Но Гай Октавий мне друг…

IV

Письмо: Марк Туллий Цицерон из Рима — Марку Эмилию Лепиду в Нарбону (43 год до Р. Х.)

Мой дорогой Лепид, тебе шлет свои приветствия Цицерон и умоляет вспомнить о своем долге перед сенатом и республикой. Я бы счел излишним упоминание о многочисленных услугах, которые я имел честь тебе предоставить, если бы не был так преисполнен благодарности за оказанные мне с твоей стороны любезности. Как мы не раз заверяли друг друга в прошлом, наши разногласия всегда были самого благородного свойства и никогда не отменяли нашей взаимной любви к республике.

В Риме ходят слухи, которым я отнюдь не склонен доверять, что ты собираешься присоединиться к Марку Антонию в его походе против Децима. Я не рассматриваю вероятность подобного поворота событий всерьез и вижу за этими слухами очередное проявление опасной болезни, поразившей нашу бедную республику. Однако, я полагаю, ты должен знать, что слухи не утихают, и ради сохранения собственной чести и безопасности тебе следует принять безотлагательные меры, чтобы их опровергнуть.

Молодой Цезарь с одобрения сената и республики направляется к Мутине против преступного Антония, осадившего Децима. Не исключено, что ему может понадобиться твоя помощь. Я знаю, что ты, как и прежде, будешь придерживаться буквы закона и не допустишь его нарушения в интересах сохранения своего положения и безопасности Рима.

V

Письмо: Марк Антоний из Мутины — Марку Эмилию Лепиду в Нарбону (43 год до Р. Х.)

Лепид, я в Мутине, где мне противостоят наемные армии убийц Цезаря. Децим окружен, и ему не вырваться.

Мне доносят, что Цицерон и иже с ним шлют тебе письма, толкая тебя на измену памяти убиенного Юлия. Сообщения о твоих намерениях противоречивы.

Я человек прямой и льстить не умею, а ты дураком никогда не был.

Перед тобой открыты три пути: или ты покидаешь свой лагерь и присоединяешься ко мне, чтобы покончить с Децимом и врагами Цезаря, и приобретаешь, таким образом, мою вечную дружбу, а также власть, которую даст тебе любовь народа; или остаешься безразличен ко всем призывам и не берешь ничью сторону в уютной безопасности своего лагеря, избежав как моих упреков, так и ненависти народа — но и его любви; или, наконец, приходишь на помощь изменнику Дециму и его так называемому «спасителю», вероломному сыну нашего вождя, приобретя в моем Лице непримиримого врага и заслужив вечное презрение народа.

Я надеюсь, ты достаточно мудр, чтобы выбрать первый путь; боюсь, природная осторожность подскажет тебе второй, и, умоляю тебя ради собственного благополучия, не вздумай выбрать третий!

VI

Воспоминания Марка Агриппы — отрывки (13 год до Р. Х.)

Мы вошли в Рим, раздираемый междоусобицами и борьбой за власть. Марк Антоний, притворный друг покойного Юлия Цезаря, вступил в сговор с убийцами и всячески противился тому, чтобы тот, кого мы теперь называли Октавий Цезарь, получил почести и полномочия, завещанные ему его отцом. Уверившись в честолюбивых устремлениях узурпатора Антония, Октавий Цезарь отправился в провинции, где землепашествовали ветераны его отца; и мы собрали из них войско, верное памяти их злодейски убитого вождя, чтобы вместе с ними выступить против разрушителей мечты нашего народа.

Марк Антоний, незаконно захватив македонские легионы, вошел с ними в Рим, а оттуда последовал в Мутину, где обложил осадой Децима Брута Альбина. И хотя Децим был одним из убийц Цезаря, в интересах государства и порядка Октавий Цезарь согласился защитить его, как законного наместника Галлии, от преступного Антония. И вот, вооружившись благодарностью и разрешением сената, мы собрали наши силы и походным маршем двинулись к Мутине, где Антоний держал в окружении легионы Децима.

Итак, настало время рассказать о мутинском походе, моем первом военном опыте под началом Октавия Цезаря и Рима.

Легионами сената командовали бывшие в тот год консулами Гай Вибий Панса и Авл Гирций, из которых последний был опытным полководцем, пользовавшимся доверием Юлия Цезаря. Октавий Цезарь командовал Марсовым и четвертым македонским легионами, хотя последний и подчинялся непосредственно мне. Легион, состоящий из рекрутов, набранных в Кампании, был отдан под начало Квинта Сальвидиена Руфа.

Антоний замкнул кольцо осады вокруг Децима и стал выжидать, пока голод не заставит его предпринять попытку вырваться из окружения. Мы полагали, что внутри города у Децима припрятано достаточно провизии, чтобы продержаться до весны, поэтому расквартировали свои войска на зиму в Имоле, что в двух часах пешим маршем от Мутины, чтобы в случае надобности тут же прийти на выручку Дециму, если он предпримет вылазку против Антония. Однако Децим продолжал трусливо прятаться за толстыми стенами городских укреплений и не желал сражаться; посему по пришествии весны мы очутились перед необходимостью самим прорваться через линию укреплений Антония, чтобы спасти Децима, не желавшего спасать себя самого. Итак, в начале апреля мы приступили к решительным действиям.

Местность вокруг Мутины была неровная, болотистая, изрезанная оврагами и ручьями. Лагерь Антония располагался за болотами. Мы втайне стали искать проход через топь и вскоре нашли неохраняемую лощину; и вот глубокой ночью вместе с Пансой и пятью когортами его легиона Октавий Цезарь, Сальвидиен и я повели через болота наш Марсов легион и других воинов, обмотав тряпками мечи и копья, чтобы не выдать нашего приближения врагу. Стояла полная луна, но плотный туман, низко висевший над землей, полностью лишал нас возможности что–либо разглядеть перед собой; гуськом, положив руки на плечи впереди идущих товарищей, мы ощупью брели сквозь мерцающую мглу, не зная в точности ни куда мы идем, ни на кого можем наткнуться.

Так мы продвигались всю ночь и утром вышли на сухую дорогу, петляющую среди болот; здесь мы подождали, пока туман не поднимется, после чего обнаружили, что никакого противника перед нами не видно. Вдруг что–то сверкнуло в кустах, послышался приглушенный шепот, и мы поняли, что окружены. Громко пропел горн, и воины построились в боевые порядки на небольшой возвышенности. Панса приказал молодым рекрутам держаться в стороне и не путаться под ногами у ветеранов, но при этом оставаться наготове на случай надобности.

То были ветераны Марсова легиона, которые хорошо помнили кровавую бойню, устроенную их товарищам в Брундизии тем самым Антонием, с которым им предстояло сразиться.

Пятачок, на котором мы сражались, был таким крошечным, что боевые порядки сохранить было невозможно, поэтому каждый воин бился сам по себе, словно гладиатор на арене. Не было видно ни зги — на этот раз из–за пыли; воины рубились молча — слышались лишь свист мечей, вскрики раненых и стоны умирающих.

Битва не утихала все утро и весь день; одна шеренга уступала место другой, когда воины начинали терять силы. В один момент Октавий Цезарь сам был на волосок от смерти, когда подхватил знак орла, выпавший из рук раненого воина. В этом же бою получил смертельное ранение Панса, один из консулов. Антоний бросил в битву свежие войска, и мы стали шаг за шагом отходить. Однако рекруты под командованием Сальвидиена сражались с не меньшей отвагой, чем ветераны, что позволило нам отступить обратно в наш лагерь, который мы оставили прошлой ночью. Антоний не стал преследовать нас в темноте, и мы смогли вернуться на болото, усеянное телами наших павших товарищей, и вынести раненых. В ту ночь мы видели огни костров в лагере Антония за болотами и слышали победные песни, распеваемые его солдатами.

Мы боялись, что наступающий день будет последним в нашей жизни, ибо мы потеряли половину своего войска и валились с ног от усталости, и мы знали, что у Антония оставались свежие резервы. Но той же ночью к нам на помощь подошли легионы консула Гирция, и мы совместными силами напали на лагерь Антония, в котором царили самоуспокоение и беспорядок в обманчивом упоении победой. Сражение длилось несколько дней, в течение которых легионы Антония сократились наполовину; наши потери были незначительны. Легионы лежащего на смертном одре Пансы перешли под начало Сальвидиена, который с большим умением и мужеством повел их на битву. Наконец наши армии прорвались в лагерь Антония, где отважный Гирций пал от руки одного из телохранителей Антония возле покинутого им в спешке шатра.