Второй случай был связан с одним из преподавателей кафедры акушерства и гинекологии академии. Больной третий раз находился в больнице с язвой желудка. Лечили его консервативно. Однажды воскресным вечером, работая в больнице имени К. Маркса вместе с Н. Н. Еланским, непосредственно отвечавшим за мою подготовку, я получил вызов из «гнойного» хирургического отделения и вместе с руководителем пошел в клинику. По дороге Еланский рассказал мне о больном. У него был нитевидный пульс вследствие обильного кровотечения. Н. Н. Еланский вызвал донора, взял у него кровь, перелил пациенту и приступил к операции. Еще один хирург и я ему ассистировали. Н. Н. Еланский вскрыл больному под местной анестезией брюшную полость и, сделав регионарную анестезию солнечного сплетения, удалил три четверти желудка. Но язвы в этой его части не оказалось. После этого он приступил к соединению остатка желудка с пищеводом. Во время наложения швов второму ассистенту показалось, что при проколе иглой кардиальной части желудка перед его глазами мелькнула темная точка. Н. Н. Еланский убрал наложенные швы, вывернул оставшуюся часть желудка и обнаружил у самого выхода пищевода язву размером с гривенник с зияющим посередине кровеносным сосудом.

После этого случая закончилась моя карьера будущего хирурга. Я пришел к убеждению, что это не моя профессия. Однако в душе у меня навсегда осталось чувство глубокого уважения к клинической медицине, к клиническому мышлению врача…

Но теперь перед моим воображением стояли не два сложных случая, а события на реке Халхин-Гол с сотнями случаев, да еще в таком разделе клинической медицины, каким является патология боевой огнестрельной травмы, ожогов, контузий и их комбинаций, с чем большинству врачей никогда не приходилось иметь дела. В то же время было ясно, что успех лечения, сведение к минимуму инвалидности и смертельных исходов среди раненых будут прежде всего зависеть от количества хорошо подготовленных и эрудированных хирургов, от их правильной расстановки и сработанности личного состава госпиталей.

На совещании руководителей медицинской службы ЗабВО, на котором присутствовали заместитель наркома здравоохранения РСФСР Л. Г. Вебер и дивизионный врач С. С. Гирголав, были приняты рекомендации, сводившиеся к тому, что читинские госпитали необходимо использовать для лечения тяжелораненых всех категорий с инфекционными осложнениями, а эвакуационные госпитали в Улан-Удэ — главным образом для лечения легкораненых, которые по окончании лечения возвратятся в строй, а в Иркутске — для всех категорий раненых без инфекционных осложнений. В ЭГ, расположенные на территории СибВО, рекомендовалось направлять раненых в челюсти, которым в последующем потребуются пластические операции, с ампутированными конечностями, кому потребуется протезирование, — в Томск, а военнослужащих с проникающими ранениями черепа, требующих дополнительного лечения, а также нуждающихся в восстановительных и пластических операциях, — в Новосибирск. Эти рекомендации были приняты после ознакомления с личным составом, действительными возможностями эвакогоспиталей, развернутых до начала августовской наступательной операции. Однако, как показал ход боев, эти медучреждения составляли меньше половины всех госпиталей, обеспечивавших лечение раненых в августе. После начала операции в ЗабВО и СибВО были дополнительно развернуты госпитали более чем на 6000 коек. В связи с этим направляемые из Читы военно-санитарные поезда нередко переадресовывались в другие города.

Судя по указанию начальника Генерального штаба о немедленном направлении хирургов в Иркутск, Улан-Удэ и Читу, можно было допустить, что он считал такой подход к решению медицинских вопросов нормальным. Но меня, как руководителя ВСУ, беспокоило то, что я не был поставлен в известность о подготовке к операции и не получил приказания представить предложения о мероприятиях по медицинскому обеспечению боевых действий. Прежде всего я в этом усматривал отсутствие достаточного внимания к медицинской службе и должностного понимания трудностей, связанных с формированием госпиталей, их обеспечением врачами-специалистами, хирургическим инструментом, медикаментами, не говоря уже о времени, необходимом для того, чтобы сработался личный состав, собранный из разных мест.

Хирургический госпиталь оправдает свое название, если он будет работать слаженно и четко, подобно часовому механизму, где раненые получают вовремя и на достаточно высоком уровне хирургическое лечение и надлежащий уход, особенно послеоперационный. Но для этого, кроме квалифицированных кадров, требуется время. Глубокая убежденность в том, что забота о раненых является делом и долгом не только медиков, но и командиров и штабов всех степеней, а также горячее желание предупредить упрощенное представление о медицинском обеспечении боевых действий войск побудили меня написать ответное письмо в Генеральный штаб, содержащее оценку состояния дел и принимаемых ВСУ мер. В нем говорилось, что с 22 по 27 августа ЗабВО возвратил из командировки раньше срока 10 квалифицированных хирургов и что в медицинском отношении боевая операция обеспечивается некомпетентно. Хирургов не хватает, нужно время, чтобы их найти. Вместе с тем я доложил, что в ближайшие два дня поездами в СибВО и ЗабВО для обеспечения новых формирований Наркомздрава направляются 55 хирургов и что я просил и буду еще просить Наркомздрав РСФСР подобрать хирургов для направления в эти округа. Мой ответ вызвал неудовольствие у руководства Генерального штаба. Б. М. Шапошников, всегда сдержанный и спокойный, на этот раз был раздражен и по телефону голосом, полным упрека, пообещал, что будет жаловаться наркому. Но, как видно, он передумал: нарком не вызывал меня по этому вопросу.

Наступательная операция наших войск, начатая 20 августа, закончилась 31 августа полным окружением и разгромом вражеских войск на территории МНР. Военно-медицинская служба, за исключением тыловых эвакогоспиталей, хорошо подготовилась к обеспечению больших действий. В период между июльской и августовской операциями наши войска пополнились полевыми медицинскими учреждениями, в частности медсанбатами, которые положены дивизиям по штату военного времени и впервые были на поле боя. Госпиталь в Тамцаг-Булаке, через который шел весь поток раненых и больных из действовавших войск, был расширен со 150 до 1100 коек. В нем было развернуто 12 отделений, из них 10 имели хирургический профиль, в том числе 8 оказывали специализированную хирургическую помощь.

В тамцаг-булакском госпитале работали многие хирурги-специалисты, в том числе военврач 2 ранга А. Я. Теребин из клиники военно-полевой хирургии Военно-медицинской академии имени С. М. Кирова. Он вел одно из сложных хирургических отделений. Во время боев на Халхин-Голе госпиталем руководил очень энергичный и хорошо подготовленный, обладающий организаторскими способностями военврач 2 ранга Л. А. Ходорков.

К началу августовской наступательной операции было развернуто 2 полевых подвижных госпиталя. Первый работал под руководством профессора М. Н. Ахутина, вторым, усиленным бригадой Военно-медицинской академии имени С. М. Кирова, руководил профессор Н. Н. Еланский. Оба они отвечали также за оказание хирургической помощи в медучреждениях соединений, из которых проходила эвакуация раненых в возглавляемые ими госпитали.

М. Н. Ахутин и Н. Н. Еланский — воспитанники Военно-медицинской академии. Первый — ученик В. А. Оппеля, второй — С. П. Федорова. Они были разными по складу характера и по взаимоотношениям с подчиненными людьми. М. Н. Ахутину были присущи общительность, простота в обращении, но он стеснялся проявлять требовательность. Н. Н. Еланский был более сдержан в обращении, сух, немногословен, педантичен в обучении, внимателен к так называемым мелочам в работе ординаторов и сестер у перевязочного стола и у постели больного. У обоих было высоко развито чувство ответственности за порученное дело. Их роль в организации оказания хирургической помощи раненым в боевых действиях войск трудно переоценить.