– Спрятался, – насмешливо сказал Султангиреев, – на спор открою одним пальцем!

– Отставить разговоры, – устало скомандовал генерал, – ждите.

А вот ждать как раз было непросто. Султангиреев расстелил на полу коврик и сосредоточенно молился, не обращая на происходящее никакого внимания. Коржавин нервно смотрел в окно, про себя считая минуты, оставшиеся до окончания ультиматума.

– Что это? – полковник оглянулся на неожиданно прозвучавший вопрос Бойко.

Тот держал на уровне глаз ладонь с растопыренными пальцами, между которыми плясала оранжевая искра. Все присутствующие, не отрываясь, смотрели на мерцающий огонек, возникший в руках Бойко.

– Началось, – глухо сказал Тихорецкий.

В комнате появился звук, похожий на шуршание пластикового пакета. Теперь искры плясали повсюду – в складках одежды, вдоль стен, на чашках с недопитым кофе, а дверь в комнату, где закрылся Иленев, просто полыхала разноцветными разрядами. Волосы на голове Тихорецкого поднялись дыбом, отчего он стал похож на одного известного персонажа, рекламирующего роботизированные швабры.

– Вот черт, – возглас Коржавина был вызван тем, что пристегнутый к поясу детектор движения с громким хлопком взорвался, выбросив сноп разноцветных искр. В ту же секунду стали взрываться, приборы, которыми были напичканы пластиковые доспехи спецназовцев. Бойцы сбрасывали с себя искрящее оборудование, а генерал как изваяние спокойно стоял посреди пылающей комнаты, и, не отрываясь, глядел на закрытую дверь.

И вдруг все стихло. Треск прекратился, разряды погасли, только разбросанные по полу электронные устройства искрились, испуская черный дым.

– Ни хрена себе, – протянул Бойко.

Тихорецкий подошел к двери и постучал.

– Михаил Артемьевич! Капитан Иленев, откройте!

Никто не ответил. Генерал обернулся и кивнул Султангирееву:

– Ты, помнится, грозился открыть одним пальцем.

Боец ухмыльнулся, вразвалочку подошел к двери и с размаху хлопнул ее ладонью, отчего та с треском вылетела из петель и с грохотом плашмя упала на пол.

– Пальцем – не пальцем, – проворчал Султангиреев.

Тихорецкий быстро вошел в комнату. Иленев лежал на полу, глаза его были закрыты, стекла очков покрылись мелкой сеточкой трещин, на губах застыла отрешенная улыбка. Обуглившийся по краям изящный коврик слабо дымился, источая резкий запах горелого пластика – очередной привет от китайской химической промышленности, а тяжелые серебряные ложки оказались перекручены и скомканы, словно сделанные из мягкой проволоки. Отшвырнув в сторону опрокинутый стул, генерал опустился на колени и поднял голову Иленева.

– Миша! Миша, приди в себя! Миша, как все прошло?!

Тот слабо застонал и с трудом разлепил губы:

– В-в-все… в п-порядке… можно заходить…

И, произнеся эти слова, он уронил голову на грудь.

– Врача! – заорал генерал. – Врача, мать вашу!

Его крик вывел всех из состояния оцепенения, откуда-то появились обвешанные оборудованием медики, а генерал и спецназовцы вышли из комнаты.

– Товарищ генерал, – Коржавин резко остановился, – жду ваших распоряжений.

– Какие там распоряжения… – махнул рукой Тихорецкий. – добивайте охранные системы и выводите заложников. Только осторожнее, ребята, там боевой электроники, как иголок у ежа.

Штурмовая группа, держа на прицеле окна больницы, за которыми переливалось играющее всеми цветами радуги покрывало плазменной защиты, следовала за саперами, прокладывающими коридор в охранной зоне. Передвигаться со скоростью черепахи под дулами торчащих из окон "Вершителей" было крайне неуютно. Электронщики уверяют, что смогли их дистанционно деактивировать, но мало ли что… Сами они развернули свое оборудование в километре отсюда на командном пункте, а "Вершители" известны своей устойчивостью к взлому.

– Хотел бы я знать, отчего генерал решил, что сопротивления не будет? Он ошибиться не мог? – вполголоса пробормотал Бойко.

– Если ошибся, – отозвался Султангиреев, – встретимся у Аллаха.

– Разговорчики! – резко одернул Коржавин, вглядываясь в здание. – Войдем и узнаем!

Им потребовался почти час, чтобы добраться до входа. И еще час, чтобы по узкому коридору пройти туда, где у окна был оборудован стационарный пуль управления "Вершителем".

– Боже ты мой! – не удержался полковник.

За пультом системы тактического подавления неподвижно сидел человек. Вращающееся биометрическое кресло стояло в луже крови. Коржавин, держа его на прицеле, обошел кресло, присмотрелся и опустил автомат. Зрелище открылось кошмарное – горло начисто вырвано, на груди висят сгустки крови и какие-то ошметки, рот раскрыт в беззвучном крике, а в глазах застыл безумный ужас…

– Это не ножом, – со знанием дела объявил Султангиреев, осмотрев тело, – это руками.

Бойко, продолжая внимательно наблюдать за лестницей, ведущей наверх, произнес:

– И вырвем ему глотку…

– Что? – обернулся Коржавин.

– И вырвем ему глотку. Эти гады сбросили в сеть список приговоренных к казни заложников и способ казни. Первый по списку – главврач. Вспорем живот и вырвем ему глотку.

– Заложник? – быстро спросил Коржавин.

Султангиреев осветил лицо убитого синим лучом анализатора и отрицательно покачал головой:

– Нет, командир. Это один из них.

Он дулом автомата осторожно приподнял пропитанный кровью свитер мертвеца. Живот пересекал диагональный кровоточащий разрез.

Коржавин несколько секунд осматривал тело, а потом сделал рукой знак продолжать операцию.

Все было закончено за три часа. Заложники были невредимы, а захватчики – все до единого – мертвы. Они были убиты в точном соответствии со списком, который составили для своих жертв. А поскольку фантазия у них была буйной и изощренной, то все здание было с первого до последнего этажа залито кровью. Основной проблемой было организовать эвакуацию детей, не вызвав чрезмерного шока. Хотя, что означает "чрезмерного". Когда на их глазах злой дядя с автоматом, потащивший куда-то за руку медсестру тетю Зину, вдруг схватился за голову, дико заорал, упал на пол, забился в судорогах на белой напольной плитке, оставляя кровавые следы, ударяясь о кровати и опрокидывая тумбочки. А потом его крики перешли в утробный вой, он словно захлебнулся ставшим густым воздухом, дернулся последний раз и затих. Тетя Зина осторожно с опаской подошла к лежащему лицом вниз телу и беспомощно оглянулась. Дети от ужаса не издавали ни звука, малыши у окна накрылись с головами одеялами, ребятишки постарше забились в угол комнаты и смотрели оттуда испуганными глазенками. Она была единственной взрослой в детской палате, и, собравшись с духом, решилась – потянула лежащего человека за плечо. Тот оказался неожиданно тяжелым. Тогда она дернула изо всех сил – тело перевернулось на спину, безвольно раскинув руки, а голова с сухим стуком ударилась о пол… Тетя Зина закричала, и ее крик повторили детские голоса. У лежащего на полу человека вместо глаз были кровоточащие глубокие провалы, а нос и уши были начисто сзаны и валялись рядом с трупом. Белая как мел медсестра рухнула на пол…

Коржавин обессилено сидел на крыше здания, прислонившись спиной к вентиляционному коробу. Вертолет только что эвакуировал последнюю группу бывших заложников и, наконец, можно было расслабиться. Здание было нашпиговано боевой электроникой, и неприятности могли возникнуть в любой момент. На этот раз, к счастью, обошлось.

На крышу, пыхтя, выбрался из пожарного прохода заместитель Директора Семен Романович Воропаев, собственной персоной- тот самый, которого отправили в тыл. За ним следовали как привязанные мордовороты из службы охраны, превосходящие габаритами даже Султангиреева. Большой, пышущий здоровьем румяный генерал. Вот только визгливый голос никак не вязался с внушительной фигурой. Зная это, заместитель Директора старался как можно меньше говорить на публике. А еще, говорят, брал уроки сценической речи. Но сейчас он пылал негодованием и плевать хотел на создаваемое впечатление.