Я ничего не ответил.

— Разве это не так, Мэтью?

— Сара…

— Проведите эту шашку в дамки! — воскликнула женщина, которая сидела со своим партнером в противоположном углу.

Я повернулся и взглянул на нее. Женщина любезно улыбалась, но своим возгласом она привлекла внимание служителя в белом, который наблюдал за ней, готовый к любой неожиданности. Однако ничего не случилось. Леди только хотела, чтобы играли за нее. Мужчина, сидевший напротив, передвинул шашку, на которую она ему указала. Служитель отвернулся, сдерживая зевок.

— Вы собирались что-то сказать, — начала Сара.

— Я хотел сказать… Сара, вы сознаете, что намекаете на тайный заговор?

— Намекаю? Нет, Мэтью. Утверждаю это. Открыто, как абсолютный факт. Я любила моего отца дочерней любовью, никогда не испытывала к нему страстного чувства, никогда не относилась к нему иначе, чем как к преданному, доброму, благородному, много и упорно работающему человеку. Он был предан моей матери и мне. Никаких увлечений другими женщинами, Мэтью. Он был щедр, когда был жив, и еще более щедрым оказался после смерти. Шестьсот пятьдесят тысяч — это был жест, Мэтью, один из приятнейших жестов, которые кто-либо мог сделать. Он знал, что я унаследую состояние после смерти, матери, но предоставил мне дополнительную сумму — деньги для того, чтобы я тратила их, жила в свое удовольствие. Такова была его манера обращения со мной. Отец считал, что я — женщина достаточно разумная, чтобы распорядиться такой крупной суммой. Разве могла я чувствовать себя обманутой? Я чувствовала себя вознагражденной, Мэтью! Шестьсот пятьдесят тысяч долларов! Мне было двадцать четыре года и отец доверил мне все эти деньги! Плюс почти миллиард, который перейдет ко мне после смерти моей матери. Разве могу я что-нибудь ощущать, кроме глубокой признательности за акт такой щедрости и доверия? Я плакала день и ночь, когда умер отец. Он был самым прекрасным человеком, которого я когда-либо знала.

Сара тяжело вздохнула.

— Если бы я была сумасшедшая, — продолжала она, — я бы все трактовала в обратном смысле. Я бы верила, что отец связан с другой женщиной, что я могу легко занять ее место, предложив себя ему. Я бы считала, что он обманывал меня сексуально, пока был жив, и обманул материально - в денежных расчетах, когда умер. Все из-за этой воображаемой соперницы. Я бы пыталась совершить самоубийство, когда мне не удалось найти ее. Я бы верила во всю эту абсолютную ложь.

Она снова вздохнула.

— Мэтью, — убежденно сказала она, — это заговор.

— Причина?

— Я отвечу вам. Моя мать ненавидит меня. Кроме того, она хочет иметь все. Все деньги. И теперь она получила их.

Я кивнул. Не потому, что был согласен. Я был далек от того, чтобы полностью согласиться с Сарой. Решение о назначении Алисы Уиттейкер опекуном точно определяло, что от нее требовалось: отправить по почте долговое обязательство на сумму шестьсот пятьдесят тысяч долларов. Это означало, что шестьсот пятьдесят тысяч долларов потеряны для нее. Поэтому я не мог согласиться со всеми обвинениями Сары. Я кивнул, чтобы показать: я понимаю то, о чем она мне рассказывает.

— Они говорят, — продолжала Сара, — что я вела себя с отцом непристойно. Вы, по всей вероятности, отыщете это в фальшивых отчетах, Мэтью, — упоминание о том, как я предлагала отцу себя. Я вела себя хуже, чем Бекки, которая хотела укусить своего мужа за интимное место. Гораздо хуже. Взгляните на меня, — приказала она.

Я взглянул на нее.

— Я девственница, — тихо сказала Сара.

Я смотрел на нее.

— Двадцать четыре года… и девственница. Чиста, как только что выпавший снег. Белоснежка-девственница.

Ее глаза не избегали моих.

— Я бы отрезала себе язык прежде, чем предлагать что-либо подобное своему отцу. Сначала бы отрезала себе язык, а потом утопилась.

Доктор Сайлас Пирсон был на самом деле слеп на один глаз, который был прикрыт черной повязкой. Ему, как я прикинул, было за сорок. Долговязый, похожий на Линкольна мужчина в светло-голубом костюме. Он тепло приветствовал меня, пригласил устраиваться поудобнее, предложил мне на выбор кофе или чаю со льдом. Я выбрал чай. Офис доктора Пирсона находился в административном корпусе. Через огромные незарешеченные окна я мог видеть пациентов и визитеров, прогуливавшихся по лужайке. Сару увели назад, в северный третий корпус. Она поцеловала меня на прощание.

— Так вы разговаривали с Сарой? — поинтересовался Пирсон.

У него был очень низкий тембр голоса, действующий успокоительно. Я представил его беседующим с пациентами. Представил Пирсона, с его умиротворяющим голосом, исследующим глубины болезни Сары, если она действительно была больна.

— Да, — ответил я. — Я разговаривал с ней.

— И с другими, как я понял?

Кто ему звонил? Хелсингер? Риттер? Мать Сары? Был ли это заговор?

— Да, я беседовал и с другими людьми.

— И что вы думаете по этому поводу?

Голос, который успокаивал. Карие глаза, изучающие меня, длинные пальцы, играющие золотой цепочкой, свисавшей из кармашка жилета. И он тоже гипнотизировал Сару?

— Доктор Пирсон, я несколько раз встречался и беседовал с Сарой и не заметил ничего, кроме того, что она умна…

— Одарена богатым воображением…

— Согласен.

— Ясно мыслит…

— Вполне.

— Разумна…

— Да, конечно.

— Отдает себе полный отчет…

— Вы правы. Настороженная…

— Всегда настороженная, — подтвердил Пирсон.

— Чрезвычайно восприимчива и впечатлительна…

— Временами даже робкая и ранимая, — добавил он.

— Итак, я познакомился с молодой женщиной, которая — я буду откровенен с вами — не обнаруживает ни одного, из тех симптомов, которые указывали бы, как убеждал меня доктор Хелсингер, на параноидальную шизофрению.

Пирсон улыбнулся.

— Понимаю, — сказал он. — Но вы ведь адвокат, а не врач.

— Это правда. Однако…

— Иногда они обманывают даже опытных специалистов, — заметил Пирсон. — Ваша реакция не удивляет меня. Они могут быть совершенно неуязвимы, когда хотят этого. Шарм фактически может стать частью системы иллюзорных представлений.

— Я не вижу никаких доказательств того, чтобы Сара обманывалась или страдала иллюзиями.

Пирсон снова улыбнулся.

— Она называет меня доктор Циклоп. Она вам говорила об этом?

— Да. Но это едва ли…

— Для того, кто не является шизофреником, это было бы удачной ассоциацией, и только. Нескладный Сайлас, повязка на глазу. Очень хорошо. Сара, однако, шизофреничка, хотя — как вы говорите — вполне интеллигентна и умна, обладает богатым воображением. Только умный, творчески одаренный человек мог сконструировать такую изощренную систему ирреальных представлений.

— Сара, кажется, считает, что система была сконструирована для нее.

— Весь мир против маленькой Сары, правильно? Все преследуют бедную, беззащитную девочку. Вы не находите это странным, мистер Хоуп?

— Исходя из того, что говорила Сара…

— Вы не можете допустить, что все утверждения Сары имеют реальную основу, мистер Хоуп.

— Доктор Пирсон, при всем уважении к вашему профессиональному опыту Сара отдает себе полный отчет…

— Кое в чем или во всем, что служит ее системе, — перебил меня Пирсон.

— То же самое может быть сказано о любой нормальной женщине, — запротестовал я. — Что она знает кое-что или все о том, что идет на пользу ее здоровью, благополучию.

— Я упоминал о здоровье, — возразил Пирсон. — Сознание Сары фактически не помогает ее благополучию. Напротив, оно усугубляет ее тяжелую болезнь. Ее склонность к анализу, сила аргументации, знания, интеллект, воображение, бдительность — все работает на приведение в систему мнений и убеждений, что ее преследуют, обманывают, надувают…

— Да, доктор Хелсингер говорил мне об этом.

— И на поддержку дальнейших рассуждений, что та система, которую она сама создала, изобретена для нее другими против ее воли, вопреки ее способности к сопротивлению. Этот феномен, мистер Хоуп, мог бы стать классическим определением параноидальной шизофрении.