Мы пытались угадать по выражению их лиц, что у них на уме: тот перевес, который принесла нам уловка Темучина, мог в любую секунду растаять. Если кто–то из них все–таки оглянется, мы должны успеть натянуть тетиву и спустить стрелы прежде, чем эти разведчики набросятся на нас.

А они продолжали спорить. Чем дольше они спорили, тем больше становилась опасность, что мы не успеем их упредить.

— Оказывается, не такие уж вы бесстрашные, как хотите показаться, — подстегнул их Темучин, решивший, что будет лучше, если один из них все–таки оглянется.

Они молчали. Молчали и не оглядывались.

Темучин приказал им бросить луки, стрелы и сабли в траву.

И они покорно побросали свои сабли, луки и стрелы в траву.

Темучин приказал им приблизиться к нам на расстояние в десять шагов и спешиться.

Те покорно приблизились к нам на это расстояние, и, когда они спешились, мы налетели на них как ураган. Крича во все горло и нагоняя на них страх, мы схватили их лошадей за уздечки и огрели нагайками. Мы слышали еще у себя за спиной их крики:

— Это был Темучин! Темучин! Это мог быть только Темучин!

Когда мы вырвались из теснины и копыта лошадей колотили по промерзшей земле, мы какое–то время уходили на запад, потом на юг, и лишь под конец мы взяли направление на восток — когда эти четверо, наверняка забравшиеся на холм, никак не могли нас видеть.

В орду мы вернулись ближе к ночи, а не к заходу солнца, как собирались.

Темучин пригласил нас в свой шатер. Старая служанка Хоачин стояла на коленях перед очагом, раздувая огонь. Он отослал седовласую добрую старуху, сказав, чтобы она шла к Матери Тучи и развлекла ее немного своими разговорами.

Снаружи поднялся ветер, стены шатра начали прогибаться под его порывами. Из очага посыпались искорки.

— Мы победили их с помощью хитрости, и это принесло нам четырех лошадей, — проговорил Темучин не слишком–то радостно.

И добавил:

— Они ничего своему вождю не донесут: в степи человек без лошади — все равно что мертвец.

— Да, но мы–то что выиграли? — спросил Бохурчи.

— Ничего, — ответил Темучин.

А я вот что сказал:

— Да, мы не выиграли ничего. В наши земли засылают разведчиков и соглядатаев, а мы ни их имен не узнали, ни откуда они родом. Мы, правда, спаслись сами, но откуда нам знать, будем ли мы жить завтра? Кто засылает разведчиков и соглядатаев, однажды приходит и сам.

— Ты прав, Кара—Чоно.

— Может быть, это все–таки были тайчиуты?

— Нет, Бохурчи, — сказал Темучин. — Тайчиуты сразу признали бы меня.

Некоторое время мы молча сидели на мохнатых шкурах, прислушиваясь к завываниям ветра. Со стороны реки доносился хруст ломающихся ветвей. Река бурлила и с шумом билась о каменистый берег.

— Мы вышлем в дозор четверых воинов, — сказал Темучин. — Пусть объезжают наши земли днем и ночью и, если увидят приближающегося врага, своевременно нас предупредят. И тогда у нас хватит времени, чтобы уйти в глубь лесов. В теснины священного Бурхан—Калдуна еще никто не осмелился пойти за нами.

— Ты хочешь бежать от врага, Темучин?

— А ты хотел бы с ним сразиться, Бохурчи?

— Да, до последней юрты и до последней стрелы, столько, сколько будут видеть мои глаза и в руках останется силы!

— Их будет несметное количество, наших врагов, Бохурчи, — сказал я. — У меня в ушах по сей день стоит их дикий хохот — это когда они напали на нашу маленькую орду.

— Я пришел к Темучину, чтобы сражаться, а не чтобы скрываться, — ответил Бохурчи, — Я хочу биться с врагами. И если надо — умереть!

— А если умирать не надо? — Темучин наклонился всем своим крепким туловищем к Бохурчи так, что они чуть не стукнулись головами. — Разве избегать неравных битв не значит воевать умело и хитроумно? Что с того, если мы оставим им нашу пустую стоянку, большие желтые пятна на тех местах, где стояли наши юрты? Или лучше нам всем умереть, увидев перед этим, как враги приканчивают наших женщин и детей, как сжигают юрты и шатры — и все только потому, что нас меньше и мы слабее, хотя сражаться хотим? В то время как одни будут оплакивать нас, а другие ликовать, ветер отнесет наш пепел в Керулен. И что нам с того, Бохурчи? В твоих речах мало смысла, ты не додумал до конца. Если нас убьют, кто за нас отомстит?

Темучин распалился и даже вскочил на ноги, выкрикнув:

— Пойдем, Кара—Чоно!

Но он был прав. Мы оставили Бохурчи наедине с его недоспелыми мыслями и вышли из шатра. Прошли по длинному ряду белых юрт, отчетливо выделявшихся на фоне темного леса. Луну словно украли с неба, вокруг Бурхан—Калдуна бесчинствовал ветер, гудевший в его теснинах и в верхушках деревьев.

Темучин сам выбрал четверку воинов, которые должны были уйти в дозор на рубежи нашей орды. Он сказал им:

— Если предупредите нас слишком поздно, вы же будете виноваты в смерти ваших детей и жен. Ваши юрты и шатры, ваш скот и ваши повозки превратятся в пепел. А если успеете предупредить вовремя, вы обнимете ваших детей и жен в каменных пещерах Бурхан—Калдуна.

Нескольким другим воинам Темучин поручил обойти все юрты и предупредить народ о том, что может случиться и как себя следует вести тогда, когда он подаст условный знак.

Мы вернулись в шатер, и Бохурчи, одиноко сидевший у очага, негромко проговорил:

— Извини меня, Темучин. Я все хорошо обдумал и понял, что ты был прав, а я нет! Извините меня, Темучин и Кара—Чоно, за то, что я сгоряча поднялся над вашими мыслями.

Темучин протянул Бохурчи чашку горячего чая, а мне другую. И мы втроем пили горячий чай из белых фарфоровых чашек — тех самых, которые Мать Тучи выменяла за соль у богатого торговца.

Темучин в задумчивости сидел у очага, отпивал чай мелкими глотками и не произносил ни слова, хотя Бохурчи, наверное, ждал от него ответа — вид у него до сих пор был подавленный. Но я видел, что и Темучин был сам не свой.

— Неужели ты, Темучин, не принимаешь моего раскаяния, которое от самого сердца? — осторожно спросил Бохурчи.

Темучин даже вздрогнул от неожиданности.

— Да я, Бохурчи, простил тебя уже тогда, когда ты молча выслушал мою длинную речь. У меня вот какая забота: я тревожусь о моей Борте! — Он поставил чашку на ярко расписанный столик. — Вспомните, о чем спросил всадник на белой лошади в теснине: «Где Темучин?»

— Да, так оно и было, — подтвердил Бохурчи.

— А я ответил: «В шатре своей супруги».

— Да, ты так ответил, — подтвердил я.

— А они что сделали?

— Они рассмеялись и начали переговариваться.

— Да, Кара—Чоно, они рассмеялись и начали переговариваться, а тот всадник на белой лошади криво усмехнулся и спросил: «Он женился?»

— Ты ответил на это: «Мог бы он иначе находиться у своей жены?»

— Да, так я и сказал, Кара—Чоно.

— И только после этого, — заметил Бохурчи, — они спросили, далеко ли до нашей орды.

— Они хотят убить меня и похитить мою Борту, — сказал Темучин.

— Но ведь это были не тайчиуты, — возразил Бохурчи. — Ты сам говорил, Темучин.

— Нет, не тайчиуты. Тем был нужен я один, чтобы властвовать над вами и возвыситься над всеми, кто был под рукой моего отца, но эти четверо были, по–моему, из меркитов. Моя Оэлон—Эке, Мать Тучи, из меркитов. Мой отец Есугей похитил ее, когда она была еще совсем юной девушкой, а потом женился на ней. Что ж удивительного в том, что меркиты придут убить меня и похитить мою жену Борту? Только так я понимаю появление разведчиков в теснине.

Мы расстались.

Когда я подходил к своей юрте, буря улеглась.

Глава 6

ЧЕРНАЯ СОБОЛЬЯ ШУБА

Ночью выпал снег, а прошедший днем дождь слизал его. Груженные доверху разным скарбом повозки стояли в лужах. С островерхих крыш юрт стекали струйки воды, с деревьев тоже капала вода, овцы сбивались в тесные кучи и тупо поглядывали в сторону леса.