— Чему вы улыбаетесь? — спросил Винсент.

— Да так, вспомнил одну вещь.

В Майами-Бич Доминго решил, что Элис недостаточно быстро ищет адрес.

На этот раз он ткнул ее ножом в руку.

— Перестань! — вскрикнула Элис. — Я стараюсь, как могу.

Через минуту, не больше, он снова порезал ее, когда она открывала верхний ящик туалетного столика. Кольнул ножом в лицо повыше глаза. «Да что с тобой такое?» — разозлилась она, швырнула записную книжку на столик и побежала в ванную за полотенцем. Номер состоял только из двух комнат — жилой, где помещались кровать и туалетный столик, и ванной. Пока Элис смывала над раковиной кровь с лица и рук, Эрнесто и Доминго обсуждали по-испански, убивать ее или не убивать. Эрнесто обвинял Доминго в том, что он нанес девушке ран больше, чем нужно было, чтобы напугать, и теперь она может заявить на них в полицию, едва они уйдут. Элис не понимала, о чем они там треплются по-испански. Она старалась остановить кровь, которая все еще текла из ранки над глазом. Ни одной минуты она не думала, что ее могут убить. Ведь она дала им адрес, чего же еще? Думала она совсем о другом: как поскорее улизнуть из номера, ведь ее хахаль не будет ждать целую вечность на углу Коллинз-авеню и Линкольн-роуд.

А двое в комнате решили, что ее придется убить.

Когда она вышла из ванной с пластырем над левым глазом, Доминго стоял, держа в руке нож, и лицо у него было странное. Эрнесто загораживал дверь в коридор с тем же странным выражением на лице.

Элис кинулась обратно в ванную и заперлась.

Из комнаты не доносилось ни звука.

Она слышала только стук собственного сердца.

Немного погодя до нее донеслись их приглушенные голоса: они тихо-тихо переговаривались по-испански.

Необходимо одно: открыть окно ванной. Пролезть через него и выскочить на улицу. Номер на втором этаже, она ушибется, если прыгнет, но это не так страшно, как смерть от ножа. Замок в двери открыть легко, стоит нажать кнопку в ручке. Почему они еще не сделали этого? Боятся шума, вот почему. К ней один раз ломился торговец наркотиками, которому она задолжала, так он поднял на ноги весь дом. Да, они боятся нашуметь. Только шепчутся, шепчутся по-испански.

Щели в раме окна были закрашены наглухо, просто так окно не откроешь.

Она поискала, чем бы отодрать краску.

Ничего.

Поискала, чем разбить стекло. Она должна выбраться отсюда любой ценой, чтоб их!

Ничего.

Дверь начала потрескивать.

Они стараются взломать дверь без шума. Просунули кредитную карточку между притолокой и дверью, пытаются отодвинуть язычок замка. Элис обмотала правую руку полотенцем, которым вытирала раньше кровь с лица, ударила в стекло. Оно зазвенело, посыпались осколки… и в эту самую секунду отворилась дверь. Элис закричала.

В дверях стоял Доминго с ножом в руке.

Клочья остриженных волос падали Ларкину на плечи, на бледно-голубой пеньюар, который всегда дают в парикмахерской; надеть и завязать его самостоятельно практически невозможно, для этого надо быть фокусником или чародеем. Такие же точно пеньюары они дают женщинам в другой половине салона. Все-таки интересно, носит ли Винсент женское платье. Ларкин готов был держать пари, что когда педики встречаются на свидании, они одеты по-женски. Пользуются губной помадой, и тому подобное. Ларкин взглянул на себя в зеркало и попытался представить, как бы выглядела помада у него на губах. Волосы каштановые, глаза темные, широкий лоб, крупный нос, рот вытянут в прямую линию. Накрасить такой рот губной помадой все равно что сделать горилле маникюр. У Винсента лицо гораздо мягче. Бледный овал. Светло-карие глаза. Пухлые женственные губы. Черные волосы причесаны как у гомиков, это главный признак.

— Вы собираетесь в Европу этим летом? — спросил Ларкин.

— Я хочу покинуть Калузу надолго, — ответил Винсент.

— Да? А почему?

— Просто устал от нее.

— Куда же вы направляетесь? Здесь вы только начали обживаться.

— О, я, право, не знаю.

(В Майами-Бич в эту самую минуту судебный медик, склонившись над окровавленным телом женщины на полу ванной комнаты, высказал компетентное суждение, что она получила множество колотых и резаных ран, а непосредственной причиной смерти послужило проникающее ранение сердечной артерии.)

— Имея такую профессию, вы найдете работу в любом месте.

— Безусловно.

— Стоит только захватить с собой ножницы. — Ларкин рассмеялся.

— Разумеется. Однако я подумываю о том, чтобы расстаться со своей профессией. Точно еще не решил.

— Надоело быть брадобреем?

— Модельером — да.

— Чем же вы займетесь?

— Буду вести приятную во всех отношениях жизнь. Заделаюсь этаким дегенератом. Кто знает?

— Приятная жизнь требует денег, — заметил Ларкин.

— Ну… я кое-что сумел отложить, — пожал плечами Винсент.

— А все же в какие края собираетесь?

— Может быть, в Азию.

Ларкин попытался себе представить, как будет выглядеть Винсент в Азии. Кучка безволосых китайских гомиков. Все они курят опиум. И среди них Винсент в длинном голубом платье, зеленовато-голубом, как у Золушки на костюмированном балу Джакаранды. Ларкину не нравилось, как выговаривают это название кубинцы: Хакаранда. Для него оно связано с именем Джек: шустрый Джек, быстрый Джек — Джек Аранда. Что за имя? Его собственное подлинное имя Дэвид Ларгура. Все его двоюродные братья-иммигранты носили итальянские имена: Сальваторе, Сильвио, Игнацио, Умберто… а его мать выбрала ему еврейское имя — Давид. Ларгура по-итальянски «место». Он переменил фамилию и стал Ларкином лет тридцать назад. Назови его сейчас кто-нибудь прежней фамилией, он бы, черт побери, не понял, о чем речь. Ларкином он прожил гораздо больше времени, чем Ларгурой.

— Здравствуйте, меня зовут Дэвид Ларкин.

— Привет! А меня Анжелой Уэст.

— Хотите сфотографироваться, Анжела?

— Почему бы и нет?..

— Шри-Ланка, — услышал Ларкин голос Винсента. — Или Гоа. Или остров Бали. Сколько угодно мест, куда можно поехать.

(В Майами-Бич тем временем машина «Скорой помощи» увозила тело зарезанной женщины. Какой-то человек, который стоял возле гостиницы и ковырял в зубах, утверждал, что зарезанную зовут Элис Кармоди, она наркоманка и живет в номере 2А.)

— Мест сколько угодно, если у вас есть деньги, — согласился Ларкин.

— …Пойдете со мной, Анжела?

— Почему бы и нет?

Все очень просто. Девушка что надо, лет двадцати, а ему пятьдесят три. Плевать, если она проститутка. Он в отличной форме, занимался йогой на пляже. Случалось быть в постели с подросточками, один раз даже с двумя одновременно, и все остались довольны, никаких жалоб, благодарю вас. Pizzichi е baci no fanno buci, как говорила его мать, что значит: можешь целовать и щипать кого хочешь, следов не остается. Pizzichi е baci no fanno buci. Неправда, мама.

Хотите сфотографироваться? Почему бы и нет? Сейчас вылетит птичка, клик-клик-клик!

Хотите пойти ко мне домой? Почему бы и нет? Щипки и поцелуи. Увы, следы остаются — и много, мама.

Анжела Уэст, глупышка.

Он ее подцепил…

— …Или Таиланд, — продолжал свое Винсент. — Мало ли мест.

Винсент убрал ножницы, но разговор об Азии продолжался. Ни один из них там не был, но почему не поговорить? Теоретически.

В Майами в это время Эрнесто и Доминго ехали в открытом «крайслере ле-барон» по Саншайн-Стейт-Парквей на север, в сторону Орландо.

Доминго признался, что Элис показалась ему очаровательной и привлекательной. По-испански это прозвучало так: «Me gustarna culiarla».

Глава 4

Летом погода в Калузе на редкость устойчивая. День за днем, день за днем, день за днем температура воздуха в пределах девяноста градусов.[39] Влажность девяносто. Ливни после полудня, а к вечеру снова ясно, и температура поднимается к тем же девяноста. Влажность та же, что и перед дождем. Мэтью видел в этом некую надежность, хотя, с другой стороны, нет ничего более занудного, чем неизменно предсказуемое постоянство.