А сейчас они карабкались вверх по темному и тесному ущелью: по десять воинов в охранении спереди и сзади, а всего восемьсот человек. Лошадей пришлось оставить. В ущелье день словно и не наступил. Да здесь и вообще–то вряд ли бывало светло, небо над головами казалось отсюда тоненькой голубой полоской, и полоска эта обрывалась всякий раз, когда каменные глыбы, свешивавшиеся сверху подобно складкам на животе Будды, почти совсем накрывали ущелье. В ущелье было холодно и сыро, и когда кто–то произносил несколько слов, каменные стены отзывались гулким эхом. Так они карабкались уже много часов подряд, все выше и выше, и каждый из них думал о том, какие лица будут у ошеломленных китайцев, когда почти у самой вершины горы у них за спиной неожиданно объявятся эти «варвары с севера». Однако чем дольше это восхождение длилось, тем больше становилось тех, кто начинал роптать. Они проклинали китайские горы, которые приходилось преодолевать на своих двоих, и мысленно спрашивали себя, что же это за бой такой будет, если даже лошадями не воспользуешься?

Даже всегда готовый к повиновению Бат не мог припомнить ни одного похода, в котором он бился бы в пешем строю.

— Монгол без коня, — сказал он, — все равно что орел без крыльев!

— У меня ноги болят, — простонал Тумор, останавливаясь.

— Вот видите! — проговорил Бат, прислоняясь к каменной стене. — У него разболелись ноги. Вы когда–нибудь слышали, чтобы монгол жаловался на боль в ногах? А сегодня и у меня они разболелись! А все почему? Потому что мы не на лошадях!

— Прыгаем тут по камням, как дикие козы, — пробурчал в свою очередь Тенгери, — Разве не сам хан сказал: «Я родился в седле, в седле я и умру»?

Вдруг в ущелье с грохотом покатились большие камни, которые разбивались на мелкие осколки. К узенькому небу — а небо было высоким и тонким, как голубая ленточка, — полетели крики, стоны, проклятья, отрывистые приказы. Но никто глаз к нему не поднимал, все старались вжаться в спасительную расщелину или спрятаться за большим валуном. Около ста человек издали крики в последний раз в жизни, и когда ущелье тысячекратно повторило эти крики, сами воины были уже мертвы.

— Ах, какие болваны! — мычал Бат, втискиваясь в неширокую расщелину всем телом с такой силой, будто надеялся ее раздвинуть. — Ну и болваны же! Они приняли нас за отступающих китайцев. Ведь это же наши! Болваны, какие болваны!

Тенгери вытер кровь с лица. Он подумал сначала, что это его кровь, и ощупал голову, но никакой раны не обнаружил; сколько ни искал, ран на теле тоже не оказалось. И тут он увидел Тумора, который лежал посреди лужи, в которой еще не растаял снег. Снег окрасился в красный цвет. Теперь Тенгери понял, чья на нем кровь!

После того как они нашли для себя укрытие, камни сверху сбрасывать перестали.

Тенгери не терпелось снова увидеть голубую полоску над головой. А она тем временем из голубой превратилась в золотистую. И из этой желтизны вниз свешивались неразличимые отсюда головы, казавшиеся до смешного маленькими. Однако никакого страха эти люди не испытывали. И действительно, им–то никакая опасность не угрожала. Они могли следить за происходящим внизу сколь угодно долго и в случае чего помешать любому движению врага.

— Китайцы! — сказал Тенгери Бату и сразу же повторил еще раз: — Да, это китайцы!

— Чушь! Откуда им здесь взяться? — Бат, стиснутый расщелиной, никак не мог пошевелить головой и неба над собой не видел. Если бы смог, то сразу же понял бы, насколько он не прав, и его слабая надежда рассеялась бы как дым. — Эй, вы там, мы — монголы! — крикнул Бат.

Но сверху ему никто не ответил, только в ущелье кто–то сказал:

— Это им и без тебя известно!

— А теперь я даже их шапки вижу! — крикнул ему Тенгери.

— Какие они у них, кожаные?

— Соломенные!

— Не может быть! Отсюда, снизу, разве что толком разглядишь? Нет, не может быть, откуда им здесь взяться, китайцам–то?

Сверху, прямо под ноги Тенгери, свалился камень.

— Тебя не задело? — спросил Бату, стоявший напротив Тенгери.

Тенгери промолчал, ощупывая, как и незадолго до этого, голову.

— У тебя кровь идет!

— Да, голову задело. Повезло мне, что осколочек такой маленький оказался.

Теперь он уже не смотрел на небо, опасаясь высунуться из расщелины.

Спустились сумерки, и как раз в это время в ущелье, мягко кружась, опустилась свалившаяся с чьей–то головы соломенная шапка. Можно было подумать, что китайцы, услышав слова Бата, решили избавить его от последней тени сомнений. Шапка, напоминавшая маленькую желтую луну, зацепилась и повисла на кустике полыни, который выбивался из щели совсем рядом с Батом.

— Китайская шапка! — прошептал Бат, не в силах произнести больше ни слова.

Вскоре стало так темно, что было все равно, куда смотреть. Ни тоненькой полоски неба не видно, ни единой звезды, ни луны, только соломенная шапка прошелестела, свалившись с кустика.

Некоторое время спустя в ущелье послышался свистящий шепот: это до них добрались трое гонцов, чтобы узнать от тысячника, в каком положении они находятся. Когда один из гонцов споткнулся, у него из–под ног покатились мелкие камешки, а сверху на этот звук сразу же сбросили несколько больших камней. Когда они разбились, в темноте брызнули искры. Но на сей раз никого не задело, и всем гонцам удалось уйти из ущелья целыми и невредимыми.

Несмотря на то что большинство воинов стояло, согнувшись в три погибели, некоторые из них заснули. А Бат постанывал, проклиная на все лады узкую каменную нору, но о том, чтобы выйти из нее и найти убежище поудобнее, у него и мысли не было.

— Ты, никак, заснул? — тихонько спросил он Тенгери.

— Нет.

— Тогда расскажи мне что–нибудь, чтобы я не думал все время о том, как у меня ломит кости.

Тенгери не ответил. Его не оставляли воспоминания об Ононе, о голубом Керулене и его пышных зеленых пастбищах, о тучных верблюдах и холодном кумысе. Он мысленно видел сидящих на мягкой меховой подстилке в своей юрте Герел и Ошаба, на которых сквозь открытое круглое отверстие в крыше поглядывали звезды. «Наверное, Ошаб сейчас тоже думает обо мне и желает, чтобы я и в битвах был таким же храбрым, как в родной степи, где я сторожил табун и белого жеребца, оберегая их от волков и непогоды. Герел же наверняка мечтает о золоте, серебре, шелке и слоновой кости и надеется, что я много чего привезу ей из волшебной страны Хин».

— Выходит, ты все–таки спишь, — сердито пробурчал Бат.

— Нет, не сплю. Даже если бы захотел, никак не смог бы, потому что мне все время капает за шиворот вода.

— Тогда стань боком и поговори со мной. Или открой рот и напейся, — предложил Бат.

— У меня нет жажды, Бат.

— Вот как! Вода у него есть, а жажды нет. А у меня во рту все пересохло, а воды нет. Да, это и впрямь страна чудес, эта империя Хин.

Время от времени сверху продолжали сбрасывать камни: либо китайцы услышали, как переговариваются монголы, либо заподозрили, что узники ущелья вот–вот сделают попытку вырваться из плена.

Потом надолго наступила полная тишина.

В ущелье сквозило. Где–то что–то скрипнуло, начало царапаться, зашелестело.

— Что это было? — прошептал Бат.

— А ты что, боишься? — вопросом на вопрос ответил Тенгери.

— Боюсь? Опять хочешь напомнить о моем сне на каменной стене у Онона? Нет, Тенгери, страх мне неведом. Но как же я хочу есть и пить!

Тенгери рассмеялся и посоветовал ему набраться терпения по крайней мере до полудня завтрашнего дня. А если их и тогда не вызволят, Бат, мол, уменьшится в размерах, и тогда стоять ему в этой норе будет удобнее.

И снова до их ушей долетел свистящий шепоток. Это вернулся один из гонцов и принес весть, что найти военачальника левого крыла, а это был Джучи, он не сумел, потому что войска хана давно перешли через горную гряду, а китайцы бегут без оглядки и на вершинах полыхают победные костры.

— Видите, как оно вышло, — подытожил Бат. — Они прокатились мимо нас, а правое крыло китайцев нависло над нами и заваливает камнями.