеть и тихо провыл, лицо его приняло свирепо–настороженное выражение, оскалилось, он проворчал что–то хрипло и грозно.

Диор продолжил:

— Вспомни, Уркарах, как сладостен запах алой крови, льющейся из перекушенного тобой горла добычи! Вспомни жадность, с какой ты насыщался свежим мясом! Вспомни, как таинственно–прекрасна ночная летняя степь, залитая лунным светом!

На третью ночь Уркарах, не просыпаясь, встал на четвереньки в лунном свете и провыл тягуче и длинно, обратив закрытые глаза в сторону луны.

На четвертую ночь Диор сказал:

— Знай, Уркарах, тот, кто сейчас разговаривает с тобой — твой повелитель, твой вожак, ты должен беспрекословно подчиняться мне, моему голосу, иначе я уничтожу тебя! Бойся не исполнить моего повеления! Ты боишься меня! Тебя страшит мой гнев! О, как он страшен!..

Однорукий тысячник робко проскулил во сне, подставляя свою шею вожаку в знак покорности.

На пятую ночь наступило полнолуние. Сон Уркараха был беспокоен. Он то и дело переставал храпеть и к чему–то прислушивался, нетерпеливо повизгивая. Диор вложил ему за пазуху склянку с ядом, произнес:

— Я твой вожак, слушай меня, и только меня. И никого другого. Ты волк! Сейчас ты поднимешься с постели, проберешься в шатер Ругилы. Ты незамеченным минуешь охрану. Вспомни, как осторожна хищная ласка, когда она подкрадывается к добыче, как неслышен путь змеи в траве. Тебя никто не должен видеть, пока не окажешься в шатре Ругилы. Старый вождь спит. Влей ему в горло яд из склянки. Если он станет сопротивляться, перегрызи ему горло, напейся его крови! Я, твой вожак, буду незримо следить за тобой! Исполни мое повеление! Вперед, волк Уркарах!

Тысячник встал на четвереньки, неслышно соскользнул с постели, его темная фигура мелькнула, исчезая в дверном проеме. В чистом небе светила полная луна, и степь была залита ярким колдовским светом.

Вскоре из шатра Ругилы донеслись пронзительные вопли и яростное рычание волка. Залаяли собаки. Послышались тревожные крики.

Глава 11

ХОЛМ АТТИЛЫ

1

Всех потрясла смерть Ругилы. Волк–оборотень перегрыз ему горло. Были сильно искусаны телохранитель и знахарь. В шатре обнаружили разлитую склянку с ядом. Уркараха изрубила на куски ворвавшаяся в шатер охрана. Вся она была взята под стражу. Воины клялись самыми страшными клятвами, что не видели оборотня, пока не услышали в шатре шум. Оборотень есть оборотень. Все знают, что он может стать невидимым, отвести глаза самым бдительным часовым. Шаманы тоже клялись, что окуривали шатер дымом священного дуба и непрерывно читали заклинания против колдовства. И тем не менее больной вождь погиб страшной смертью, чего нельзя оставить без последствий.

Примчался с охоты Бледа. Он был совсем не похож на энергичного брата, толстый, с дряблым похотливым лицом сластолюбца. Он потребовал предать смерти всех, кто в ту ночь охранял Ругилу. Аттила заявил, что справедливость требует взять на аркан трех личных телохранителей, знахаря и двух шаманов, вина коих неоспорима. Между братьями возникла ссора. Диор, наблюдая за ними, видел, что раздражение их друг против друга давнее и привычное настолько, что ссоры вспыхивали часто без всякого повода. Насколько был умен Аттила, настолько глуп был Бледа. Поэтому здравомыслящий младший брат порой вынужденно отменял распоряжения старшего. Подобное положение долго продолжаться не могло.

Однажды Ратмир не без гордости заметил, что гунны многое переняли у славян. Например, стали употреблять сладкий напиток, именуемый «мед», а после погребения покойника теперь устраивают поминки, называя их, как и славяне, «страва».

На похороны собрались все предводители гуннов и союзных племен. Не прибыл единственно Чегелай. Его сына бросили собакам. Чегелай занемог. Бледа потребовал и его взять на аркан. Как в свое время поступили с темник–тарханом Огбаем, просмотревшим строительство крепостей готами Витириха. Кстати, эти крепости так и не были разрушены. По словам Аттилы, гунны смирились с их существованием потому, что были заняты продвижением в Паннонию. Как позже выяснил Диор, в этом объяснении была правда, но неполная. Сейчас крепости Витириха остались далеко в тылу Ругилы. Возможно, Аттила приблизил к себе Ратмира с дальним расчетом. Земли антов соседствовали с землями готов. Князь Добрент мечтал отомстить за смерть своего отца, павшего от руки Винитария. Никогда не лишне иметь в своем окружении врага твоих врагов.

Мертвого Ругилу поместили в серебряный гроб в полусидячем положении. Гроб установили на четырех столбах, откуда открывался вид на необозримые степные дали.

Привели на площадь рабов, обслуживавших вождя, когда тот был жив, в том числе много женщин, и со словами: «Отправляйтесь служить своему повелителю на том свете!» — всех перебили. Зарезали двести лошадей. Мясо пошло на поминальную трапезу. Шкуры с головой, ногами и хвостами растянули на кольях, чтобы было на чем убитым слугам сопровождать вождя в долгом пути. Гроб Ругилы увезли в неизвестном направлении. Его охраняла полусотня самых преданных воинов во главе с Тургутом. Когда слуги, похоронив покойного, возвращались обратно, эта полусотня Тургута напала на них и уничтожила. Таким образом было скрыто место погребения.

На поминках — «страве», сидя возле величественного Аттилы, который в знак скорби по дяде собственноручно нанес себе раны на лице кинжалом, Диор всматривался в прибывших предводителей.

Вот тощий акацир Куридах со злым, завистливым лицом исподлобья косится на соседей.

По–волчьи скалится круглолицый, безбровый предводитель кутригуров Васих.

Угрюм и насторожен чернобородый вождь угров Крум, его кудрявые черные волосы распущены по широким плечам. Великан Ардарих, предводитель германцев–гепидов, о чем–то шепчется с дородным седым аланом Джулатом. Два раза Аттила метнул на них молниеносные пронзительные взгляды. Не прибыл на похороны лишь царь хайлундуров Еран. Его орда пока еще на подходе.

После пира на площади состоялись пляски воинов, в которых приняли участие все желающие.

Пляски гуннов были далеки от пиррического танца римлян с его стройностью, ритмом и логической соразмерностью. Окружившие обширную площадь воины ударяли рукоятями дротиков в металлические щиты.

Шум стоял такой, как если бы сам громовержец Куар, спустившись на землю, метал свои молнии. Грохот барабанов смешивался с воинственными воплями. Что–то дикое виделось и слышалось в странных гибких телодвижениях, беспорядочном стремительном мелькании тел и безумных криках в пыли и грохоте.