— Дейзи Робинсон вовсе не самая близкая подруга Джоанны. Сьюзен, я совсем не собираюсь тебе что-то доказывать, понятно? Если Джоанна на самом деле хочет пойти на свадьбу…

— Она хочет пойти!

— Тогда пусть позвонит мне сама. Если она честно хочет пойти, я…

— Ты будешь давить на нее, да?

— Нет, я не буду давить на нее. Все, что ей нужно сделать, это сказать: «Папа…»

— «Папа», — усмехнулась Сьюзен, как будто это слово, исходящее из моих губ, было настоящим богохульством.

— Я ее отец, — сказал я с некоторой гордостью.

— Какой ты отец! — сказала Сьюзен. — Лишаешь ее возможности…

— Нет. Если она хочет пойти, она должна сказать мне об этом сама.

— Иногда я удивляюсь, почему Бог создал тебя таким сволочным человеком, — сказала Сьюзен.

— Просто попроси ее позвонить мне, хорошо? — сказал я и положил трубку.

У меня дрожали руки, я всей душой ненавидел эти стычки со Сьюзен. Меня все еще трясло, когда Синтия постучала в дверь и вошла в кабинет.

Кто не знаком с Синтией Хьюлен, с ее острым умом, принимает ее за пляжную бездельницу. Все свободное время она проводит на свежем воздухе — плавание, гребля, охота, садоводство и тому подобное, — она стала самой загорелой и белокурой женщиной во всей Калузе. Я думаю, даже в дождливые выходные она не сидит дома. Синтии всего двадцать пять лет, а у нее хватка настоящего адвоката, которой завидовали многие в наших небольших конторах. Бывало, Фрэнк или я искали что-нибудь в определенном разделе законов Флориды, судорожно перелистывая страницы, а Синтия внезапно, как бы по наитию свыше, преподносила то, что мы искали, — «Совращение малолетних, раздел 827.03», хотя она никогда в жизни не изучала законов и пришла к нам сразу после того, как получила степень бакалавра. Фрэнк и я советовали ей поступить в юридическую школу, обещая взять ее в фирму, как только она сдаст экзамены в адвокатуру Флориды. Но Синтию вполне устраивало быть тем, кем она была. О ее личной жизни я знал очень мало. Карл Дженнингс, самый молодой адвокат в нашей фирме, сказал мне по секрету, что она жила с бродячим исполнителем народных песен на Сабал-Кей. Я сказал, что не хочу больше ничего слышать об этом. Все, что Синтия делала в свое свободное время, на солнце или без него, это ее личное дело. В конторе она была находчивой, прилежной, уравновешенной, сообразительной и с чувством юмора. Этого более чем достаточно.

Она посмотрела мне в лицо.

— Я больше никогда не соединю ее с вами, — сказала она. — Никогда.

— Мы очень редко беседуем.

— Я хотя и не видела ее, но ненавижу заочно, — сказала Синтия, качая головой. — Ваш автомобиль здесь. Механик ждет на улице, он хочет знать, вы расплатитесь сейчас или лучше прислать счет?

— Попросите их прислать счет. Что он сделал?

— Поставил новый аккумулятор и поменял ремень вентилятора.

— Зачем?

— Он сказал, что старый порвался.

— Он исправил «дворники»?

— Он ничего не говорил про «дворники».

— Значит, я забыл сказать про них.

— Вы хотите, чтобы он забрал машину назад? Исправить…

— Нет, нет. Не забудьте взять у него ключи.

— Хорошо. Да, там одна леди хочет вас видеть, мисс Мак-Кинни.

— Вы хотели сказать миссис Мак-Кинни?

— Мисс Мак-Кинни, — повторила Синтия, — примерно моего возраста, как мне кажется, высокая, приятная и почти такая же светловолосая, как я. Она сказала, что у нее к вам личное дело.

— Попросите ее войти.

— Она в пляжном наряде, — добавила Синтия и подмигнула.

Санни Мак-Кинни была одета не совсем по-пляжному, но и не так, как подобает для визита к адвокату. У всех есть свои любимые цвета, у ее матери — белый, у нее — фиолетовый. На ней была просторная блуза, фиолетовые сандалии и короткие фиолетовые штанишки, из-за чего ее загорелые ноги выглядели очень длинными. На плече висела та же фиолетовая сумка на длинной ручке, с которой она была у меня в прошлую пятницу. Светлые волосы были собраны на затылке и скреплены серебряной заколкой. Она выглядела очень нервной, и, думаю, не потому, что чувствовала себя в чехле для платья.

— Привет, — сказала она. — Надеюсь, вы не возражаете, что я врываюсь к вам таким образом?

— Ничего страшного, — ответил я.

— Я делала кое-какие покупки и решила зайти.

— Не хотите присесть?

— С удовольствием, — сказала она и села на стул напротив моего стола, положив ногу на ногу.

— Итак, что вы затеяли?

— Прежде всего я хочу извиниться за вечер в пятницу. За пользование бассейном, я имею в виду. И за попытку окрутить вас. Я поняла, что это был пустой номер. Вы настолько стары, что можете быть мне отцом.

От такого извинения я почувствовал себя глубоким стариком, но это, я уверен, не входило в ее намерения. Я сказал про себя, что если только я не произвел ее на свет в пятнадцатилетием возрасте, то отцом ее быть не могу. Но не стал ничего говорить.

— Это первое, — подчеркнула она. — Я в самом деле огорчена своим поведением в тот вечер.

— Ладно.

— Не будете возражать, если я закурю?

— Пожалуйста, курите.

Она порылась в сумке, нашла сигареты, вытряхнула одну из пачки и поднесла к ней фиолетовую одноразовую зажигалку. Все выдержано в одних тонах. Рука, державшая зажигалку, дрожала так же сильно, как мои руки после перепалки со Сьюзен. Она выпустила облако дыма. Я подтолкнул ей пепельницу.

— Я очень надеюсь, что меня простили, — сказала она и неожиданно улыбнулась, но так, будто оправдание было дальше всего от ее намерений. Улыбка исчезла с ее лица почти мгновенно. Это была заученная улыбка. Санни Мак-Кинни кокетка от рождения, она не могла не быть соблазнительной, даже когда приносила извинения. Я ждал. Я помнил, как Синтия подмигнула, перед тем как выйти из кабинета. Санни вытянула ноги и вновь скрестила их, только наоборот. Я все еще ждал.

— Полагаю, вы пересказали Блуму все, что я говорила в ту ночь, верно? — спросила она наконец.

— Да.

— И что он подумал?

— Он нашел это интересным.

— Что Джек крал коров у своей матери, я это имею в виду.

— Да, я понял.

— Всего лишь интересным?

— Он все еще носится с идеей, что ваш брат был замешан в торговле наркотиками.

— Нет, нет, — быстро сказала Санни, — передайте ему, что он ошибается.

Она молчала несколько минут, затягиваясь, сбрасывая пепел в пепельницу и покачивая при этом ногой. Я удивился, что она так нервничает.

— У вас все в порядке? — спросил я.

— А? А, да, конечно.

— Мне кажется, вас что-то беспокоит.

— Нет, нет. — Она покачала головой и погасила окурок. — Да, думаю, да. Беспокоит.

— Что?

— Помните, я говорила, что подслушала разговор Джека с испанцем? В октябре, помните?

— Ну и что?

— С парнем, которому он продавал коров, помните?

— Если он действительно продавал коров.

— О, конечно, — сказала она, — он это делал. Поэтому… Я подумала… допустим, этот испанский парень убил Джека? Я имею в виду, допустим, он боялся, что Джек может рассказать о нем или о чем-то еще? И он отправился туда… ну… убедиться, что Джек не будет рассказывать. Потому что, вы знаете, кража — это серьезно. Я имею в виду, что это необязательно должен был быть сам испанец. Он мог послать кого-нибудь другого убить Джека, вы понимаете, о чем я говорю?

— Ваша мать считает, что Джек знал того, кто его убил, — сказал я.

— Она так считает? — Санни вновь занервничала и полезла в сумку за новой сигаретой. — Как она… я имею в виду, как она пришла к такому выводу? — Ее рука с фиолетовой зажигалкой опять дрожала.

— В двери был глазок, — объяснил я, — он не мог впустить незнакомого.

— Возможно, у парня был ключ.

— Полиция не отрицает такую возможность.

Она затянулась сигаретой.

— Да, конечно, это вполне вероятно. Джек говорил, что в любое время управляющий впустит меня. Всегда, когда мы собирались встречаться с ним, он говорил дежурной, чтобы она впустила меня. Дала ключ, понимаете? Может быть, тот, кто убил его, знал кого-нибудь из дежурных.