— Еще немного, я очень устал, — глухо сказал Янсон и потянулся к фляге. — Мы с тобой, Хугго, как пара волов в одном хомуте. Ты молодой, сильный. Скажи мне правду, Хугго, зачем мы здесь, на этой суровой, холодной земле? Это что — политика?

— Мне политика, что рыбке зонтик! — усмехнулся Свэнсон. — Был я в лагере под Мюнхеном, хлебал со мной баланду из одного котелка человек… Теперь небось и костей его не осталось, можно назвать — Никифор Касаткин. Историй он знал множество, мог объяснить всякое движение человеческой души. Мне Никифор так говорил: «Ты, Сашка — меня Александром звать, — в жизни романтик и погибать тебе придется через эту твою романтику». Так и сказал. Никифор людей насквозь видел.

— С чем ее едят, твою романтику?

— Про это тебе знать не положено, — отрезал Свэнсон, встал, потянулся и, позевывая, бросил: — Надо двигаться. Вот придем на Черную Браму…

«Черная Брама», — мысленно повторил Андрей и вспомнил все, что было связано для него с этим названием.

Райт достал из-под банки вторую саперную лопату. Они закрыли шлюпку чехлом и поверх брезента забросали снегом.

«Стало быть, Хугго Свэнсон рассчитывает сюда вернуться», — подумал Нагорный.

Старик присел возле своего рюкзака и хотел было продеть руки в ремни, но раздумал:

— Мне, Саша, нечего делать на Черной Браме. Ты вернешься назад, в Гамбург. Тебя ждет Марта. Ты сам говорил, она молодая и красивая, твоя Марта. Если ты любишь, то поймешь… Саша, я хочу перед смертью прикоснуться к земле, на которой вырос, обнять дочь, взять на руки внука… Я пришел сюда только для того, чтобы в последний раз увидеть мою Латвию, услышать родной язык…

— Ты, старик, думаешь, что тебя примут? — спросил Свэнсон.

— Примут, Саша, примут! Не как вор приду — как блудный сын: «Согрешил я перед тобой и недостоин называться сыном твоим».

Бросив исподлобья быстрый, оценивающий взгляд на Райта, Свэнсон молчал.

— Во имя твоей любви к Марте, во имя твоего счастья… Ну хочешь, я на колени перед тобой встану…

— Хорошо, старик, но будь осторожен. Отсюда пойдешь прямо на юг полмили, затем на восток — Гудим-губа, порт Георгий (из порта раньше ходила «каботажка» до Мурманска), ну а там — поездом. Деньги у тебя есть…

Дрожащими пальцами старик торопливо затянул ремни рюкзака, сделал несколько нерешительных шагов, потом остановился и вернулся назад:

— Хочу обнять тебя, Саша, пожелать настоящего счастья. Мне всегда казалось, что красивые люди жестокосердны, теперь вижу— ошибся… — На глазах Райта блеснули слезы.

Свэнсон ответил на объятие, и старик двинулся на юг. С каждым шагом его поступь становилась увереннее, тверже.

Чтобы лучше видеть уходившего, Свэнсон поднялся на поросший мхом валун, сунул руку за пазуху и, вскинув пистолет, не целясь, нажал на спусковой крючок. Выстрела не было слышно. Микель Янсон повернулся к Свэнсону и, раскинув руки, упал лицом вниз.

Жалость к старику сдавила горло Андрея. Взглянув снова вниз, он не поверил своим глазам — Свэнсон смеялся. Запрокинув голову и прислонясь спиной к валуну, Свэнсон смеялся…

Андрей вспомнил: еще мальчишкой любил он, стоя за спиной Владимира, смотреть, как брат рисует ему «артистов» для театра. Когда из-под карандаша на бумаге появлялись знакомые персонажи сказок, Андрей смеялся. Он не мог удержаться от смеха — радости творческого соучастия.

Почему смеялся Свэнсон?

Легкое прикосновение к ноге вывело Андрея из состояния задумчивости, он отполз назад по своему следу в глубоком снегу и осторожно оглянулся. Это был старшина Хабарнов.

На листке из блокнота Нагорный написал несколько слов, сунул листок в ствол автомата и, вытянув руку, передал записку старшине.

Когда Андрей вновь подтянулся к краю плато, Свэнсона не было. Его меховая шапка мелькнула где-то южнее в распадке. Вернулся Свэнсон с рюкзаком Райта в руке и, приподняв брезент, швырнул его в шлюпку, затем раскурил трубку, надел свой рюкзак, сверился по компасу и двинулся на запад.

15. ЧЕРНАЯ БРАМА

Тело Райта они нашли в распадке под снегом. Старик сделал первые шаги на пути к родине, когда его настигла пуля.

— Выстрел в затылок, — сказал Клебанов. — Прием, достойный Катынского леса и Бабьего Яра.

Хабарнов на двойке «Бенони» ушел в порт Георгий. Шлюпка с «Вьюги» была надежно укрыта в одной из расщелин.

Совещаясь с мичманом Ясачным, капитан уточнил маршрут. Из материалов следствия по делам «Сарматова» и «Благова» было установлено, что пути их скрещивались на Черной Браме. К той же цели стремился и Свэнсон. Чтобы не наступать Свэнсону на пятки, оперативная группа и пограничники углубились в тундру значительно южнее.

Впереди шел мичман Ясачный (он отлично знал все побережье залива), затем Клебанов и Нагорный с рюкзаком. Цепочку замыкал Аввакумов, рацию он нес в ранце на плечах.

Тундра незаметно перешла в холмы, часто встречались нагромождения камней и маленькие озера в ложбинах. К их берегам по южным склонам холмов сбегали березовые ерники. Попутный северо-восточный ветер дул путникам в спину.

Капитан Клебанов замедлил шаг и, когда его нагнал Нагорный, сказал:

— О результатах разведки вы, Нагорный, доложили толково, но мне хотелось бы знать, к каким выводам пришли вы сами после всего, что увидели и услышали в разведке?

— Мне кажется, товарищ капитан, — ответил Нагорный, — Свэнсон был в гитлеровском плену где-то под Мюнхеном. Заполярье он знает хорошо. Может быть, я ошибаюсь, но, думается мне, Свэнсон выболтал один факт из своей биографии, по которому можно определить, где он жил и работал до войны.

— Смелее, комендор!

— Свэнсон сказал, что кекур в самом начале губы он складывал сам, своими руками, много лет назад. Он так и назвал сложенный из камня знак — кекуром…

— Ну? Что же вы замолчали? — поддержал его капитан.

— Это малознакомое поморское слово. Не каждый скажет — кекур. Иногда его речь мне напоминала речь старшины Хабарнова. И тогда казалось, не из поморов ли он? Вот если бы узнать, кто ставил этот знак на сопке…

Капитан тихо свистнул.

Ясачный повернулся и, увидев поднятую Клебановым руку, остановился. Подошел и Аввакумов. Капитан присел на камень, вынул блокнот, написал текст радиограммы.

— Зашифруйте, товарищ лейтенант, и передайте в Мурманск… через «Торос три»! — приказал Клебанов. — Не позже завтрашнего утра мы будем знать, кто ставил кекур на сопке.

Пока Аввакумов был занят рацией, остальные разогрели на сухом спирте мясные консервы.

Передав в эфир запрос Клебанова, радист перешел на прием, получил подтверждение и принял новую радиограмму.

Из Мурманска сообщили, что мотобот «Бенони» задержан на траверзе мыса Малоприметного сторожевым кораблем «Буря» и отведен в порт. При проверке судовой роли выяснилось отсутствие боцмана Эрнеста Райта и матроса Хугго Свэнсона. В вахтенном журнале свежая запись: «5 часов утра. Траверз мыса Высокого. Во время поворота на новый курс смыло волной боцмана Райта и матроса Свэнсона». Запись в журнале команда подтверждает.

— Команда «Бенони» подтвердит что угодно, — усмехнулся Ясачный. — Ручаюсь, что механика Траммэра я уже встречал раньше на боте контрабандиста Хатчинса — бил зверя у Канина Носа.

— Во всяком случае, — в раздумье сказал капитан, — теперь мы знаем точно: убит Эрнест Райт, или, как он назвал себя, Микель Янсон, а Хугго Свэнсон пробирается к Черной Браме. Тактика меняется — «Благов» не был включен в списки судовой команды. Свэнсон числился в списке, но неожиданно погиб. Не проследи мы за высадкой, было бы трудно доказать, что это не так.

Когда Аввакумов покончил с мясной тушенкой, они снова двинулись на юго-запад. Солнце село за сопки. Снег перестал валить.

Холодный ветер забирался под куртки. Где-то громко ухала белая сова — хозяйка тундры. На озерах трещал лед, хрустел под ногами наст.

Прошло много времени. Небо потемнело, появились редкие звезды. Ветер утих. Наступила такая тишина, что Нагорный слышал, как, сжимаясь от мороза, скрипят кожаные ремни рюкзака.